Россия и Европа- т.2 - Александр Янов

Что сделал он по этому поводу, мы видели. На месте архаической Народности возникли вдруг вполне модерные «ценностной язык» и «микроархетипы доимперской Руси». Что именно должны они озна­чать и чем отличаются от беспредельной преданности самодержа­вию, нам не объясняют. Подразумевается, конечно, нечто высокоуче­ное и оригинальное. На самом же деле перед нами все тот же старый дракон, пытающийся отрастить новую голову на месте отрубленной. Читатель увидит в первой книге трилогии, что повторится эта фантас­магория еще много раз. Так как же, скажите, с этим бороться?

В конце концов, даже Поппер должен был признать, что воевать с каждым отдельным мифом врагов открытого общества ему не под силу и ограничился опровержением мифов Платона и Маркса. Но. с другой стороны, если не бороться с каждой новой ипостасью неукротимо возрождающихся мифов, то какой тогда вообще в ми- фоборчестве смысл?

смысл трилогии:

«Целина, ждущая плуга»

Странным образом навела меня на возможное Решение этой, казалось бы, неразрешимой проблемы (да и то не сРазу, но лишь во второй книге трилогии, трактующей именно ни­колаевскую имитацию Московии в 1825-1855 гг.) знаменитая жа-

Никитенко. Дневник в трех томах, М., 1951, т. 1, с. 266.

лоба Георгия Петровича Федотова на то, что «национальный ка­нон, установленный в XIX веке, явно себя исчерпал. Его эвристиче­ская и конструктивная ценность ничтожны. Он давно уже звучит фальшью, а другой схемы не создано. Нет архитектора, нет плана, нет идеи».[2]

Понять печаль Федотова, самого, пожалуй, проницательного из эмигрантских мыслителей, легко. В годы расцвета российской исто­риографии, в постниколаевской России, серьезные историки, все как один русские европейцы (славянофилы так и не создали обоб­щающего исторического труда), исходили из одного и того же посту­лата. Звучал он примерно так: Петр навсегда повернул русскую жизнь на европейские рельсы. И после того как великий император «отрекся, — по выражению Чаадаева, — от старой России, вырыл пропасть между нашим Прошлым и нашим настоящим и грудой бро­сил туда все наши предания»,[3] никакая сила больше не сможет за­ставить страну снова противопоставить себя Европе. Возможность еще одного повторения Московии и в голову этим историкам не приходила. Даже николаевское царствование выглядело в свете этого «канона» всего лишь досадным эпизодом, своего рода по­следним арьергардным боем допетровской России. И Великая ре­форма Александра II, немедленно за ним последовавшая, еще раз, казалось, подтверждала постниколаевский консенсус историков: Россия движется в Европу, пусть с запозданием, но необратимо. В том-то, между прочим, и состоял смысл «национального канона», как выражались во времена Федотова (или, говоря современным научным языком, парадигмы национальной истории), что он позво­лял, полагали тогда историки, предсказывать будущее. Накануне 1917-го будущее России казалось им предопределенным.

А потом грянул гром. И «канон» рухнул — вместе со всеми осно­ванными на нем предсказаниями. И заменить его оказалось нечем. Удивительно ли, если заключил из этого Федотов, что «наша история снова лежит перед нами как целина, ждущая плуга»?[4]

■)'. смысл трилогии: Размышления автора

СМЫСЛ ТРИЛОГИИ:

Размышления автора

Обманутые

мифотворцами Мы уже знаем, что

вместо новой парадигмы русской истории, кото­рой следовало на этой целине вырасти, на обломках старого «кано­на», в интеллектуальном вакууме, образовавшемся на месте его крушения, вырос гигантский чертополох мифов. И что, спрашивает­ся, с этим делать? Выпалывать каждый из них по отдельности заве­домо, как выяснилось, невозможно. Однако, надеялся Федотов, есть альтернатива. А именно — попытаться создать новую парадиг­му, способную элиминировать весь мифологический чертополох сразу. «Вполне мыслима, — обещал он будущим историкам, — но­вая национальная схема», если только начать заново «изучать исто­рию России, любовно вглядываться в ее черты, вырывать в ее земле закопанные клады».31

В принципе, спора нет, такая «схема» мыслима. Но есть ли се­годня в обществе силы, жизненно заинтересованные в генеральной расчистке территории русского прошлого? Попросту говоря, кому сейчас в России нужна историческая правда? Не все же, в конце концов, в стране московитские мифотворцы. Есть ведь и либераль­ная интеллигенция. Ну вот и спросите хотя бы Г.А. Явлинского, поче­му столь разочаровывающе кончился замечательный либеральный энтузиазм конца 1980-х. И ответит он вам, увы, совершенно в духе Белковского: «За нами тысяча леттоталитаризма, а вы хотите, что­бы за какие-нибудь 15 лет все коренным образом изменилось?»

