Поцеловать небеса. Книга 1 - Юта Тен

– У вас есть прописка?

Этот вопрос я услышу не раз и не два.

Этот вопрос мне будут задавать всегда, везде, при каждом удобном случае, как только увидят мой паспорт с четырьмя буквами СССР. Я услышу его при устройстве на работу, при попытке получить детское пособие, при постановке на учет на бирже труда и, конечно, при попытке получить денежную компенсацию, положенную мне по праву от государства, в которое я привезла свою дочь. Мой ответ будет всегда разным. Прописка у меня будет то временной, то постоянной, то ее не будет вовсе, и неизменно, за каждым положительным ответом спрячется целая история о том, с какими усилиями я получила ее в очередной раз.

Здесь и сейчас, в скорбной миграционной очереди, а потом и в кабинете у зажравшегося чиновника, бесстыдно ворующего и списывающего немалые компенсации с «помощью» таких неудачников как я, мой ответ будет «Нет». Он мило улыбнется, поставит галочку напротив моей труднопроизносимой фамилии с историческими горьковскими корнями, и тихо скажет:

– Нет прописки – нет денег. Приходите после оформления документов, я поставлю вас на очередь для получения льгот.

– А сколько можно прождать эти льготы? Они подлежат индексации?

– Ждать надо два-три года, а про индексацию нам пока ничего не известно. Деньги вам будут выделены для покупки жилья в России, вы их получите перечислением на ваш счет – сумму с учетом состава вашей состав семьи: два человека, вы и дочь.

Я уже шла по коридору, а вслед мне все летели его слова: «Вы должны, вы не можете, вы получите, вы не получите…» Следом бежала мама, выкрикивая мне в спину матерные упреки в моей собственной несчастливой, глупой судьбе…

А когда я вышла на улицу, под ослепительно-яркий свет летнего солнца, когда, не спеша, закурила дорогую (пока еще) сигарету, я сразу поняла: «Я никому не нужна!» Все, чего я хочу добиться здесь, я должна добиваться только сама. Выбора мне не дадут. Я поняла, что попала в комнату, из которой очень трудно найти выход, но выход будет мною найден. Я взяла на руки свою маленькую шестилетнюю дочь, крепко прижала ее к себе, словно прося прощения за все, что еще произойдет с нами перед тем, как…

Может быть, многовато пафоса или я все усложняю? Но тогда, выйдя из миграционного заведения, я поняла, что получить льготы будет гораздо труднее, чем попасть в Африку или на Луну. Я сразу, немедленно, прямо на крыльце, отбросила эти мысли и никогда больше к ним не возвращалась. Я никогда не надеялась на эти деньги, которые в итоге получили все, кроме меня. Мой миграционный стаж и мой миграционный позор исчерпали себя через пять лет после пересечения Российской государственной границы. Я никогда и никому об этом не говорила, никогда ничего не просила, а лишь покорно молчала, если разговор касался вдруг этой опасной и весьма неприятной темы…

Глава 7

Мы просто выпивали с летчиками, когда мама принесла небольшую серенькую квитанцию из почтового ящика: наш предварительный «приговор и постановление» о немедленном переезде в Н. Короче говоря, приехал наш контейнер…

Что ж, пора прощаться… Немедленно стало грустно. Ребята мужественно вызвались помочь нам с отгрузкой, а мы посчитали невежливым отказаться. Вот как это было…

Мама сразу заказала большой МАЗ, чтобы вещи из контейнера попали в Н. вместе с нами. Все хлопоты должны были уложиться в один день. Получение, погрузка, переезд, аренда другого жилья – и совершенно другой адрес поутру. В общем, все, как мы «любили». Трудно, экстремально, невыполнимо. Но у нас все получилось. Просто, по-другому было нельзя. За неполученный контейнер шли штрафные пени, и они, судя по всему, были немалыми, если мама так раскрутила события. Она у нас была идейным вождем. Стояла небывалая июльская жара. Мы обливались потом на воронежской контейнерной станции в ожидании своего часа, а в кабине МАЗа обливался потом водитель, снова Василий, высокий молодой человек, положивший на меня глаз, чем вызывал страшную ревность у летчика Евгения, стремительно уходящего в прошлое. И вот, наконец, суровая таможня «дала добро» на самовывоз нажитого мною имущества.

Когда «волшебные», проржавевшие в пределах нормы, дверки контейнера отворились, я неслышно охнула, ибо все, что находилось внутри, стало совершенно непригодным для использования. Вымытый мною прибалтийский кухонный гарнитур, вычищенная мягкая мебель производства Беларусь, пакеты и коробки с вещами, уже не помнимыми мной: все находилось в плачевном, стыдном, неприглядном состоянии. Я помню, как мне стало неловко перед моими молчаливыми собутыльниками за всю убогость представшей взору картины. Пауза, пожалуй, слегка затянулась, я умоляюще посмотрела на маму, и та приняла мой взгляд, как призыв к действию.

