Зима мести и печали - Александр Аде

– И что оказалось? Неужто она происходит прямиком от обезьян? Я этого не вынесу.

– Насчет ее прадеда не скажу, не исключено, что он был гамадрилом, а вот дед и бабка по материнской линии крестьянствовали на юге нашей необъятной державы. Их дочку, мамашу Марго, обрюхатил… неизвестный, имени его история не сохранила – слинял. Прокляли дочурку родители, нет ли, не знаю, но вскоре она очутилась в нашем городке. Здесь к ней воспылал страстью приличный мужик, женился, ребеночка, Марго то есть, удочерил. Получилась вполне образцовая советская семья, ячейка общества. Супруги на доченьку не надышатся, холят и лелеют. И Марго их стараний не обманывает, растет красавицей, скромницей и отличницей. И вдруг – кряк! – едва исполняется семнадцать, беременеет невесть от кого. Повторяется мамашина история. Вот тут и поверишь в фамильное проклятье.

– Погоди, значит, Принц?..

– Женился на бабенке с нагулянным ребенком. И лично я его понимаю: прекрасной Марго только в кино сниматься в роли… не королевы, нет. Тайной фаворитки короля. И в конце фильма она обязательно отдаст Богу душу при всеобщих рыданиях. Есть на ней некая печать обреченности, смерти, распада… извини, что штампами изъясняюсь, привык.

– Как же Марго сумела познакомиться с Принцем? Не на танцульках же в ЦПКиО. Он-то принадлежит к сливкам нашего городка. А она?

– К сливочному маслу. Ее отец, точнее, отчим, был директором завода, входящего в корпорацию Царя.

– Был? Он что, на пенсии?

– История темная. Царь его уволил. За что, не спрашивай, понятия не имею.

– Вышвырнул собственного свата?

– Насколько я знаю, тогда отчим Марго родственником ему еще не был.

– А что представляет собой принц номер два – младшенький наследник Царя?

– Парень учится на третьем… или нет, пожалуй, даже на четвертом курсе нашего универа. Математик.

Я даже присвистываю.

– Сын Царя?

– Я и сам был ошарашен. У бизнесменов дети – юристы-экономисты, белая кость, а у этого одни интегралы на уме. Представляю, какую парню пришлось выдержать битву с папашей… Все, больше ты из меня ничего не выжмешь, я пуст…

* * *

Сегодня позвонил Чукигек, предложил посетить некий элитарный клуб.

В семь вечера, как условлено, поджидаю алюминиевого бонзу у главпочтамта, пританцовывая в своих полузимних ботиночках. Второй день февраля. Темнота и беззаботное многоцветье огней. Топча обильный снег, шастает отработавший и отучившийся народ.

Поблизости, отражая серебристым кузовом огни, останавливается джип, напоминающий бульдожью морду на колесах. Из него вылезает долговязый пацан и направляется ко мне. На нем черный костюм, белая сорочка и черная бабочка. Кое-как перемахнув в своих легоньких штиблетишках через сугроб, этот элегантный пришелец из другого мира приглашает меня в серебристую карету.

Влезаю в объемистое нутро громадного внедорожника. Здесь темновато и тихо, таинственно светится приборная доска. Располагаюсь на заднем сиденье рядом с Чукигеком. Мягко, как на воздушной подушке, трогаемся с места, пересекаем город и оказываемся возле парка культуры и отдыха. В моем черепке рождается крамольная мыслишка, что, несмотря на все свои принципы, Чукигек везет меня в заведение Серого – бордель для избранных. И тут же понимаю, что это бред, навеянный воспоминаниями: Серого давно нет среди живых, а бордель наверняка прикрыли.

Действительно, мы минуем гигантский ангар спортивно-оздоровительного центра, медленно въезжаем в обнесенное ажурной оградой пространство и бросаем якорь возле освещенного фонарями скромных размеров зданьица с колоннами и прочими классическими прибамбасами. За ним, как декорация старинной оперы, чернеют во мраке сосны заснеженного парка.

Поставленный при дверях ошеломляющих габаритов колосс пропускает худенького, как подросток, Чукигека, почтительно склонив башку. Свите алюминиевого барона – мне в том числе – достается пренебрежительный кивок.

По наивности я полагал, что в этом домишке, стыдливо притулившемся в уголке парка, помещается заурядной ресторанчик. Как же я заблуждался! Меня обступает общенародное богатство сталинских времен: мраморная лестница, ковры и полотна эпохи соцреализма в роскошных рамах.

Сняв куртку, остаюсь в темно-сером костюме, который когда-то купил на собственную свадьбу. Другого у меня нет. И хотя Гаврош над ним изрядно поработала, кажусь сам себе чучелом, обряженным в старье. Лучше бы я явился в ремках с помойки, по крайней мере, выглядел бы оригиналом.

