Зима мести и печали - Александр Аде

– Муж предупредил, что вы приедете… Кофе, чай, коктейль? – воркует она нежно-музыкально, после чего удаляется, чтобы исполнить мое скромное пожелание.

Я уже плохо соображаю, где нахожусь: в обалденной гостиной с мозаичным мраморным полом или в раю. Завороженно глазею на пламя, полыхающее в пасти громадного камина, и оборачиваюсь, когда в гостиную еле слышно впархивает все та же бабочка, катя перед собой столик, на котором дымятся и источают аромат две хрупкие чашечки, окруженные отменно сервированным приложением.

Пригубив душистый чай и отведав тающей во рту закуски, поднимаю глаза на сидящую напротив красотку. Встретив мой взгляд, ее зрачки боязливо мечутся, и она улыбается кротко и нездешне, словно жительница далекой планеты, заселенной полубабочками-полулюдьми.

– Позвольте задать вам несколько вопросов.

– Я к вашим услугам, – с готовностью откликается она, но ее большие глаза, нежные и пугливые, по-прежнему избегают моего взгляда.

– Что вы думаете по поводу убийства?

– Не знаю, что и сказать… – мнется она. – В газетах столько написано… Мне практически нечего добавить.

– Что представлял из себя ваш свекор?

– Он был… – Марго целомудренно потупляет глазки, и мне кажется, что на полу появляются фиолетовые отсветы. Кротко вздохнув, она продолжает: – Незаурядным человеком. Сложным. Неоднозначным.

– И в чем проявлялась его сложность? – не отстаю я.

– Боюсь, мой ответ страдает излишней обтекаемостью, – улыбается она кисло. Рот у нее вялый и, пожалуй, крупноватый для ангела. – Это был очень жесткий человек. Я бы даже сказала: безжалостный.

– И вы ощущали его жесткость на себе?

По ее лицу пробегает волна смятения, словно зыбь на воде от ветра, но слова прямо противоположны мимике:

– Со мной он был абсолютно корректен.

– Как же понимать ваши слова о его безжалостности?

– От него исходила беспощадная сила… аура… – Марго запутывается, беззащитно смотрит на меня своими фиалковыми, испуганными, и я словно слышу, как гулко колотится ее сердечко.

– Заранее прошу извинения за бестактность, но почему он уволил вашего отца… вернее, отчима?

– Я в это не вникала… Пожалуйста, не называйте отца отчимом, он любит меня так, как… как никто и никогда.

– И где ваш отец работает теперь?

– На том же заводе… инженером.

– Рядовой сотрудник?

Нежные щечки Марго розовеют.

– Но уж теперь-то ваш муж наверняка восстановит его в должности? – В конце предложения ставлю голосом вопросительный знак легкого сомнения.

– Надеюсь, – откликается она печально и вздрагивает: в гостиной появляется Принц.

– Ну что, поговорили? – Он переводит взгляд с жены на меня грешного.

Я бы с удовольствием пообщался с Марго еще, но читаю в ее напряженно застывших глазах такое нежелание продолжать разговор, такую отчаянную мольбу не трогать ее, что только пожимаю плечами.

Принц уводит меня в свой кабинет, скорее похожий на мирную келейку кандидата пропыленных наук, чем на капитанский мостик хозяина стальной державы. Шкафы с книгами, ноутбук. Магнат осчастливливает своим задом массивное кресло у стола. Я плюхаюсь на диван и пытаюсь побеседовать по душам, но проклятый буржуй высокомерничает, упрямо держит дистанцию и на откровенность не идет.

– За что, – спрашиваю, – ваш отец вашего же тестя погнал из директоров?

– Зачем это вам? – отвечает вопросом на вопрос. – Любопытство заело?

– Послушайте, – терпеливо начинаю его убеждать. – Без информации – любой, касающейся вашего отца, убийство я не размотаю. Помогите мне.

Он еще минут пять ломается, потом неохотно, едва раскрывая рот, как чревовещатель, выдает следующие сведения.

Царь уволил отца Марго за финансовые махинации. Вот уж точно: вор у вора шапку украл. («Но Марго ни слова, – предупреждает меня Принц, – она отца глубоко уважает».)

Своей молодой законной супруге Царь не изменял – во всяком случае, Принцу подобные случаи неизвестны. А вот она «способна на все» (произнеся эти слова, хозяин сталелитейных заводов аж передергивается от гадливости).

– Я лично убежден в том, что отца убил Кот, – внезапно говорит Принц. – Советую заняться этим типом вплотную. Будь на моем месте человек, подобный отцу, он бы давно убрал Кота и закрыл тему. А я рефлексирую, как Гамлет. Надеюсь, такой персонаж вам известен? – добавляет он иронично. – Действуйте, уважаемый, – голос его становится накаленно-жестким, – не спите на ходу, ищите убийцу, я вас за ручку водить не буду.

