Обыкновенная любовь - Анна Попова

Елена Яворская, Анна Попова

Обыкновенная любовь

Анна Попова

Юные

Ну надо ж — как по вене лезвием,Так обмануться, так обрезаться,Не спьяну — с абсолютной трезвости —«Бывает», — скажут дураки…Любить — с её речами скользкими,дешёвыми камнями-кольцами,с её состриженными косами,любить — не за, а вопреки,с её прогулами-отлучками,с её конфетами-тянучками,глазами — серыми колючками —и острым худеньким лицом,с её очередным романчиком,с её джинсой и первым мальчиком,с её плаксивой дурой мачехойи вечно занятым отцом,с её татушкой — синей метинкой,с её неважной арифметикойи неумеренной косметикой,и неприятьем умных книг,и видеть в ней… царевну спящую,и думать: эта — настоящая,а та, колючая, искрящая —лишь искалеченный двойник…

Ей девятнадцать. Ей отнюдь не просто — и с ней отнюдь не просто даже нам.В пустыне бездуховности и прозы она живёт — бегущей по волнам,по гребням строк, по впадинам мелодий и по прозрачной штилевой слюде. Но до добра, признаться, не доводит чудесное хожденье по воде.Не хиппи. Не из эмо или готов. Нельзя в чужие рамки, ну никак.Зато читает Гессе, учит Гёте на русском и немецком языках.Она не верит в призрачность идиллий, она порой не помнит слова стоп.Но не дошла пока до carpe diem, до после нас, ребята, хоть потоп…Поэт без лиры, кормчий без кормила, святой в миру (трагический эксцесс!),она ещё не выросла из мира русалочек, царевен и принцесс…О, лишь бы не пришлось летать бескрыло и петь осанну медному грошу.Лишь только не дошло бы до «обрыва…», до безнадёжного «я к вам пишу…»,о бедная (тургеневская?) Лиза, и так бывает: прежний мир постыл,твоя любовь — сродни максимализму — тебя же подвела под монастырь.Эх, девочка, любовь не пронесётся, а клюнет ядом в гордые уста.Листаем дальше: чеховские «Сёстры»: трагедия, тоска и пустота.О лишь бы только отметать плохое, хоть невзаправду, редко и во сне,звучать, как девушка в церковном хоре.Вся в белом. В первозданной белизне.На русых волосах её покоясь, сияет луч, спадая на виски.Высок и чист её летящий голос, и помыслы чисты и высоки…Ей хочется выплёскивать наружу всё то, что душит накипью в груди.Ей хочется копировать подружек с замашками гламурных кинодив:интим, гулянки, брачная карьера! спецы тату, эксперты по шмотью!Похожие на лопес и орейро, но никогда — на девочку мою…Они — правдоподобные эрзацы. Ты не эрзац. Ты грозовой раскат.Как долго до «найти и не сдаваться»! Как тяжело «бороться и искать…»!Быть исключеньем, жить на грани риска, пилить себя — но всё же это плюс.И я тобой горжусь по-матерински, по-матерински за тебя боюсь.Бесхитростна. Ассоль в тоске по Грею. Скромна. А всё ж у быдла на виду.Ты стала продолженьем галереи (последняя в классическом ряду).Оно само собою разумелось, жестокая судьба, жестокий суд…Но се ля ви. Но это современность, где классика канает за абсурд.

Елена Яворская

Дева.Улыбаешься грозеи слезам подруги. Самой близкой.Ты почти такая же, как все —в перекрестье кротости и риска,в перекрестье счастья и беды,на прицеле у добра и гнева.Персеполь сожжешь, растопишь льды.Таис, Герда, Агния и Ева.Нежно любишь обветшалый парк,страстно любишь ценные подарки.Из таких выходят Жанны д’Арк.Ну а чаще — склочные Одарки.

