Политика Меттерниха. Германия в противоборстве с Наполеоном. 1799-1814 - Энно Крейе

Первый публицистический опыт Меттерниха на политическую тему крайне интересен. Он произнес первое слово в своей продолжавшейся всю жизнь полемике против революции, – произнес со страстностью, присущей молодости. Революция, считал он, не являлась политикой в обычном понимании, то есть состязанием в рамках взаимно оговоренных правил. Это скорее демоническая сила, угрожающая самой цивилизации. Внешне проблема проста: ведется борьба собственников и неимущих. Монархические правительства и экспроприируемые собственники должны ясно осознать тот факт, что они вовлечены в классовую борьбу. Они должны оставить свои мелочные споры и соперничество ради коллективного противодействия необузданным стремлениям революционных сил.

Это было весьма красноречивое отрицание революции, но то, что Меттерних утверждал, было тоже важным. Оно состояло в страстной защите политики отца в Нидерландах, в энергичной поддержке идеи создания народной милиции, которая не имела бы ничего общего ни с голодной бандой наемников, ни с необузданной ордой фанатиков. Его трактат проповедовал философию «третьей силы», противостоявшей в лице феодалов абсолютизму, в то время как революция противостояла ему с другой стороны. За полемикой против революции таилась поддержка имперским графом рейха как органичного государственного образования, отчаянный призыв не оставлять левый берег Рейна Франции. Осуждение «твердолобых» было в конечном счете проявлением удрученности – он снова и снова говорил о непостижимом, – удрученности, вызванной тем, что монархия, на которую больше всего надеялись аристократы, оказалась столь слепа в отношении своих жизненных интересов. Это было традиционное выражение недовольства бойцов передней линии штабом, оно имело мало общего с универсальностью мышления, как оценивает Генрих Риттер фон Србик содержание памфлета в своей знаменитой биографии Меттерниха. Точка зрения, высказанная в памфлете, по существу страдала местничеством. Борьба Меттерниха против революции, какое бы философское обоснование она ни получила, началась фактически как попытка привлечь Габсбургов к защите рейха по всем направлениям.

Если Меттерниха в то время более всего тревожила судьба Виннебурга и Байльштайна, то эта тревога имела под собой основания. В октябре пал Кобленц, в январе 1795 года в руки французов попала вся Рейнская область, за исключением Майнца. Меттернихи перестали быть просто бойцами «передней линии» в борьбе с революцией, теперь они были беженцами-эмигрантами – это положение лишь растравливало их души. Без должности на государственной службе, вынужденный полагаться на скромные доходы с имения Кенигсварт, Франц Георг привез свое семейство в Вену. В ноябре 1794 года впервые увидел эту столицу Клеменс Лотар. Цель съезда родственников на берегах Дуная была троякой: подыскать работу Францу Георгу, невесту для Клеменса и, насколько это возможно, повлиять на политику с целью не допустить сдачи французам Рейнской области.

Ситуация была довольно скверной. Постороннему было очень трудно прорваться сквозь сомкнутые ряды австрийской аристократии, а для обедневшего Франца Георга Меттерниха препятствия становились непреодолимыми. Он восстановил против себя большинство влиятельных сановников, включая министра иностранных дел, барона Франца фон Тугута. Его повсюду, хотя, возможно, и несправедливо, порицали за поражение в Нидерландах, и, кроме того, он оставался приверженцем рейха в столице, которая помимо Германии имела много других интересов. Для Франца Георга не нашлось работы. Однако Клеменс преуспел больше. Менее чем через год после прибытия в Вену он возбудил пересуды столичной публики в связи с женитьбой на княжне Элеоноре, единственной дочери князя Эрнста фон Кауница и внучке самого великого канцлера. Удачный брак имел место не без влияния связей и личных усилий графини Меттерних, но главной его причиной был, конечно, сам молодой Клеменс. Он завоевал сердце юной княжны обходительными манерами, острым умом и привлекательной внешностью, взяв верх над соперниками из монархических семей Лихтенштейн и Палфи. Это была важная победа не только над замкнутостью венской аристократии, но и над зависимостью от собственной семьи. После свадьбы в сентябре 1795 года Меттерних поселился в доме тестя в Аустерлице, и, несмотря на личную антипатию ко многим из своих новых родственников, он воздерживался от всего, что могло уронить репутацию Кауницей. С этих пор благополучие дома Меттернихов зависело больше от него, чем от отца. Теперь Меттернихи были связаны с Австрией столь же прочно, сколь и с Рейнской областью. (См.: К о р т и. Меттерних и женщины. Т. 1. С. 30–44.)