Разница лишь в том, что Явлинскому тоталитаризм омерзите­лен, а Белковский подобострастно именует его «тысячелетней тра­дицией доброго царя». В том, однако, что прошлое России было мо­нотонно антилиберальным и антиевропейским, сомнений, оказыва­ется, нет ни у того, ни у другого. И это очень похоже на окончательную капитуляцию перед мифотворцами. У Белковского, естественно, проблемы с этим нет. Проблема у Явлинского. Поскольку, не пере­водя дыхания, сообщит он вам, что абсолютно уверен: лет через 25 в России непременно восторжествует европейская демократия.

Там же, с. 66.

Мудрено ли, что большинство ему не верит? Не верит, посколь­ку здравый смысл не оставляет сомнений, что леопард пятен не ме­няет, что деревья без корней не растут. И Серый Волк, как правило, доброй бабушкой не оборачивается. По какой же тогда, спрашива­ется, причине произойдет это чудо в России? А по той, объяснит скептическому большинству либерал, что так устроен современный мир в XXI веке. Согласитесь, что ответ, мягко выражаясь, не убеди­тельный.

Просто потому, что Китай, если взять хоть один пример, тоже ведь часть современного мира, а движется тем не менее не к демо­кратии, а, скорее, в противоположном направлении, т. е. к агрессив­ному националистическому авторитаризму. Говорить ли о мире му­сульманском, где некоторые страны, похоже, и вовсе движутся к Средневековью? Короче, очень быстро выясняется, что под «со­временным миром» поверивший мифотворцам либерал имеет на самом деле в виду Европу. Ту самую, между прочим, Европу, у кото­рой, если верить мифотворцам, нет с Россией ровно ничего общего.

Воттут и возникает главный вопрос: с какой, собственно, стати должны мы вообще слушать мифотворцев? Что они, в конце кон­цов, знают о русской истории, кроме собственных мифов? Если уж на то пошло, я готов поручиться: когда читатель закроет последнюю страницу этой трилогии, у него не останется ни малейших сомне­ний, что либеральные, европейские корни ничуть не менее глубоки в русской политической культуре, чем патерналистские. Порою глубже. И лишь безграничным, почти неправдоподобным пренебре­жением к отечественной истории можно объяснить то странное об­стоятельство, что значительное большинство либеральных полити­ков позволило мифотворцам так жестоко себя обмануть.

Речь, естественно, не только об оппозиционных либералах, как Явлинский, но и о правительственных либеральных экономистах, не имеющих, как и он, ни малейшего понятия о том, что представле­ния о прошлом страны влияют на ее будущее ничуть не меньше, не­жели экономика. И, пренебрегая ими в суете своих административ­ных забот, ставят он и под вопрос главное: кто и для какой цели ис­пользует результаты иххозяйственных достижений?

Точно такую же ошибку сделал в свое время Сергей Юльевич Вит­те. И пришлось ему еще собственными глазами увидеть в июле 1914-го, как прахом пошли все плоды его титанических усилий в 1890-е вы­тащить Россию из экономической дыры. Почему пошли они прахом? Да по той же причине: история представлялась ему столь несущест­венной по сравнению с громадой текущих финансовых и админист­ративных задач, что так и не догадался он спросить самого себя, для кого и для чего работает. Увы, ничему, как видим, не научила ро­ковая ошибка Витте сегодняшних экономических либералов.

Ключевое

Именно это обстоятельство, однако, делает альтернативу, пред­ложенную Федотовым, неотразимо соблазнительной для историка. И кроме того, с чего-то же должна начинаться война за освобожде­ние территории русского прошлого, оккупированной новой ордой мифотворцев. Тем более что стала бы она и войной за освобожде­ние молодых умов от московитского морока. И с момента, когда я это понял, у меня, как и у любого серьезного историка России, про­сто не было выбора. Кто-то ведь должен ответить на вызов Федотова.

смысл трилогии: Размышления автора

Luubime А теперь о том, чего ожидал Федо­тов от «новой национальной схемы». Естественно, прежде всего, чтобы она объяснила все те странности русской исто­рии, что не вписывались в старую. И в особенности самую важную из них: почему периодически, как ему уже было ясно, швыряет Рос­сию — от движения к европейской модернизации к московитскому тупику и обратно? Откуда этот гигантский исторический маятник, раскачивающий страну с самого XVI века? И почему так и не сумела она остановить его за пять столетий?