Не инфанта, но инфантильнакоролевственно, свято, нездешне.Лишь вчера пахли губы ванилью,а сегодня, как в песне, — черешней.Вот идет нарочито неспешно,держит прямо гордую спину.А в кульке бумажном — черешня,будто россыпь крупных рубинов.Раздаёт нарочито небрежнодрагоценных ягод пригоршни.Обернутся рубины черешнейнедоспелой, горького горше.Есть жемчужное слово — «любима».А в кульке бумажном — рубины.Воспоминания о школьном выпускном

Воспоминания…Плюшевый мишка в углу,книга на полке — о школе,о первой любви.Воспоминания…Летним дождемпо стеклу.Фото в альбоме:фойе, выпускной…Ну и вид!Мы-то ведь былипока чтопочти чтотрезвы…Завуч.Единственный,кто обращался на «вы»:мы для других —для себя! —оставались детьми.Взрослые мыслиумели высказывать мы,книжные мысли…Своих-то поди наберись!Мой Купидон —худосочен, уныл, белобрыс(лет через пятьбудет в теле, и весел, и лыс).Мой Купидон…Для кого-то,наверно,Улисс…Много ли толькона свете живет Пенелоп?От всепрощения миртак некстати отвык!Пью с отвращениемприторный жёлтый сироп,рядом — еда…Только хочется, люди, жратвы!А у мальчишек в стаканахдавно не вода,не газировка, не сок,а бабусин первач…Мне бы засесть в уголкеи беззвучно рыдать.Только углы-то все заняты,прямо хоть плачь!И ускакали подружки гурьбойна дискач…Пью с отвращениемсок с минералкой —бурда!Ночь не по-летнему нынчебледна и седа.Девушки в белом,я — в черном:к лицу камуфляжбелым воронам.Но в стаю, увы, не возьмут.Кажется, утромвсем классомхотели на пляж…Только на улицес вечерамуть-баламуть.Воспоминания…В прошлое детский билет,в школьный знакомый мирок,удивительный, наш?..Окаменели ониза полдюжины лет,вот и таскай за собоюненужный багаж.Может, оставить его —полинялый пакет —здесь, на гранитных ступеньках,у школьных дверей,и улыбнуться.И дальше пойти налегкес верой наивной,что мирстал немного добрей.ПослешкольноеШкола.«Ш-ш-школа…»Шоколад и кола.Шипит лимонадно.Колется.Кактус на подоконникев классе.Классная.(Вечно в зеленом и взгляд колючий,кто-то сегодня двойку получит!)Одноклассники —Коленькаи Васька.Коленька,милый мой мальчик,скромный отличник, скрипач,наверное, чья-то удача…(Говорят, после — спился,а может — женился…)Васька —проблема ходячая, дикий апач,горе для кошек окрестных,беда для собачек.Любит дворовые песни,любит мобилки,как Чацкий — перчатки, менять,крепкое пиво, креплёные вина,и — крепко-крепко — меня.А я-то ему «Буратино»в стаканчик, смеясь, налилана пикнике.После — рука к рукемы до утра бродили,бредили будущим,глупо шутили,и — смеялись до слёз.И — нам хотелось летать.Сбылось.Жаль, что приходится послекрылья латать.Взрослыймир — с душою не в лад.Школа.Колаи шоколад.

Анна Попова

Семейные узы

Помнишь, на чахлые розочки раскошелясь,мы отмечали всё, что уже сбылось,помнишь десятки маленьких сумасшествий,помнишь, ты зарывался в лукавый шелест,в гриву и грёзу упрямых моих волос?Помнишь, в кино тайком целовал ладони,помнишь, конфеты вечером приносил?Помнишь, меня выписывали из роддомас маленькой Машкой, ещё ты шутил: «мадоннас куклой», а кукла сладко спала в такси…Помнишь весну, распутицу, новоселье,Машка читала азбуку по складам,папа — уже в больнице, и в воскресеньенам позвонили… ещё ты сказал мне: «Ксеня,я никогда, никогда тебя не предам».Хватит молчать потрясённо, курить бессонно,врать неумело, нежничать невпопад.Хватит казниться, упрямо влезая в ссоры,всё объяснимо, тебе пятьдесят, мне сорок,ей — девятнадцать, в общем, такой расклад.Хватит прощанья, размазанной вязкой каши,в щёчки давай поцелуемся — и пора.Хватит про «бес в ребро» и «судьбе не прикажешь».Хлопнула дверь. Обмираю бесслёзно. Я жесоздана из твоего ребра…

