Обыкновенная любовь - Анна Попова

Была бы рядом живая душа… Хоть кошка, не говоря уж — друг.

С друзьями Михалыча жена боролась с тем же упорством, что и с тараканами. До полной победы. То есть пока не извела и тех и других. Так что и телефон молчал, и посоветоваться было не с кем. От идеи позвонить Таньке, старшей дочери, Михалыч отказался сразу же — яблочко от яблони, а он, папаша, — при них вроде садовника. Насчёт меньшой, Ольки, поколебался — она, конечно, посочувствует… но в конце концов тоже станет на сторону матери, было ведь уже, и не раз. Шевельнулась странная, как яблочный червь, прописавшийся в гамбургере, мыслишка: а ведь имена-то у дочек прям из «Евгения Онегина»! Михалыч и сам не помнил, как оказался у книжной полки, снял с неё томик Бунина (почему Бунина, а не Алексан Сергеича?.. вопрос без ответа), смахнул пыль, прочихался и…

Михалыч читал. И ему казалось: если бы Бунин жил сегодня, то непременно написал бы о нём, Иване Михалыче Подобине, слесаре-инструментальщике с тридцатилетним непрерывным стажем. Написал бы об этом вот муторном дне и вообще — о позднем разочаровании в семейной жизни. Приукрасил бы, конечно… ну, например, придумал бы ему, Подобину Ивану Михайловичу, молодую любовницу, похожую на Алинку из бухгалтерии. И ясно было бы, что из-за неё, из-за Алинки чернобровой… то есть из-за молодой любовницы, которую придумал великий писатель, от героя, то есть от Ивана Михайловича Подобина, ушла жена. Ну не рассказывать же, в самом деле, что у Михалыча позавчера в троллейбусе сперли получку? Нет, он не был пьян, просто немножко обмыл — даже не с товарищами, не с теми, кого Валентина громко именовала «собутыльниками». Так, одиноко и скучно пропустил пару кружечек пива в баре «Работяга», вольготно расположившемся в арендуемом у завода помещении бывшего клуба. Пара кружек — это ж даже не разминка. Ну, разве что по жаре разморило… А жена озлилась, начала талдычить что-то там насчёт последней капли. Любимое словцо, ага. Помнится, лет двадцать тому назад требовала клятвенных заверений, что Михалыч больше капли в рот не возьмёт. Теперь-то всё больше — про последнюю каплю, переполнившую чашу её терпения. Михалычу живо представилось: капли, полновесные такие, будто бы свинцом налитые, срываются с края чаши и бьют его точ-нехонько в темечко. Одна за другой, одна за другой… пытка!

Михалыч не оправдывался. Не хотел Валюху подзадоривать. Тем более что выходные она собиралась провести на даче. Вот и уехала. Разве что на прощание напомнила:

— Паспорт в своем бардаке откопай, придурошный. В понедельник в загс поедем.

— В понедельник в загсе выходной, — проявил осведомленность Михалыч.

Два месяца назад Ольку замуж выдавали. А на память Михалыч никогда не жаловался. Да, из года в год забывал поздравить Валюху с днем свадьбы… ну так дату же помнил! А если поднапрячься, мог даже день знакомства назвать. Ну да, двадцатое октября. Днем раньше Ваня Подобин устроился на завод, а в этот день впервые пришел в столовку, поварихой в которой была Валечка Севрюгина… Ой, а Валюха на его фамилии останется или свою девичью возьмет? Помнится, она просто мечтала избавиться от отцовской, в школе, видите ли, дразнили. Велика беда! Но Валюха может сделать трагедию из чего угодно. Даже над сериалом нет-нет да всплакнёт. Впечатлительная, да. Но до бунинских героинь ей — как супу из бомж-пакетика до свежего борща… А борщ Валюха варит знатный, этого у неё не отнять…

Если бы Михалыч умел складно подгонять друг к другу слова, он бы мог рассказать о своей семейной жизни витиевато, с выдумкой. А мог бы и попросту, как было на самом деле. И тогда спросил бы читателя: как должен чувствовать себя крепко-накрепко связанный человек? Части тела сначала немеют, потом отмирают и превращаешься ты в бревно, лежащее на диване перед телевизором. А ведь, шутка ли сказать, многих баб бревно в качестве супруга вполне устраивает: вот он, родной-благоверный, не у любовницы, не с корешами где-нибудь квасит, а лежит себе чинно, присмотрен, обихожен. И та, которая обихаживает бревно, неизмеримо выше в глазах приятельниц, нежели одинокая, которая поливает слезами фикусы.

