Прозрение - Михаил Бурцев

К 6 часам утра 20-тысячный тираж этого обращения был отпечатан и без промедления сброшен с самолетов над окруженными. На барханах то тут, то там замелькали белые флаги и поднялись первые фигурки, но большинство японских солдат не сделали и шагу: тут же на месте они были расстреляны своими офицерами. От тех же, кому все-таки удалось перебежать, мы узнали, что японские генералы скрывают от солдат факт окружения. Мы тут же написали об этом одну за другой несколько листовок, повели непрерывные агитпередачи по звуковещательной станции, и над вражескими окопами снова взметнулись белые флажки, но офицеры опять расстреливали солдат, пытавшихся перебежать к нам. Так повторялось неоднократно еще в течение нескольких дней. Последнее слово осталось за оружием: в ночь на 31 августа ликвидация окруженной группировки была завершена. Границы братской Монгольской Народной Республики остались незыблемыми.

Японские милитаристы получили на Халхин-Голе наглядный урок.

* * *

Мы навещали лагерь, где содержались пленные японские солдаты. Плен пошатнул их былые представления, некоторых заставил изменить свои взгляды. В ожидании репатриации они смотрели советские кинофильмы, слушали доклады и лекции, читали на родном языке книги о Советском Союзе. Перед отправкой на родину многие пожелали оставить нам на память слова благодарности. Привожу выдержки из их записей: "Господа красноармейцы очень добродушны"; "Когда я возвращусь в Японию, всем расскажу о сердечном отношении ко мне солдат и офицеров Красной Армии"; "Не понимаю, для чего нам нужна была эта война"; "Россия в войне сильнее Японии"; "Русские солдаты изо всех сил ухаживали за нами, больными". Многие отмечали: "Пища в Красной Армии очень хорошая". В этом, как и в другом, они не кривили душой. Когда в сентябре пленных доставили к границе, их лица заметно округлились...

Но вот военнопленные, миновав проволочное заграждение, перешагнули границу, вступили на землю Маньчжурии. И что это? Тут же, на наших глазах, солдаты подвергались оскорблению и унижению, на их головы нахлобучивались "колпаки позора". Колпаков не хватило (японское командование явно не рассчитало), и в ход пошли обыкновенные мешки. Мне стало не по себе...

Чему учит опыт

Мирные переговоры с Японией завершились в октябре, и войска 1-й армейской группы переходили на зимние квартиры. Политработники, прикомандированные к политотделу, возвращались в Москву. Не все, конечно. Часть из них, в том числе и я, продолжали службу в войсках. Напряженность на наших дальневосточных границах сохранялась. В Европе гитлеровская Германия вела боевые действия против Польши, положив, таким образом, начало второй мировой войне. В этих условиях закрепление кадров в развернутых соединениях представлялось нам вполне естественным. Хотя мне лично было жаль расставаться с академией и ее слушателями, педагогической работой, с Москвой...

Наш политотдел подводил итоги, анализировал опыт партийно-политической работы в боях, который, как нам представлялось, должен был способствовать дальнейшему повышению боевой готовности войск. Всестороннему анализу подвергалась и практика идеологической работы, которую проводил политотдел среди солдат и населения противника.

Слов нет, только что закончившаяся "необъявленная война" велась сравнительно малыми силами и непродолжительное время, хотя сражения и носили ожесточенный характер. Приобретенный опыт по работе среди войск противника был, естественно, недостаточен для больших широких обобщений. И все же мы могли сделать важные выводы. Во-первых, чтобы успешно вести работу по разложению войск противника, надо хорошо знать его, иметь о нем постоянную исчерпывающую информацию, оперативно ее использовать для агитационных выступлений, разумеется, на языке противника; во-вторых, идеологическую работу на войска противника необходимо строить в органической связи с боевыми действиями своих войск с учетом оперативных планов командования; в-третьих, командиры и политработники должны быть хорошо знакомы со средствами, формами и методами работы по разложению войск противника, их применением в различных боевых условиях; в-четвертых, для ведения пропаганды и агитации на войска противника политорганы должны располагать специально подготовленными кадрами политработников, владеющих соответствующими иностранными языками, знающих противоборствующую страну и армию. И конечно же, иметь необходимые технические средства, приспособленные к эксплуатации в боевой обстановке.

На Халхин-Голе в полной мере подтвердились слова М. В. Фрунзе о политической работе как "добавочном роде оружия"{10}. Именно оно, это оружие, помогло деморализовать маньчжурские и баргутские части, оказать определенное влияние на морально-политическое состояние японских солдат.

Опыт Халхин-Гола при всей его скромности побуждал во мне стремление пополнить свои знания, глубже понять закономерности идеологической борьбы. И я задался целью под этим углом зрения заново проштудировать ленинские произведения. Такая возможность представилась неожиданно быстро: в ноябре меня вызвали в политуправление РККА и, заслушав сообщение о работе нашего отделения, вручили мне путевку в подмосковный санаторий "Архангельское". Так кстати подвернувшийся отпуск я и решил посвятить теоретической подготовке.

В трудах В. И. Ленина содержатся принципиальные высказывания и по вопросам, которые теперь особенно интересовали меня. В поисках этих высказываний я натолкнулся на такие россыпи мыслей, что не мог не посчитать себя сторицею вознагражденным. Прежде всего весьма полезным было освежить в памяти ленинские идеи об агитации и пропаганде, об их содержании и месте в общепартийной работе, о целях, задачах и роли, о формах, методах, средствах ведения, о кадрах, наконец. Разумеется, я не был склонен механически переносить указания В. И. Ленина на работу среди войск противника, имеющую свою специфику. Но они, эти указания, действовали на меня как великолепный катализатор, давая обильную пищу для размышлений.

Вот что говорилось, например, в "Письме к товарищу о наших организационных задачах": "Действительно выдержанных принципиально и способных пропагандистов очень немного (и чтобы стать таковым, надо порядочно поучиться и понабрать опыта), и таких людей надо специализировать, занимать их целиком и беречь сугубо"{11}.

Это письмо относится к сентябрю 1902 года, когда наша партия только зарождалась. С тех пор многое изменилось: в процессе трех революций, гражданской войны и социалистического строительства выковано немало "действительно выдержанных принципиально и способных пропагандистов", но разве не актуальной оставалась задача совершенствовать кадры пропагандистов, "специализировать, занимать их целиком", в том числе для ведения пропаганды среди войск противника?! Очень ободрил меня наказ В. И. Ленина изобличать политического противника "архиобстоятельно, вежливо, но ядовито"{12}, опираться на известные факты обыденной жизни и исходить из того, что хорошо известно противнику - ведь именно на это наталкивала нас практика работы на Халхин-Голе. А когда читал: "...Повторений нам бояться нечего, потому что то, что для нас кажется повторением, для многих сотен и тысяч... будет, пожалуй, не повторением, а в первый раз открываемой ими истиной"{13}, - передо мной вдруг всплыли лица пленных - японцев, маньчжур, баргутов, и я вспомнил, как сначала недоверчиво, а потом все более и более заинтересованно относились они к нашим рассказам о СССР и МНР...