Крутой. Кругом одни крутые. Что за напасть! Раздраженно плюю, но не на пол, а так, символически, внутри себя, и ретируюсь.

На диване в гостиной сидит Марго, поникшая, как увядший цветок, – сравнение банальное до невозможности, но верное. Черные волосы льются на длинную склоненную шейку, грудки и узкие плечики. На слова прощания отзывается слабой улыбкой. По контрасту со своим преисполненным апломба мужиком она выглядит такой грустной и хрупкой, что щемит сердце. Э, да не собираешься ли ты втрескаться по самые уши, Королек? Только этого тебе не хватает для полного счастья.

Выхожу в ночь и снег, залезаю в «копейку» – и вот уже кидается под колеса и уносится назад укатанная шинами дорога, скользят деревья в подрагивающем свете фар. Прощай, светлая королева Марго, свидимся ли когда-нибудь? Может быть, это о тебе написал когда-то кривоногий поручик Мишка Лермонтов: «Творец из лучшего эфира соткал живые струны их, они не созданы для мира, и мир был создан не для них!» Не уверен насчет мира, а для меня ты не создана точно…

Из «копейки» названиваю «Есенину»:

– Нет ли чего свеженького?

– Пока по нулям, – в его артистичном баритоне звучит апатия. – А что у тебя?

– И у меня дупель-пусто.

Разъединяемся.

Набираю номер мобилы молодой вдовушки Царя.

Конечно, я мог бы попросту, без затей, сказать ей, что Принц нанял меня выяснить обстоятельства смерти ее муженька, но чутье, которому доверяю безоговорочно, подсказывает: не надо. Принц и его «мамаша», похоже, ненавидят друг дружку, особенно сейчас, когда начинается дележ наследства. А потому стоит мне только упомянуть имя магната – и вдовица пошлет меня так далеко, что шагать буду всю оставшуюся жизнь.

Почему-то был уверен, что у нее окажется жеманный голосок привыкшей к мужскому вниманию фифки, ан нет – жесткий, прагматичный, как у современной бизнес-леди.

– Я из журнала «Мадам Баттерфляй», – выдаю соловьиную трель. – Надеюсь, вы позволите взять у вас интервью, как у одной из самых обаятельных женщин города?

– Что-то не слыхала о таком журнале.

– Мы как раз делаем пилотный номер. Это издание о нашем городском бомонде и, прежде всего, о женщинах, которые составляют его гордость. Редактор даже намерен поместить ваше фото на обложке. Но если вы не желаете…

Она хмыкает, на секунду задумывается и соглашается: завтра в полдень, в спортивно-развлекательном комплексе на Котовского.

Что за дьявольщина! Уже второй раз – за короткое время – возникает на моем пути спортивный центр, в котором когда-то хозяйничал Серый. Словно богатеям негде оттянуться, как только здесь, на окраине, рядом с безмолвным лесом. Или судьба вновь подбрасывает мне подсказку, как бывало прежде?

* * *

День начинался уныло. Полусонно вставало сияюще-мутное солнце. Неспешно, словно бы нехотя опускался снежок. К одиннадцати этот ленивый снегопад как отрезало. Небо очистилось и заголубело.

Сейчас двенадцать. Дымные акварельные облака. Пропархивают редкие снежинки. Вдоль дороги – барашки барханов первозданного снега.

Домчавшись до цели, ставлю «копейку» на прикол и захожу в вестибюль спортивного центра, который сейчас почти безлюден – если не считать двух девчонок-администраторш. Плюхаюсь на упругий диван и покорно смыкаю веки, намереваясь ждать долго и упорно. Но вдова оказывается особой почти пунктуальной: опаздывает всего на девять минут, что для женщины, к тому же небедной, вообще опозданием не считается.

Ее появление предваряет звероподобный телохранитель, который спрашивает меня грубо и прямо:

– Это вы из журнала?

Получив утвердительный ответ, лаконично просит подняться, профессионально обхлопывает всю мою тушку и с вежливостью железного лома разрешает вернуться на место.

Только теперь появляется она, решительно постукивая каблучками высоких черных замшевых сапожек. Белая норковая шубка расстегнута, длинное тело в черном коротком платьице профессионально изгибается. До чего хороша чертовка! Впрочем, мордочка не в моем вкусе. Типичное рыльце манекенщицы, загорелое – результат благотворного действия солярия – и бездушное, с надутыми, как шина, губками.

Усаживается рядом, обдав волной острых французских ароматов. Накачалась на тренажерах, помылась в душике, опрыскалась парижскими духами и готова к интервью. Чем не жизнь!