Мемуары голодной попаданки - Владимирова Наталья

Я протянула два пальца к сонной артерии, пытаясь нащупать сердцебиение, но лед чужой кожи ясно дал понять, что жизни здесь нет, и спутал в голове оставшиеся мысли. Меня накрыла паника. Бежать! Куда? Звать на помощь! Кого? Мама!

В один прыжок отскочила к входной двери и, набрав в грудь побольше воздуха, выпустила вместе с именем, как считала на тот момент, спасителя.

– За-аха-ари-ий!

Свою ошибку я осознала в ту же секунду. Недовольный амбал кубарем скатился с лестницы и влетел в зал. Смотреть ему в глаза было откровенно страшно. Мысли заметались словно сонм испуганных бабочек. А что если это он пришиб беднягу, который лежит под столом? Говорил же дед Матвей про какие-то убийства в городе. Я, выходит, нежеланный свидетель? И что теперь со мной будет? Закопает в одной из мусорных куч на дороге? Интересно, сколько там уже похоронено народу? Вспомнит ли обо мне дед Матвей, когда спустя длительное время окажется здесь снова проездом? И даже если да, станет ли искать случайную попутчицу, которую по доброте душевной пристроил на работу к старому приятелю?

Обнаружив меня в зале живой и здоровой, Захарий заметно расслабился, и даже распрямился, до того весь сжавшийся пружиной, приготовившись к атаке. Но вот ярость, закипавшую в глазах, мужик сдерживал с большим трудом, сжимая и разжимая кулаки-кувалды.

– Матве-е-й!!! – взревел раненым лосем и выскочил во двор. – Забирай свою девку, и валите подальше отсюда!

Мат и угрозы, правда, длились недолго, вскоре стихнув. Вернулся хозяин кабака без старичка и еще более озверевший.

– Старая лисья задница! Это надо же так нагреть! – громыхал он. – Чать после первых же твоих воплей сбежал отсюда, теряя лапти. Если вообще ночевал у меня.

Несколько минут мужик иступлено метался от стены к стене, негодуя на вероломство деда, который так ловко, шельмец, подкинул ему крикливую заразу, то бишь меня. Видать в отместку за дорогую выпивку или неуютный постой. Вдоволь находившись, Захарий вспомнил про мое присутствие и отыскал глазами сжавшуюся в уголке.

– Горластая чума! – и двинулся на меня.

Все, нашла бедная Анечка в этом мире не принца и полкоролевства, а свой бесславный конец от рук невменяемого головореза. Я зажмурилась и приготовилась гордо принять предназначенную судьбой-злодейкой жестокую казнь. Впрочем, не дождалась. Тогда решилась осторожно разведать сквозь ресницы окружающую обстановку и обнаружила нависшего надо мной мужика. Какой же он все-таки огромный! Его взгляд недобро буравил меня.

– Ну? – рыкнул, ожидая объяснений.

– Му-ма-ме…

– Если снова мыши, я тебя вместе с ними запру в одной кладовке, – пообещал он, выдвигая вперед квадратную челюсть, – на неделю, чтобы сдружились и не смущали друг друга.

Я отчаянно замотала головой и указала пальцем под стоящий рядом с Захарием стол.

– Ме-ме-мертвец.

Лохматые брови вскинулись в удивлении. Выходит, труп не его рук дело? И то радость! Нырнув под столешницу, косматый верзила достал за шиворот мужичонку и, держа на вытянутой руке, словно кутенка осмотрел со всех сторон, совершенно не ощущая веса пропойцы.

– Этот что ли?

– Ну, да.

Захарий хорошенько встряхнул пьянчужку, и … тот ожил, промычав что-то нечленораздельное и сладко причмокивая губами. Теперь уже была моя очередь удивляться:

– Жи-во-ой… Но… я ведь проверяла… Он не двигался, не дышал…

– Спал.

– И кровь… красная… и липкая…

– Наливка.

Не удивительно, что померещилась всякая жуть – через мутные засиженные мухами окна дневной свет попадал так скупо, будто в погребе или какой землянке находишься.

– Он был холодный, – схватилась я за последний аргумент, пытаясь хоть как-то оправдаться.

Мужик устало вздохнул и, распахнув мощным ударом ноги дверь, вышел на улицу, где и бросил свою ношу прямо посередь дороги. После чего также молча взял ведро и сходил к колодцу.

