Клуб «Темные времена» - Элисон Гудман

Довольная своим планом, Хелен вернула на место папин портрет и вознесла молитву за почивших родителей – Господи, помилуй их души, – хотя ей все еще казалось, что Бог поступил с ними несправедливо. Почему буйное море их поглотило, пощадив остальных членов немногочисленного экипажа? Само собой, ответа на этот вопрос никто не знал, ровно как и на вопрос о том, зачем леди Кэтрин предала страну и корону. Если бы не это, возможно, они с отцом остались бы живы и она сидела бы здесь, в этой комнате, и успокаивала дочь словами о том, что завтра они поедут во дворец вместе и волноваться не о чем: она будет рядом. Как и полагается.

Хелен встряхнула плечами, сбрасывая вернувшийся к ней детский гнев. Нет смысла сердиться на мертвых. Ни обида, ни тоска не вернут их к жизни.

Она снова принялась разглядывать портрет леди Кэтрин. Медальон был крошечным, не больше часов на цепочке, которые носят с собой джентльмены, и в два раза тоньше. Его легко спрятать. Если Хелен возьмет его с собой на встречу с королевой, мать как будто бы придет с ней, и об этом никто не узнает. Конечно, мысль сентиментальная. Даже слегка суеверная. Но разве не естественно для осиротевшей дочери мечтать хоть о каком-то присутствии матери в самый ответственный момент жизни?

Строгие правила выходного наряда не предполагали ничего лишнего, кроме веера, так что и думать было нечего о том, чтобы спрятать медальон в сумочке. В плотно прилегающие к коже перчатки его тоже не просунуть. Может, спрятать портрет в декольте? Хелен взглянула на свою узкую грудь. В отличие от домашнего платья, парадное стянуто лентами на груди, и вырез у него значительно более глубокий. Места не хватит. Более того, держать там образ матери было бы крайне неуважительно.

Как насчет того, чтобы сжать кулон в руке во время исполнения реверанса перед королевой Шарлоттой? Хелен накрыла миниатюру пальцами. Нет, ничего не выйдет. В одной руке положено держать веер, а другой придерживать длинный шлейф и юбку на кошмарном панье. Она и оглянуться не успеет, как выронит портрет. Если только не приспособит его к вееру. Между пластинками из слоновой кости «Верни Мартена» – редкого подарка дядюшки – вполне можно продеть ниточку, а на нее повесить медальон и спрятать его в руке.

Осмелится ли она?

Хелен вздохнула. Конечно нет. Тетушка столько сил вложила в благоприятный исход ее представления свету, и подобное нарушение приличий, если оно вскроется, будет расценено как черная неблагодарность за весь тот труд, который проделала эта милая леди. А если дядюшка об этом узнает, он впадет в бешенство. Совсем не хочется видеть его торжествующий взгляд, когда он произнесет: «Видите? Она соткана из той же темной материи, что и ее мать!»

Однако навязчивая идея взять с собой образ матери, чтобы получить ее благословение в этот важный день, не оставила девушку.

Она вновь накрыла пальцами портрет. Хелен решила, что возьмет его завтра в будуар и спрячет среди множества вещей на столике. По крайней мере, леди Кэтрин будет присутствовать при ее утреннем туалете.

Хелен закрыла бюро, повернула ключ в замке и вынула его. Быстрый взгляд через плечо на дверь в соседнюю комнату подтвердил, что Дерби все еще там. Девушка опустила руку под столешницу и пробежалась пальцами по дереву, выискивая крошечную впадинку. За сильным нажатием последовал щелчок, и из правой части бюро выскочил потайной ящичек на пружине. Хелен часто и подолгу изучала оставленный матерью предмет мебели и однажды нашла это секретное отделение. Она спрятала в него ключ и задвинула ящичек. Портрет матери так и остался зажатым в ее кулаке.

В дверь тихо постучали из соседней комнаты: Дерби оповещала леди о том, что пора одеваться к ужину.

Хелен отошла от бюро:

– Войди.

– Добрый вечер, миледи. – Дерби появилась из будуара с платьем абрикосового цвета на вытянутых руках. – Готовы к умыванию горячей водой?

Пышную фигуру горничной окружало бледно-голубое мерцание, походившее на легкую зыбь в воздухе – мягкий, сияющий контур. Хелен зажмурилась. Очевидно, она слишком много времени посвятила письму к Делии. Великий Луд, неужели ей придется носить очки? Девушка открыла глаза и потрясла головой, но мерцание никуда не делось. Возможно, это мигрень? Тетушка страдает от регулярных мигреней и жалуется, что перед ужасающей головной болью ей видятся странные огни.

Наконец Хелен присмотрелась к лицу горничной. Покрасневшие глаза Дерби были окутаны тревогой, а мягкие губы сжались в тугую линию. Она плакала, а Джен Дерби нелегко довести до слез. Значит, на первом этаже что-то случилось.