А была я гулкой, лаковой, бледно-оранжевойи ловила ревнивые взгляды твоих девчат.Ах, как пела я… как любила тебя привораживать,отнимать у всех — самому себе возвращать!А когда ты пел — на скамейке, с дружками-подростками,разложив сигареты, забыв про нехитрую снедь,как любила я золотистой декой отблёскивать,отзываться тебе — и восторженно леденеть…А потом пошло — с переборами-перекатами,До утра… с бесшабашной и звонкой ночной гульбой.Про чужую войну. А потом — про любовь проклятую,обреченным и резким боем — как будто в бой.А потом — невеста, красивая, большеглазая…Очи — песенные… свет бескрайний, синь-бирюза.А она сказала: с концертами, мол, завязывай(будто с пьянством). Любил, поэтому — завязал.Годы-годы — как будто пылью седой припорошены,деньги, дети… скандалы, влёт — из-за ерунды.Что-то тихо вздрагивало, всхлипывало над порожками —про мои лады — про твои семейные нелады.А потом — бросал виноватые взгляды: прости, мол, некогда,и уныло маялся, в год ни строчки не сотворив.Я старела… всеми древесными фибрами, всеми деками,ощущала, как странно мертвеет мой гордый грифи струна — размотанный кончик — упрямо колется…Ну, давай напоследок, давай: «а в глазах твоих неба синь»,И — цыганскую-хулиганскую, на два голоса!Нашу юность — легко проводим, отголосим…

Добрались на такси, ошалев от ритмичного грохота,и от шуточек тамады, и от винного изобилья.После Юлькиной свадьбы в квартире темно и плохо так:мама с папой, а где ж вы дочку свою забыли?Вещи вывезли. Что-то продали. Но не больно —так, скорее, ноет, кровит незажившей ссадиной.Я курю на балконе. Жена достаёт альбомы:Юлька взрослая, Юлька школьница, Юлька в садике…Юлька в маму. Задорную, прежнюю, милую,не теперешнюю: скандальную, невозможную.Но сегодня — баста. Короткое перемирие.Целовались на свадьбе родители, как положено.Юлька, девочка, славный ты мой комочек!Лишь бы в склоках вам не увязнуть, не омещаниться…Мы и любим-то Юльку — поодиночке. Молча.И любови наши как-то не совмещаются.Выхожу на кухню. Тупо шуршу газетами.Людка машет рукой: ну просила же не мешать!Тихо плачет. На свадьбе дочери — не без этого,но не тянет садиться рядом и утешать.Ладно, Юлька. Желаю тебе… не рожна какого-то….чтоб на свадьбе — сына ли, дочери — отплясав,не сидели бы, как чужие, по разным комнатам,неизвестно в чём упрекая далёкие небеса…

Всем кагалом нас провожали до станции,Пели от души, голоса срывая,А кого хотела в мужья — не достался,Вышла за другого — и так бывает.А с утра все бегали суматошно,Я стояла в облаке флёрдоранжа,Тесно от цветов, от парфюма тошно,Сказочное платье — не будоражит…Бледный манекен в развесёлой процессии,В грохоте затерянная соната,Поздно, принц уехал к другой принцессе,Даже не простился, а жить-то надо!Притерпеться как-нибудь, притвориться,Выбросить, как старую одежонку,И ещё — не верить в другого принца…Потому что с принцами напряжёнка.А была бы глупой, была бы слабой,Так бы обвела вас глазами сухими,Так бы в полный голос и завела бы:«Ой, да на кого ж ты меня покинул,Я ли не хорошая, не пригожая,Я ли не любила бы, не жалела?!»Отводила мама глаза тревожные.Да метались ласточки ошалело.

