Европад - Любовь Зиновьевна Аксенова

Три увесистых восклицательных знака заканчивали строфу. Дальше они тоже были рассыпаны щедрой рукой.

Старик увидел, что Дмитрий начал меняться в лице.

— Ну и как? Впечатляет?

— Еще как впечатляет! Чувства много. Рифма, правда, хромает…

— Вот и моя Фира так считает. Вы как сговорились. Она у меня умнейший человек, даже когда-то учительский институт закончила.

— В смысле педагогический?

— Нет, я правильно сказал: учительский. Там учили меньше, но знаний давали больше.

— Ну, это только в Одессе, — усмехнулся Дмитрий.

— Может быть, может быть… — согласился старикан. От напряжения испарина выступила на его обширной лысине. — Фира мне тоже сказала, что над рифмой надо еще работать. Но ведь есть в журналах литературные сотрудники, или как их там называют? Пусть и поработают. Тем более что на гонорар я не претендую.

Дмитрию вовсе не хотелось терять постоянного клиента, но и обещать что-либо было выше сил. Возникла пауза.

— Вы знаете, им, может, придется посидеть над моей поэмой, кое-что пригладить и припудрить, может быть, я это допускаю. Я готов… — тут он несколько секунд поводил пальцами в воздухе, выполняя в уме сложные расчеты, — выдать сотню долларов. В России ведь это большие деньги?

— Были когда-то. Сейчас вдвоем можно в приличный ресторан сходить. Довольно скромно. Не более того.

— Надо же! Кто бы мог подумать?

— Тот бы не поехал, — не удержался Дмитрий от избитой шутки.

Все-таки он пообещал что-то невнятное и выпроводил визитера.

…Полет свелся к дремоте и разглядыванию костюмных фильмов — благо хоть в воздухе не донимают взрывами и пожарами — да еще к пережевыванию завтраков и обедов.

ГЛАВА 3

ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

Аэропорт Тегель, куда прибывали рейсы с запада, встретил замечательной погодой. Недаром брат не уставал хвалить берлинскую осень. Солнечно, еще тепло, свежий ветерок. Никакого смога в городе нет и в помине.

О Берлине Дмитрий имел самое общее представление. Бывал у брата раза три-четыре, все второпях, ненадолго. Если бродишь по чужому городу не один, в голове остаются разве что красоты, но никак не схема метро.

Сейчас приходилось рассчитывать на собственные силы. Остро кольнуло в сердце: «Где же все-таки Алекс, неужели с ним беда?»

Дмитрий гнал от себя эти мысли, но они снова и снова возвращались. Эля встретить не смогла, была занята на съемках, но дала подробные инструкции.

Даже на такси не пришлось тратить деньги. Маленький кейс не слишком оттягивал руку. Два доллара — пересчитал цену билета в привычную валюту — и автобус-экспресс за четверть часа домчал до Цоо. Этот вокзал в самом центре Берлина Дмитрий хорошо помнил по прошлым приездам. Вышел, осмотрелся. Приятно радовала чистота, явно не Нью-Йорк. Бросалось в глаза отсутствие черных. Здесь, надо полагать, их не требуется называть афроамериканцами. Еще один автобус — даже билет не нужен, первый действует два часа — и он у знакомого подъезда. В свое время брат выдал ему запасной ключ от квартиры со смехом:

— Если свой посею, пришлешь, выручишь. Ты же знаешь, какой я растяпа. То ключи потеряю, то бумажник сопрут. Вроде бы и город спокойный, и полиция на высоте. Если вздумаешь прилететь в мое отсутствие, хлопот меньше.

Это были шуточки. Алекс любил красное словцо, но больше беззлобное. «Кто знал, что все так обернется?» Опять тревожно дернулось сердце. Не стал вызывать лифт. Пулей взлетел на третий этаж, здесь он, кажется, называется вторым… От волнения ключ не сразу попал в замочную скважину. Два оборота, щелчок, всплеск света — и дверь открыта. Брат так и не удосужился поставить еще один замок.

«У нас в Нью-Йорке у всех по два, а то и четыре! Беззаботно живут берлинцы!»

Квартиру Алекс снимал без претензий на роскошь, но очень добротную и удобную. Роль прихожей играл широкий коридор. Радовали глаз высокие потолки — что значит кирпичная кладка, это не панели, где человек чувствует себя придавленным бетонными блоками, — обилие зеркал, мягкие ковры, перламутровая мебель. Дмитрий глянул на себя в зеркало, остался доволен. «Мужик хоть куда!» Ростом Бог не обидел, на пару сантиметров выше Алекса, крупные черты лица, брюнетистые волосы, карие глаза, в которых начинали прыгать чертики при виде красивой женщины. «Бородавка над правой бровью слегка мешает, но это больше от мнительности, почти не видна».

Жилых комнат было две. Сразу у входа направо поменьше, метров двадцать. Спальня-кабинет. Трехстворчатый платяной шкаф с огромными зеркалами, раздвижной диван, здесь Дмитрий спал в прежние наезды, у другой стены — книжные шкафы. Вперемешку — русские, немецкие, английские книги. Достоевский по-русски, Байрон и Шекспир на английском, Гёте и Гейне по-немецки. «Вряд ли брат так уж силен в иностранных языках, скорее пыль в глаза пускает приходящим женщинам. Любит завлекать интеллектом. Ничего не скажешь, у каждого свой способ охмурения прекрасного пола».

Все как прежде. Разве что на рабочем столе вместо привычного монитора красуется плоский экран. Алекс хвалился незадолго до отпуска, что купил новый, на жидких кристаллах, очень доволен.

Во