В ситуации, когда Франц Георг был дискредитирован, а Клеменс почти не выезжал из Аустерлица, австрийская политика проводилась прежними неуклюжими методами и без того, чтобы пользоваться советами рейнских эмигрантов. Клеменс обвинял Тугута в проведении политики, отвечающей узкоавстрийским интересам, но не принципам идеологической борьбы против революции. Это не означало, однако, что Тугут воспринял потерю Нидерландов с легким сердцем или преднамеренно саботировал курс на укрепление рейха. Наоборот, он стремился к возврату под власть Австрии бельгийских территорий, хотя бы для обмена их на соседнюю Баварию. Более того, рейх представлял для Австрии большую ценность, особенно из-за коммерческих связей с имперскими свободными городами и исключительного права набирать рекрутов в армию в небольших курфюршествах (княжествах), не располагавших собственными вооруженными формированиями. Почти половину численного состава каждого так называемого «немецкого полка» в австрийской армии (в отличие от венгерских и хорватских боевых единиц) рекрутировали таким способом. Процент же унтер-офицеров был еще выше, поскольку в западной части Германии грамотность тоже была более высокой. Наконец, рейх укреплял моральный дух, и, хотя опора была шаткой и малоосязаемой, сбрасывать ее со счета не следовало бы. В марте 1793 года Тугут в последнем воззвании к духу имперского патриотизма убеждал рейхстаг объявить имперскую войну Франции и велеть «вооруженным поместьям» мобилизовать военные контингенты численностью втрое большей, чем обычная. Даже выборщик Палатинат-Баварии выделил требуемую численность войск, хотя во всем остальном он продолжал соблюдать пакт о нейтралитете, подписанный с Францией.

Таким образом, рейх был все еще необходим Габсбургам. И если бы их интересовала только Германия, то, вероятно, даже Меттернихам было бы не на что жаловаться. Главным препятствием, к преодолению которого постоянно стремилась имперская политика, был польский вопрос, снова обострившийся летом 1792 года усилиями российской императрицы Екатерины. «Я ломаю голову над тем, – признавалась она, – как найти способ побудить монархии Вены и Берлина заняться французскими делами. Хочу вовлечь их в эти дела, чтобы развязать себе руки». Послав армию в Варшаву, Екатерина сломала деликатный трехсторонний баланс сил, сложившийся на востоке, и бросила прямой вызов австрийской политике сохранения Польши в качестве буфера в отношениях между Пруссией и Россией. Тем не менее Тугут и император Франциск, оба только что заступившие на свои посты, продолжали считать Западный фронт главным, оговорив себе долю во втором разделе Польши, который эти две восточные державы совершили в январе 1793 года. В ответ Пруссия и Россия обязались продолжать войну против Франции, помочь возвратить Австрии Нидерланды и поддержать ее план по обмену Нидерландов на Баварию.

Со стороны Австрии сделка не была удачной. Помощь России на западе была ничтожной, а Пруссия, чей аппетит разожгли польские территории, могла позволить себе рискнуть потерей собственных земель на Рейне (Клеве и Гелдерланд) в надежде на более значительные территориальные приобретения на востоке. Надежда была вполне реальной, поскольку остатки Польши находились в состоянии, близком к анархии. И Пруссия вскоре нашла повод для оккупации еще большей территории. К несчастью для Австрии, земли, захваченные Пруссией, включали район Кракова, где находились Моравские Ворота – широкий проход, ведущий прямо к Вене. Перед лицом этой угрозы, которая, в отличие от проблематичной опасности со стороны Франции, выглядела конкретной и близкой, Тугут отбросил свою политику невмешательства и объединился с Россией с целью вытеснить пруссаков из районов, где они представляли угрозу, и произвести раздел Польши к выгоде Австрии и России. В марте 1795 года монархия в Берлине ответила на это подписанием сепаратного мира с Францией в Базеле. По базельскому договору Пруссия признала французские претензии на Бельгию и левый берег Рейна. Выйдя из затруднительного положения на западе, она активизировала свою политику в Польше и спустя шесть месяцев получила свою долю в окончательном разделе этой страны.