Где смешная такая девчушка с двумя косичками,на каких дорожках забыла свои иллюзии?Вот сидишь ты, собой красотка, анфас классический,и движенья отточены джазово или блюзово.Сериал семейный, банальный такой, некассовый.Поливаешь слезами типичное бабье горюшко.Муж-бездельник бухую правду свою доказывалкулаками, потом бутылкой с отбитым горлышком,«слуш-сюда», «ах-ты-сука», «заткнись-да-я-тебя…»и с таким даже гневом праведным, с укоризною!Кстати, бывший отличник и бывший кумир приятелей.Гений в поиске. Казанова, самец непризнанный.Вся любовь, как из треснутой чашки, взяла и вытекла.Усмиряла его, раззадорившегося пьяницу,шестилетнюю дочку поспешно к соседям вытолкав:проходили, знаем! — а то ведь и ей достанется.…А квартира? А деньги? Стоп, ничего не стронется.Не сбежишь ты от подлого нрава его шакальего.Позвонить родителям, что ли? Да мать расстроится.У нее и без дочки давленье вчера зашкалило.

А давно ли, давно ли, давно лиразбирала бумаги и вещии, в родную рубашку уткнувшись,обезумевшей выла волчицей.В белом крошеве снега и боли,в развесёлой распутице вешнейя глядела на холмик уснувший…Всё, не плачется… просто молчится.А потом с неподъёмною кладьюна тропинках рассталась пологих.Предала? или просто воскресла?иль прогорклое горе остыло?И — тревожная ночь перед свадьбой.И костюмчик — несвадебно строгий:неудобно рядиться в невесты.И свекровь до сих пор не простила.Это было… как замок песочный… —вот и слёзы из глаз повлажневших —сумасшедшее, милое счастье!Торт в оборках воздушного крема!Я себя соберу по кусочкам,вспоминая надрывно и нежно.Не прощая себе, но прощаясь,я шагну в настоящее время.Пью бессонную ночь, не пьянея.И с чего бы? — в бокалах не вина,а горчащие пряные травы —или опыт печальный, дорожный…Буду жить без ненужных сравнений,не кидаясь к иконам с повинной.Снова ночь перед свадьбой. Как странно…Но возможно…

Всего лишь слово. Резкое, как свет,Нацеленный в глаза,как рокот гулкий,Как нож кривой в оглохшем переулке,Как стылый звон рассыпанных монет,Как спину рассекающая плеть…Прощёлкал ключ в замке. Уже двенадцать.И — не смотреть в глаза, и — не сорватьсяНа крик,а тихо: «Ужин разогреть?» —Ну, нет так нет… Ещё — не оставатьсяВот так, глаза в глаза… И — не сорватьсяВдрызг, яростно, непоправимо, вдруг…Спасительного телефона круг —А что спасать? Измена — это раб,Убивший господина. Мой корабльИдет ко дну — и прохудилось днище,И паруса уныло ветра ищут,И духу не хватает на вопрос —Один, решающий… Вдруг — невозвратно?Как жаль себя… Жалеть себя приятноИ унизительно, и муторно до слёз.А говорят, начните жизнь сначала,Мол, с чистого листа — но разве мало —Порвать, унизить, скомкать чистоту?Откуда взяться чистому листу?!Не удержаться и не удержать,И жечься о костер, не мной зажжённый,И делать вид… и слепо отражатьТо, проступившее в его лице, чужое,Пугающее… гуще плен теней,И в складочке у рта застыла резкость…О страшная развилка — неизвестность,Которая известности страшней…

Наше прошлое: что ж так быстро-то!Помню — пятнами на холсте…Но спасибо за то, что был со мной,что меня, словно песню, выстрадал,что берёг и не звал в постель,за мальчишескую доверчивость —редкость, право же, мне везёт…За любовь — будто сон о вечности,а не скучненький эпизод.И за ревность — глухую, тайную,пред которой слова бледны,за печальное испытание,за вину мою — без вины…И разлука. И зов «дождись меня…а иначе дурман и тьма…»От обиды — пока единственной —ты неделю сходил с ума.Откровения телефонные,и пирожные, и кино,и стояния подбалконные —лестно? трогательно? смешно?