Много лет назад Валюха поймала его в капкан. Приманкой были борщ и жареная картошка. Много ли мужику надо? Потом крепко связала будущим ребёнком и на трамвае отвезла в загс. Штамп в паспорте — путы для мужчины… наверное, всего лишь непутевого, ну уж никак не беспутного. Разве беспутный включился бы с таким азартом в благоустройство… жена верила, что — гнезда, но его чутьё подсказывало — клетки? И мечталось: вот родится Иван Иваныч, будет с кем на рыбалку, на футбол… Родилась плаксивая Танька, большая любительница нарядов. А потом — тихоня Олька, которую всегда обижали в школе. Думалось — вот будет внук, тогда… Танька родила Валюху-вторую. Это значит — всё по новой.

За тридцать лет Валюха-старшая трижды подавала на развод, аккурат раз в десять лет. В первый раз — ещё до рождения Ольки, когда вдруг решила, что жизнь у неё неправильная, потому как свадьба была неправильная. Кто ж в загс — да на трамвае? Вот Галюсю в загс доставил кортеж из пяти машин, сто человек на свадьбе два дня гуляли, при таком размахе и семейная жизнь будет — полная чаша… Тогда слова «полная чаша» понимались Валюхой только в одном смысле — материальное благополучие. Нужно было прожить еще двадцать пять лет и пережить еще одну попытку развода, чтобы полной стала уже чаша терпения. Вторая попытка приключилась тогда, когда Валюха решила закрепить за собой бабушкину жилплощадь. Ага, раскатала губы! Бабушка Валюху прописать отказалась наотрез, квартиру отдала любимому внучку, Валюхиному двоюродному братцу… вот уж кто шалопай и алкаш, а вся Валюхина родня по женской линии ему, Ваньке Подобину, до сих пор глаза колет — вон, Сёмка на халяву трёшку отхватил! а ты, кабы пиво не пил, давно в хоромах бы жил…

После второй неудачной попытки всё двинулось по накатанной: профилактическая ссора раз в неделю, крупная — раз в месяц. Когда пошла мода на гороскопы, Валюха объявила, что Дева (это она-то — дева? угу, была, когда олимпийский мишка в небо летал… и эдак с полцентнера тому назад) не может рассчитывать на благополучный брак с Тельцом, а вот ежели бы он, Михалыч, был Козерогом, тогда бы…

И плевать, что этот Телец, Ванька то есть, тянет, как вол!

Наверняка не один его честно заработанный аванс осел в карманах всяких знахарок: сначала Валюха решила отвратить супруга от выпивки, потом ей вдруг втемяшилось (не иначе как кто-то из бабок подсуетился с рекламой), что на Танечке этот… венец безбрачия. Танечка тем временем, начесав на голове колтун высотой с Останкинскую телебашню, благополучно встречалась на съёмной (опять же — за отцовские деньги) квартире со своим Данечкой. Ну а Михалыч, само собой, проводил одинокие вечера в компании полторашки пива и пары сушёных вобл…

Очень кстати вспомнилось! Чуть было не плюхнул на стол пустую бутылку. Суеверие, конечно, но по такой жизни — чем чёрт не шутит? Смахнул в ведро обглоданные рыбьи останки. Новая бутылка, новая вобла, новая страница… пока что — книжки. А может, и в жизни открыть, как это говорят, новую страницу?..

…Валюха вернулась домой поздним воскресным вечером. В одной руке ведро с огурцами, в другой — пакет со специями. Принюхалась… интересно, бывают служебно-розыскные мопсы? Визуальные следы приятного времяпрепровождения Михалыч предусмотрительно убрал да и проветрить все комнаты не забыл. Так что — предъявить нечего. Сожалеюще помолчала. А потом:

— Ты машину починил?