– Ну, мальчики, за дело! А то водочка прокиснет!

«Мальчики» не заставили просить себя дважды. Василий из МАЗа дал прицельный задний ход, и мои шмотки, а отныне – шабалы – полетели из одной тары в другую.

Если честно, хотелось бросить все прямо там, под палящими июльскими лучами. Не помнить, не видеть, не знать. Но за все «было уплачено», и караван продолжал идти в направлении, указанном перстом судьбы. Женька внезапно застыл, держа в руках какую-то книжицу, выпавшую из общей массы предметов. Это была книга Марины Влади «Владимир, или прерванный полет».

– Можно, я возьму ее себе? – спросил он умоляюще-жалостно.

– Да, возьми, конечно. На память…

У меня не было причин не уважать его последнего желания. Ведь мы расставались навсегда.

– Ой, а мне нечего тебе дать!

– Не надо, Женя, – усмехнулась я. – Я и так тебя никогда не забуду.

И это оказалось правдой…

Все.

Мы уехали, оставив на раскаленном бетоне контейнерной станции двоих людей странно-печального вида с початой бутылкой водки и книжицей в руках. И, оглянувшись, я всерьез поверила в искренность их печали…

…Но водитель по имени Василий не позволил разлиться моей грусти дальше объездной воронежской дороги. Он был уверенным и добрым малым. Ему даже не приходило в голову, что он может кому-то не понравиться.

Для переезда я была одета, пожалуй, слишком шикарно: накладной каштановый хвост, атласная кремовая блуза и трикотажные, бежевые брючки. Внутренне я была готова к потере этой части гардероба, а потому, несколько свежих пятен солидола на моей попе, ничуть меня не расстроили. Я решила так – если уж у меня ничего нет, то я выиграю эту войну хотя бы внешностью, ну, на крайний случай, интеллектом. И в этом был свой резон. Смелостью города брали.

Доехали мы без проблем или приключений. Василий вел медленно, дабы не растрясти груз. По-пути несколько раз останавливались и даже нелегально набрали кукурузы с огромной неохраняемой плантации. Особенно это понравилось моей дочери. Она так заливисто хохотала среди высоких стеблей и так упрямо тянула початки, силясь оторвать их своими маленькими ручками, что я не выдержала, схватила ее в охапку и подумала: «Все получится. Непременно получится, пока мы вместе!»

Только вот – что получится? Мне никак не удавалось оформить свою просьбу к небесам в одном осмысленном предложении. Чего я все время хотела? Боюсь, чего хотела, то и получала. И не на что жаловаться!

Мы приехали в Н., когда солнце уже клонилось к закату. Чем ближе становилось неизвестное, тем грустнее становились и наши лица. Я никогда не жила в русской деревне, кроме как в детстве, из которого мало что помню. Моя бабушка доила коров под Горьким, в далеком селе Сява, а я, маленькая, искусанная комарами девчушка, переживала там свое очередное лето. Это все, что я знала о бабушке и о деревне…

Н. громко именовался городом, но от города ему досталось лишь несколько фонарей, несколько трехэтажных домов и пара заасфальтированных улиц. Я угрюмо молчала все время, пока мы петляли по узким улочкам в поисках нужного адреса. Мне было совершенно нечего сказать, хотя, временами я зажмуривалась и пыталась чем-то восхищаться, чтобы ободрить присутствующих. Но, по-моему, всем было все равно. Дочь была еще слишком мала, чтобы выбирать из предложенных вариантов, а мама была настолько оптимисткой, что уговаривать долго ее никогда не приходилось. Выходит, грустила я одна. Но это была целиком моя идея: прикатить сюда всем семейством в поисках великой любви и женского счастья.

В итоге мы отыскали нужную нам улицу с весьма подходящим названием: имени Спартака. Это был великий человек! В спартанских же условиях мы начинали траекторию нашего бреющего полета над российской равниной.

Разгружаться пришлось долго. Василий заявил, что «грузчиком нам не нанимался» (хотя истинная причина была в моей холодности), а соседей-здоровяков найти оказалось непросто. Но мы нашли, и через пару часов все пять тонн нашего имущества были перемещены в отдельно стоящую летнюю кухню, которую арендовала мама в период своей недавней быстрой командировки. Все, что не вошло внутрь, было просто брошено во дворе до лучших времен.