А года обернулись милостью,одарили тебя женой.То, что слабостью раньше мнилось мне,было стойкостью. Ох, родной,не у каждого хватит мужестваспесь и гонор к чертям послав,примириться с любовью дружеской,но не женской — увы, ты прав.И не ждать откровений радужных —на душе и без них черно.Пусть не любит, но рядом, рядом же! —если большего не дано!Сила — это не шваркать по столу,не срываться на крик и брань.Это бережное и острое:«не обидь её… не порань».Жду… Покой. Тишина домашняя.День заботами окружён…Ключ в замке. И твоё, всегдашнее,вечно милое: «Здравствуй, жён…»

Льнёшь, обвиваешь, к телу — прохладный шёлк,Или снисходишь — падшей звездой в ладони,Веки прикрыты, и синий мираж бездонныйТихо погашен… о пушкинская Мадонна,Даже не спрашивай, как я тебя нашёл…Ангел в своей божественной наготе,Что ей постылый кокон земного платья,Золото нимба — локоны по кровати,Господи, я же ей — даже не в старшие братья! —В папы и в дяди… Строчками на листе,Красками на холсте — возносить хвалу,Радугой в небесах — только ты не смейся,Брызгами на песке — «навсегда» и «вместе»,Росами по траве — наш медовый месяц…Тихо струится холодный рассвет по стеклу,Сонные звезды гаснут, лукаво шепчась:Так молода, и пленительна, и беззаботна!Господи, я для неё — прошлогодняя мода!Если когда-то она повстречает кого-то,Если, когда-то… Ревную — уже сейчас.Господи, это не чувство, скорее — чутьё,Неизлечимая — ненанесённая — рана…Жрица моя… Божество обреченного храма,Нежность моя… Галатея. Оживший мрамор.Господи, слышишь, я просто умру без неё.

И как будто внутри — хронометр… счёт секунды ведут, хандря.Одноместный безликий номер. Тридцать первое декабря.Как мальчишка, удрал с банкета.Грусть крадётся и стережёт.За массивным стеклопакетом новогодний такой снежок.Стала площадь лесной полянкой — нереальный фотомонтаж.В ресторане кипит гулянка, гром и грохот на весь этаж.Хмель густеет, в душе пустеет — так что ну его, ресторан.Как вы?.. Мишка уже в постели, ты печально глядишь в экран,льётся матовый свет неровный через кухню наискосок.Торт — ореховый, твой коронный.Мандаринки, вишнёвый сок.В телевизоре смех и пенье. Ёлка-барышня на ковре.Как ладошки в воланной пене, ветви прячутся в мишуре.В новогоднем своём домишке зайка старенький и хромой.То-то счастье тебе и Мишке. Как же хочется к вам, домой…С вами — сказка души касалась, охраняла, как талисман.Ну а раньше, до вас, казалось: это блажь и самообман…На банкеты — как на смотрины. Или дома — в питье-нытье.Ну, куранты, ну, мандарины, ну, шампанское с оливье.Досидел до утра, не чуя вкуса радости, как больной, —вот и всё, никакого чуда, очень средненький выходной.С вами — с неба ль звезда скатилась? Кто-то в кофе подлил нектар?Что-то детское возвратилось… ожидания чистый дар.Чтоб салют возле дома в парке — звёзды брызжут на снег вразброс.Чтоб с восторгом найти подарки, чтобы ёлка и Дед Мороз.И ещё — ни за что отныне на порог не пускать беду.С Новым годом, мои родные.Я приеду, я очень жду…

Елена Яворская