Бухнув передо мной деревянную бадейку так, что часть ледяной воды окатила мои босые ноги, Захарий потребовал:

– Больше меня не будить! Делай то, за что получаешь крышу над головой, и веди себя тихо.

– А…

– Прошу, сделай так, чтобы я забыл про твое существование, – он удалился, тяжело ступая и горбясь, зыркнув напоследок и вызвав в моем теле волну испуганных мурашек.

Поняла. Будет исполнено. Существовать тихо и незаметно. Только почувствовав нехватку воздуха в легких, осознала, что слишком надолго задержала дыхание. Выдохнула и огляделась. Чем я до того занималась? Ах, да, мусор. Еще половина зала неприбранной осталась. Интересно, а воду подогреть где-нибудь можно?

До самого вечера я мыла, скребла, оттирала, выметала. Разогреть воду, конечно же, не смогла. Но вот эксплуатацию колодца вполне освоила, множество раз сменив воду в ведре. К концу дня все тело болело, каждая мышца давала о себе знать при малейшем движении, поясница и конечности отказывались сгибаться, а живот сводило от голода. Зато на комнату стало любо-дорого посмотреть. Прозрачные окна сияли в лучах закатного солнца, потолки, освобожденные от паутины, поражали высотой и открывшимся простором, столы, лавки и стулья без толстого сального налета приобрели первоначальный древесный цвет и придавали помещению некий уют и душевность. Но более всего я гордилась отмытым полом, половицы которого оказались хоть и порядочно затертыми, а в нескольких местах даже проломанными, но с остатками красивого лакового покрытия.

Захарий вошел в комнату, когда я стояла подбоченясь и созерцала свою работу. Мужика буквально парализовало, в движении остались только глаза, которые, выкатившись на лоб, бегали из стороны в сторону, не узнавая собственное помещение. И я никак не могла понять – доволен хозяин кабака или разъярен, поэтому на всякий случай отодвинулась от него подальше.

Время шло, а Захарий все не двигался с места. С нечёсаных волос капала вода и у ног уже собралась небольшая лужица. Видимо, купался в местном озере или речке. Так вот куда он не так давно отлучался. Понятно теперь, почему не зарос еще грязью, раз природный водоем к его ежедневным услугам. Мог бы и меня что ли позвать, я вон вся совсем пропотела, пока вкалывала на него. Так бы, наверное, и стояли, Захарий в ступоре, а я, боясь пошевелиться и вызвать на себя очередной шквал недовольства мецената местного разлива, но тут заскрипела входная дверь, и на пороге появился утренний знакомец, опухший, с подбитым глазом и торчащими вверх жидкими волосенками. Ни на кого не глядя, он протопал в центр зала, свалился мешком на лавку и, грохнув по столу кулаком, потребовал:

– Захарий, покрепче дурмана!

– Ты сегодня слишком рано, – пробурчал тот. – Я еще не открывался.

Клиент захрюкал, то ли засмеявшись, то ли закашлявшись:

– Тута разве хоть одна дверь закрывается? Ладно тебе, не бузи. Тащи давай, трубы горят.

Хозяин ушел за выпивкой, а я пыталась сообразить, как намекнуть Захарию о том, что меня неплохо бы покормить – с утра ни крошки во рту, а самой кашеварить – уже сил нет. В этот момент посетитель разлепил один глаз и впялил в меня мутный взгляд, увиденное его, похоже, заинтересовало, так как второе веко тоже приоткрылось. Я вспомнила, что моя одежда не соответствует нормам морали, и метнулась было к двери, но пьянчужка оказался неожиданно резвым и, выскочив из-за стола, заступил мне путь. Мутные глазенки принялись жадно шарить по моему телу, и казалось, оставляли на оголенной коже липкие следы. Меня передернуло от гадливости. Я отступила на шаг, потом еще на два и уперлась лопатками в барную стойку. Все, отходить больше некуда. Пьянчужка это тоже понял, самодовольно осклабился и не спеша направился ко мне, широко разведя руки. Я судорожно перескакивала взглядом с одного предмета на другой в поисках хоть малейшей помощи и наткнулась на стоящее совсем рядом у моих ног ведро с водой и тряпкой. Ни минуты не задумываясь, резко наклонилась, схватила тяжеленую бадью, и, видать, на адреналине перевернула прямо со всем содержимом на голову нападающему.