— За какие, мать, шиши?..

— А это не мои проблемы, не я деньги профукала. Как хочешь, но на трамвае я разводиться не поеду!..

И жили они долго и счастливо. Потому что сердобольный автослесарь в присутствии обоих супругов посоветовал гуманно сдать многострадальный семейный «Жигуль» в металлолом — и не отрёкся от своих слов даже за бутылку чистейшего, как помыслы Михалыча, Валюхиного самогона.

Анна Попова

Одиночества

Ты же знала, что это и мрак, и морок,Это как траектория русских горок,Он женат, и ему хорошо за сорок,Сын, и дочь, и какой-то модный отель,Ну а ты — не холёная светская львица,Не певица, а попросту продавщица,И тебе этой осенью стукнет тридцать,Да и внешне ты, в общем-то, не модель.Это всё было черным по белому писано,Распечатано, свёрстано, переиздано,Руки прочь, он женат! — прописная истина!Ну не веришь — так хоть у кого спроси,А расстанетесь — кто за тебя заступится?Ты не спутница, деточка, ты распутница,Ну и чёрт его дёрнул с тобою спутаться…А доказывать что-то не будет сил.Ну а если не так — а белым по-чёрному,По-другому, по-вечному, по-обречённому,Просто жизнь — ведь она ж не машинка счётная,А скорее безумный шекспировский «Сон…»Помолчать бы, опомниться бы, разобраться быВ этой вашей божественной регистрации,Тонкий росчерк, и вот — по небесной рацииНа двоих — не заказанный Мендельсон…Боже, как он устал от этой трясины,От надзора жены и от выходок сына,Он не ноет, ведь он — настоящий мужчина,Но тебе и не нужно его нытья.А подруги торопят, мол, скоро тридцать,И пора бы хоть как-то определиться…Вот такая знакомая пьеса в лицах,Вот такая заезженная колея…

Не смотри ни пристальней, ни чащеВ сон забытый,Юности, до срока уходящей,Не завидуй,Вот она — нагрянула, накрыла,Захлестнула,Раз — и нету. Птицей белокрылойПромелькнула.Не тоскуй же, стоя на пороге,Не зови же!Не откликнется она, не дрогнет,Не услышит…Что-то доцветёт холодной зорькой,Раз — и нету.Не глаза, а сердце будет зорким.Бабье лето…Бабье лето… Листьев половодье,Луг застелен,Поздняя любовь по жилам бродитДиким хмелем…Не пытай судьбу о том, что дальше, —Дверь закрыта.Юности, до срока уходящей,Не завидуй…

…Что ж ты плачешь — навзрыд, авансомНа ближайшие тридцать лет?Не бывает второго шанса,Если первого шанса нет,Ну, ушел, улизнул и скрылсяПо-английски и без звонка —Не в железных доспехах рыцарь,А железка из-под пивка!Не проси у судьбы отсрочку,Не встречай соседей в штыки,О тебя теперь, одиночку,Вмиг зачешутся языки,И старушки вытянут жала,Загудит мужичьё-хамьё,Чтобы крепче в руках держалаСветло-русое счастье своё…А реветь — не реви, успеешь,Всуе Господа не тревожь,Что захочешь — то и посеешь,Что посеешь, то и пожнёшь,Будут плюшки-кружки-игрушки,Будет девочка, будет дочь…От будильника до подушкиБудешь лямку свою волочь.И плевать на кутил и боссов,Что упрямо зовут в кровать,И на разных молокососов,Между прочим, тоже плевать…Будут снов золотые угли,Непогашенный жар золыИ коньяк на двоих с подругой,И припев: «Мужики — козлы,Мол, коня на скаку остановим,Реку вычерпаем до дна!»И закусишь губу до крови:Что ж, я, Господи, всё одна?!И, замазывая морщины,Сериальный выпьешь рассол…Вот и старость — её личина,Вот и старость — её лицо:Стрижка-химия «белый пудель»…Кто помилует, кто спасёт?Это всё ещё только будет.Только.Будет.Вот это всё.

2.