Сказка за сказкой - Наль Подольский

— Я думаю, наш будущий сосед прав, дорогая, — сказал адвокат, делая очередной снимок Карины крупным планом, — не станем придавать значения таким пустякам.

По окончании прогулки Александр Петрович извлек из камеры десяток фотографий — эта система давала сразу готовые снимки. При взгляде на них лицо Карины слегка вытянулось: себя она увидела лишь на двух фотографиях, и не самых лучших, а на всех остальных красовалась наглая усатая физиономия.

— Такова конструкция камеры, — пояснил адвокат, — она может снимать в любом направлении.

— Мог бы предупредить, — сухо заметила Карина, — а я-то, как дура, позировала.

— Но ведь именно это и требовалось, — виновато развел он руками.

Карина удалилась, сама удивляясь собственному раздражению по такому ничтожному поводу.

У адвоката же возникла потребность связаться по телефону со своим новым знакомым, юристом фирмы «Крекинг». После разговора с ним Александр Петрович довольно долго думал, прежде чем позвонить Карине.

— У меня есть любопытная новость, — произнес он в трубку не очень решительно.

— Хорошая или плохая?

— Это уж как посмотреть… я сейчас поднимусь к тебе.

Она встретила Александра Петровича, как ему показалось, чуть агрессивно:

— Ну-с, и в чем же состоит твоя новость?

— Я выяснил, что Николаев работает в том же «Крекинге», где служил покойный Холщевников. В позапрошлом году фирма купила одновременно две квартиры для своих ведущих сотрудников. А именно сейчас произошло изменение в служебном положении Николаева: он получил должность, связанную со сбытом нефтепродуктов в Скандинавию.

— Значит, ты думаешь… — она слегка побледнела, и в глазах появился испуг, — неужели ты думаешь…

— Я думаю, наша работа по этому делу закончена.

— То есть как закончена?

— Очень просто. Мы взялись оградить Квасникова от посягательств психиатрии и выяснить, кто и зачем распространял о нем странные слухи. Их распространял Николаев с целью замаскировать предстоящее убийство либо стимулировать самоубийство Холщевникова. Но-моему, нам осталось провести воспитательную беседу со стариком и мальчишкой и получить скромный, но честно заработанный гонорар.

— А… а как же убийство?

— Убийства пока нет. Есть самоубийство. По нему будет проведено следствие… когда-нибудь.

— Ну а мы, Александр? Если мы это бросим, то ведь будем почти соучастниками.

— Не надо преувеличивать, дорогая. Все, чем мы располагаем, — догадки. Их достаточно для наших клиентов, но не для уголовного розыска.

— Но мы, по крайней мере, обязаны сообщить то, что нам известно!

— Не знаю, не знаю. Нам могут не сказать за это спасибо.

— Что ты имеешь в виду?

— Если следователь уже получил… скажем так… гонорар, чтобы не слишком копать эту историю, он обзовет нас идиотами и попросит не совать нос не в свое дело, или хулиганы изобьют нас в подворотне. А если не получил, будет любезен, поблагодарит и пожмет руку, потому что с учетом нашей информации взятка будет больше.

— Я не верю тебе… — она смутилась, — извини… я не верю, что все берут деньги. Но в конце концов, речь о нас. Каково нам будет потом помнить, что мы помогли скрыть преступление?

Адвокат чуть заметно улыбнулся:

— Одним словом, ты хочешь, чтобы я выяснил, к кому попало дело Холщевникова?

Она молча кивнула.

Вынув из кармана записную книжку, он удалился к телефонному столику. Ему хватило всего трех звонков, чтобы объявить:

— Это Шошин, я с ним сталкивался. Честный парень, и даже не берет взяток.

— Вот видишь, — назидательным тоном произнесла она.

Александр Петрович поглядел на нее удивленно:

— Он не берет взяток, но это не значит, что он не берет денег. Он не будет за деньги выгораживать преступника, но возьмет их за то, чтобы начать расследовать дело, которое в порядке очереди пошло бы года через два. Обычная такса за это — тридцать тысяч, как они говорят тридцатник.

— Боже мой… эта вечная тридцатка… мы сможем с ним встретиться?

— Увы, только я один. При тебе из него не вытянешь ни слова.

Позвонив еще раз по телефону, адвокат ушел. Карина из окна смотрела, как он сел в свои «Жигули», предварительно помахав ей рукой, хотя видеть ее не мог, окно было закрыто.