Чукигек уверенно заворачивает в один из зальчиков. Я и его телохранитель – длинноногий, с гривой черных волос, точь-в-точь балерун, так и ждешь, что начнет выделывать разные антраша, – безропотно следуем за ним. И попадаем в небольшое помещение, озаренное мягким светом ламп в зеленых юбочках-абажурах. В этой комнате царит зелень. Бархат кресел и диванов, скатерти на столах – густого изумрудного цвета. По углам – пальмы в кадках.

Общество чисто мужское, причем (сразу видать) люди основательные, серьезные. Кто прогуливается поодиночке и парочками, кто посиживает. Степенно потягивают спиртное, чинно посмеиваются, чокаются рюмашками. Чукигек скользит между коллегами-толстосумами. Куда девалась его ледяная неприступность! Среди равных он мил и оживлен. Уж не считается ли он тут завзятым шутником?

Потом подсаживается к пареньку лет тридцати, свежему и крепкому на вид (небось, мышцы свои качает каждый день) с твердым холеным лицом бизнесмена средней руки. Волосы у пацана белокурые, прическа истинного англосакса, волосок к волоску, будто только что от парикмахера, и несет от него тысячным парфюмом. Понимаю: это и есть Принц.

Чукигек подзывает меня пальчиком.

Подхожу.

– Вот, рекомендую, – небрежно кидает Чукигек, указав на меня бокалом. – Частный сыщик по прозвищу Королек. Славный малый.

«Царский» сынок мельком озирает меня. Изображаю на физиономии запредельное почтение. Стою перед ним, как раб на рынке невольников. Не удивлюсь, если он полезет смотреть мои зубы.

– Рекомендация такого человека дорого стоит, – как манекен улыбается Принц, любезно кивая Чукигеку. Слова он выговаривает с аристократической учтивостью и неуловимым акцентом, точно иностранец, выучивший русский по разговорнику для деловых людей. И уже мне: – Я вас нанимаю. Надеюсь, вы найдете того, кто заказал моего отца.

– Постараюсь, – в тон отвечаю я.

– Разумеется, оплата – по конечному результату.

– Резонно.

Опять его губы раздвигает ничего не значащая улыбка. Протягивает мне визитку, зажатую между двумя пальцами. Принимаю, небрежно засовываю в карман. Едва заметным движением музыкальной ручонки Чукигек отпускает меня, чтобы пошушукаться с Принцем всласть.

Около часа слоняюсь среди сильных мира сего, без особого успеха изображая скучающего богача, затем с Чукигеком пускаюсь в обратный путь. По дороге алюминиевый божок хранит непрошибаемое молчание. Вылезаю возле своего дома, и слабо мерцающий в темноте серебристый внедорожник, поморгав огнями, исчезает, оставив меня наедине с колдовской, точно белой ночью, озаренной безгрешным снегом.

* * *

Подъезжаю к деревушке под названием Яблоневое.

Как писали в прежние времена, позвал меня в дорогу телефонный разговор с Принцем, который и разговором-то можно назвать с большой натяжкой. Просто «русский Крупп», как льстиво величает «стального» буржуя принадлежащая ему газетенка, процедил сквозь зубы, что в семь вечера он и его женушка готовы ответить на мои вопросы.

Приминая колесами «копейки» снежный наст, качу по главной улице сельца. В зыбком свете фар скользят заборы, деревянные избы старых русских и каменные хоромы новых.

Вот и деревенька позади. Передо мной – за узорчатой оградой – таится во тьме коттеджный поселок, обиталище губернатора, мэра и прочих гулливеров нашего городка. На въезде – засевший в будке охранник. Жму на кнопочку. Из вкрапленного в ограду динамика раздается тяжелый, как колун, голосина. Просит представиться. Услыхав ответ и проверив паспорт, Цербер минуту-другую медлит, потом, похмельно ворочая языком, милостиво дозволяет продолжить движение.

Отыскиваю трехэтажный особнячок Принца.

Представляю, что бы при виде его нацарапал гусиным перышком старинный писака: «Окна этой тихой обители изливают уютный свет, отчего пышный снег сияет и посверкивает, напоминая о Рождестве, а хозяева мирно беседуют у камелька».

Вхожу – теплынь, как в оранжерее. Похоже, камелек пашет здесь на совесть, отапливая огромный холл и соответствующую гостиную. Все вокруг легкое, изысканное, разноцветное, женственное.

Навстречу мне легко поднимается с дивана то ли тропическая бабочка, то ли оранжерейный цветок – брюнетка с фиалковыми глазами и утонченно-печальным личиком. С таких только ангелов господних рисовать. На бабочке золотисто-зеленовато-кремовый костюмчик: блузочка и широченные брюки, которые я поначалу принимаю за длинную юбку. Эта баттерфляй настолько в стиле интерьера, что у меня возникает крамольная мысль: не приобрел ли ее Принц вместе с мебелью?