Зауряд-врач - Анатолий Федорович Дроздов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Напади Германия на Россию в моем мире, мы бы не устояли. Там немцы несколько лет успешно сражались на два фронта. Здесь они оказались слабее. Но и так начало компании выдалось для России неудачным. Она не успела перевооружить армию и научить ее воевать. За это пришлось платить кровью. Русская армия отступала, пока не докатилась до середины Белоруссии. Здесь фронт встал — немцы выдохлись. Русским помогла Франция — немцев там традиционно не любили. Французам не нравился воинственный сосед, который, расправившись с одним противником, мог обратить взор на другого. Через Средиземное море в Россию потекли конвои с оружием. Англичане пытались мешать, но Франция вывела в море линкоры. Затевать войну джентльмены не решились.
Несмотря на помощь, Россия изнемогала. Не хватало оружия и боеприпасов, с медицинской помощью обстояло того хуже. Нехватка медицинского персонала, отвратительная организация помощи раненым — все это сказывалось на результатах. Об этом мне рассказал Николай Карлович, начальник лазарета и тот врач, который определил меня в мертвецы. Верней, моего донора. Я удостоился повышенного внимания со стороны со стороны надворного советника, сообщив, что учился медицине. Где? В Мюнхенском университете. Окончил четыре курса, но с началом войны сбежал, чтоб не оказаться в лагере. Подданных России Германия интернировала. Перебрался в Швейцарию, а оттуда кружным путем сумел вернуться домой. В результате бегства утратил документы об учебе, потому и пошел вольноопределяющимся.
Эту историю я придумал. Проверять вряд ли будут. В стране война и сопутствующей ей бардак. А я хирург, и единственное, чем могу заняться здесь, так это лечить людей. Человек должен приносить пользу, иначе жизнь его не имеет смысла.
— Не стоило скромничать! — укорил меня доктор. — Подумаешь, документы! Дворянам верят на слово. Нам не хватает врачей. В лазарете я единственный хирург, других взять негде. По мобилизации прислали венеролога и дантиста. Есть два фельдшера и операционная сестра. Санитаров и сестер милосердия я не считаю. Они ходят за больными, но лечить их не могут. И вот с такими кадрами я обеспечиваю санитарные потребности дивизии! А вы в Мюнхене учились. Оперировать приходилось?
— Не однажды.
— Посмотрим! — оживился он.
Через два дня после этого разговора в лазарет привезли раненых. Немцы вели беспокоящий огонь, снаряд угодил в русскую траншею. Двух солдат убило, троих ранило. Одному из них осколок размозжил голень. Даже в моем мире это кончилось бы ампутацией, здесь и говорить нечего. Под надзором Карловича я удалил солдату ногу.
— Замечательно! — оценил он. — Видно, что держали ланцет в руках. Хорошо учат немцы! Я подам рапорт в санитарное управление корпуса с просьбой зачислить вас в лазарет зауряд-врачом. Не возражаете?
— Буду рад! — сказал я.
— Договорились! — сказал Карлович и убежал писать рапорт. Сегодня он повез его в штаб корпуса. Разумеется, не ради меня. Следовало поторопить интендантов с поставками медикаментов и других материалов, а рапорт — заодно. А меня навестил Хведар, и мы отправились в парк. При имении он есть…
— Валериан Витольдович! Валериан Витольдович!..
Оглядываюсь. Ко мне, размахивая руками бежит сестра милосердия. Что-то случилось. Вскакиваю и иду ей навстречу.
— Раненого привезли, — говорит сестра, подбегая. — Тяжелого. Ранение в грудь. Николай Карлович в отъезде, велели звать вас.
— Идем!..
Глава 2
Раненый выглядел ужасно. Сознания нет, тело раздуто, как у рекламной фигурки Мишлен. Грудь, живот, ноги, руки, шея… Лицо синее, губы черные. Дыхание еле прослушивается. Пульс частый и слабый, на груди окровавленная повязка. Травматический пневмоторакс. Из-за ранения легкого воздух при выдохе поступает в ткани и под кожу, накапливается в средостении. Он сдавливает сосуды и внутренние органы, в том числе сердце. Получить представление о состоянии легких невозможно. Все тело вздулось. При нажатии эти воздушные подушки хрустят, как снег под ногами. Убираю руки.
— Отходит, бесполезно.
Это Акимович, фельдшер. Ему сорок лет. На своем веку он видел много смертей, и смотрит на них философски. Стоящие рядом врачи молчат, что понятно. Венеролог и дантист…
— Почему поздно привезли? — возмущаюсь.
— Пехота, — пожимает плечами Акимович. — Мужики в шинелях. Пока сообразят…
Мужиков Акимович не любит, хотя сам из крестьян. Но он выучился и стал уважаемым человеком (фельдшер в полку — величина), а те пребывают в темноте. Знакомая картина. Леокадия, хирургическая сестра, смотрит на меня.
— В операционную!
— Но… — пытается возразить Акимович.
— Живо!
Фельдшер поджимает губы. Я не имею права на него кричать. Он классный фельдшер в чине коллежского секретаря, а тут какой-то вольноопределяющийся. Леокадия приходит на помощь и кивает санитарам. Те бегом несут раненого в операционную. Мы с сестрой спешим следом. На счету каждая минута. Мне помогают облачиться в белый халат и шапочку. Я надеваю кожаный фартук и мою руки. Резиновых перчаток здесь нет, поэтому тщательно тру пальцы щеткой. Ногти у меня обрезаны до мяса. Санитар подносит плошку со спиртом, льет его на ладони. На лицо его написано неодобрение — спирту он нашел бы лучшее применение. Но мне нет дела до его переживаний. Растираю спирт, он сушит руки. В голове крутятся мысли. Что делать? Провести дренаж по Бюлау не могу — нет троакара. Это инструмент для проникновения в полости человеческого организма, выглядит как стилет с трубкой внутри. Даже не знаю, изобрели ли их здесь. Хирургический инструмент в лазарете скудный. Лезь в плевральную полость скальпелем? Чревато. В голове что-то мелькает. Стоп! Я читал о таком случае в мемуарах немецкого военного врача, который служил в Вермахте. Он тогда оперировал русского военнопленного. Вспоминаем…
Санитар завязывает у меня на затылке тесемки марлевой повязки. Подняв руки вверх, вхожу в операционную. Леокадия уже там. Стоит у операционного стола, так же подняв руки. Раненый лежит на спине, прикрытый простыней. Беру склянку с йодом и обильно мажу палочкой с ватой горло пациента.
Леокадия уставилась на меня. В глазах над марлевой повязкой изумление. Не там мажу, не потребовал наркоз. Но здесь он долгий: эфир капают на марлевую маску на лице больного. На это нет времени, раненый все равно без сознания. А где