До чего он самоуверен, подумала Карина, ведь ни секунды не сомневался, что она наблюдает за его отбытием. И вообще, он дьявольски хитрый и к тому же циничный человек — опасное сочетание. Но с другой стороны, она чувствовала: ей самой бояться его нечего. Наверное, потому, что он считает ее своей собственностью, а уж свою собственность оберегать он умеет. Впрочем, она тоже привыкла смотреть на него как на нечто ей принадлежащее, и живут они практически семейной жизнью, только что не спят вместе. Вот, вот, в этом-то и загвоздка, в постели. А до нее дело дойдет, он ведь всегда своего добивается. Она с ужасом вспоминала свою горестную сексуальную жизнь во время замужества и последующие неудачные попытки — до сих пор тошнит, и как это все унизительно. И сейчас все кончится тем же — неловкими сценами, ссорами и в конечном счете разрывом. Тут она вконец запуталась: выходило, он раздражал ее именно тем, что она боится его потерять. Чушь какая-то, голову сломать можно.

Она заставила себя перестать думать об этих вещах, отошла от окна и отправилась заняться обедом на кухню, где вскоре с возмущением обнаружила, что совершенно непроизвольно готовит обед на двоих.

Александр Петрович вернулся домой к пяти, усталый и, как показалось Карине, несколько растерянный, что уже само по себе было удивительно. Он виделся с Шошиным, и тот никаких интересных предложений по поводу этого дела не получал. И не получит, поскольку тут все яснее ясного: несомненное самоубийство. У Николаева несокрушимое алиби. Восемь человек, все люди солидные, сидели у него с женой в гостях по случаю очередной годовщины их свадьбы. Хозяин как раз успел провозгласить тост за друзей, когда из открытого окна донесся ужасный вопль. Непосредственно перед этим событием Николаев отлучался из-за стола, но все могли его видеть в соседней комнате говорящим по телефону. После крика он попросил гостей не волноваться и продолжать ужинать, а сам вышел узнать, в чем дело, отказавшись от предложений пойти вместе с ним. Вернулся он ровно через пятнадцать минут, причем несколько человек из числа соседей по дому подтвердили, что видели его внизу, у места падения тела. Помимо алиби Николаева, следствием установлено, что за последние два года покойный Холщевников несколько раз обращался к психиатрам за частными консультациями.

— Звучит убедительно, — несколько скептическим тоном заметила Карина, — и все-таки, по-моему, здесь дело нечисто.

— Я того же мнения, дорогая. Но убийства не было, речь может идти лишь о стимуляции самоубийства. А это, сама понимаешь…

— Недоказуемо?

— Полагаю, что да.

— Значит, все кончено, — медленно, не то облегченно, не то с сожалением, произнесла она.

— Кроме одного: надо поговорить с Квасниковым и его внуком, чтобы мальчишка вел себя потише.

— Постой, мы совсем забыли, — спохватилась Карина, — надо еще разобраться с его бластером и психотронным генератором.

— Не знаю, стоит ли в этом копаться, — к ее удивлению, без малейшего интереса промямлил адвокат, — в конце концов, это всего лишь игрушки ребенка.

— Ничего себе, игрушки, — возмутилась она.

Горлышко пивной бутылки, аккуратно срезанное одной из «игрушек», занимало почетное место у нее на полке. Ей недавно пришла в голову суетная, но заманчивая идея основать собственный музей криминалистики, и последняя реплика Александра Петровича ей не понравилась.

Он позвонил Квасникову, представился как член Комиссии по аномальным явлениям и сказал, что имеет задание с ним побеседовать. Старик выразил готовность принять его немедленно.

Дверь им открыл Коля, с игрушечным пистолетом в руке и со свисающим с плеча автоматом, отвратительно похожим на настоящий. Мальчик подозрительно оглядел гостей и вместо приветствия процедил:

— Меня дедушка предупреждал только об одном человеке.

— С твоим дедушкой разговаривал я. А это Карина Микаэловна, мой секретарь и помощник.

— Стойте здесь, — Коля поиграл пистолетом, — я доложу.

— Что они делают из ребенка! — возмутилась Карина. — Ничего себе, ангелочек.

Почти тотчас Коля вернулся:

— Можете проходить.

Они ожидали увидеть хрестоматийного отставного моряка, добряка и балагура, а вместо него их встретил в комнате высокий подтянутый человек с резкими движениями и настороженно-сосредоточенным выражением лица.

— Долго же вы собирались, — проворчал он скрипучим голосом.

Александр Петрович решил, что с этим человеком нужно сразу взять начальственный тон, иначе с ним не столковаться.