Шесть месяцев назад Хелен сделала Дерби своей личной горничной, и она знала, что с тех пор старшие горничные объявили бедняжке войну. Хуже того, ни Мэрфитт, ни экономка миссис Грант, ответственная за служанок, не пытались их остановить. Обе дамы не одобряли то, что Джен Дерби вошла в узкий круг старшей прислуги. Они считали ее чересчур крупной (однажды миссис Грант назвала ее «грузным быком», полагая, что Хелен ничего не слышит), недостаточно изящной и лишенной городского лоска. Нельзя было отрицать то, что Дерби – не самое грациозное создание, тем не менее она обладала иными качествами, которые юная леди Рэксолл ценила больше утонченности: острым умом, под стать самой Хелен, и неиссякаемым любопытством. Лишь жесткий отказ девушки на предложение взять себе другую горничную заставил миссис Грант одобрить это повышение. Говорят, кто-то слышал, как эта крайне достойная экономка пробурчала себе под нос: «Такой резкий скачок в положении без видимой на то причины противоречит естественному порядку вещей».

Стараясь не обращать внимания на слабое голубое свечение, Хелен встала со стула.

– Дерби, ты в порядке? – спросила она, наблюдая за тем, как горничная расправляет платье на кровати с балдахином.

– Да, миледи. Все прекрасно, благодарю вас, – ответила Дерби, шумно вдохнув на последних словах, чтобы не всхлипнуть.

– Я рада, что у тебя все замечательно, – продолжила Хелен. – Будь тебе еще лучше, боюсь, ты сломалась бы пополам. – Как и ожидалось, горничная ответила на это слабой улыбкой. – Пожалуйста, расскажи мне, в чем дело, – попросила девушка.

Дерби склонила голову, собираясь с силами, а затем подняла на миледи прямой и честный взгляд – еще одна из причин, почему Хелен взяла ее на такую высокую должность.

– Я беспокоюсь не за себя, миледи, а за Берту, одну из горничных.

Хелен помнила Берту – новенькая эмигрантка из Баварии, высокая, статная, имевшая привычку держать руку у рта, когда говорила. Она зажигала камин по утрам в ее покоях, но последние два дня Хелен ее не видела.

– Что с ней? Она больна?

– Нет, миледи. Она исчезла.

– Исчезла? – Слово прозвучало пугающе. – Когда? Почему я об этом не знала?

– Два дня назад. Леди Пеннуорт попросила ничего вам не рассказывать. По крайней мере, пока вы не встретитесь с королевой. – В искреннем взгляде серых глаз Дерби мелькнула внезапная догадка. – Вы же ей не скажете, что я проговорилась, да, миледи?

– Разумеется, нет. Думаешь, Берта сбежала?

– Так все говорят в помещении для прислуги, и миссис Грант тоже, но сундук Берты остался в комнате, которую она разделяет с помощницами кухарки.

Хелен кивнула. Даже находясь в самом низу иерархии служанок, Берта обладала сундучком на замке, в котором хранила личные вещи. В каком же отчаянии надо быть, чтобы все это бросить? Хелен без конца вертела в руках портрет леди Кэтрин, стараясь найти разумное – и успокаивающее – объяснение брошенному сундуку. В голову ничего не приходило. Хелен подняла взгляд и заметила, что Дерби внимательно смотрит на золотой медальон.

– Это портрет моей матери, – сказала Хелен.

– Вижу, миледи. Вы на нее похожи.

– Полагаю, что не сильно, – отрезала Хелен и накрыла медальон пальцами. – Сомневаюсь, что Берта не взяла бы свои вещи.

Дерби глубоко вздохнула, силясь успокоиться:

– Я совсем не верю в то, что она сбежала, миледи, но миссис Грант потребовала больше не поднимать этот вопрос. Поиски окончены, и на этом все. – Она расправила плечи, признавая за собой грех возражения экономке.

Пламя свечи колыхнулось.

Хелен усиленно заморгала, но видение так и не исчезло.

– Я готова поклясться на Святой книге, что Берта ни за что бы не сбежала, – добавила Дерби. – Она содержит мать на свое жалованье.

– Ты боишься, что ей кто-то навредил?

– Не знаю. В понедельник утром она вышла из дома по поручению миссис Грант, а после этого ее никто не видел. Вся прислуга шепчется о том, что она отправилась торговать своим телом за большие деньги в Ковент-Гарден[10]. Но Берта добрая, богобоязненная девушка, миледи. Я уверена, что она бы ни за что так не поступила.

Хелен понимала, что ей полагается изображать неведение того, что на улицах заслужившего дурную славу района торговали собой сотни куртизанок. Однако подобная слепота не поможет отыскать Берту.