Pticy - Tarjei Vesaas
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, пока ничего. Но этот день не мог оказаться таким же, как бесчисленное множество других дней, об этом следовало позаботиться самому.
- Дороже золота,— сказал он Хеге, остановившись в дверях кухни. Ему захотелось вместо приветствия использовать вторую часть старой поговорки: «Утренний час дороже золота».
Он чувствовал неуверенность. Вид плачущей Хеге был еще слишком свеж в его памяти. Он понимал: ведь это из-за него она плакала, отвернувшись к стене.
И сразу после этого ему приснился тот сон!
Как бы таи ни было, теперь Хеге выспалась и думала уже о другом. Маленькая, ловкая, она стояла у стола и нарезала хлеб. Она старалась выглядеть нарочито беспечной — ничего не случилось! — чтобы загладить впечатление, оставшееся после вчерашнего вечера.
- У тебя хорошее настроение? — ответила она на его необычное приветствие.
Он усмехнулся про себя.
- Почему ты так думаешь?
- А разве это не так?
- Так, но ты не знаешь почему,— сказал он.
О вчерашнем она не обмолвилась ни словом. Но все-таки рискнула коснуться опасной темы.
- А по-моему, знаю: сегодня ты попытаешься сделать то, о чем мы вчера говорили. То, что для нас дороже золота.
Ох, он совсем забыл, что обещал сегодня поискать работу. Но Хеге, выходит, не забыла. На его радость упала легкая тень.
- Не угадала,— сказал он.
- Разве ты не собирался...
- Потому что над нашим домом теперь тянет вальдшнеп! — прервал он ее, объясняя перемену в своем настроении. Зачем человеку совершать мучительный поход в поселок и искать работу, когда случилось такое радостное событие?
- Но Хеге не разделяла его настроения.
- Ну и что с того? — спросила она.— Что изменилось от этой тяги?
- Ну... я не знаю... Ты правда ничего не понимаешь?
Он был смелее, чем раньше, но пользы от этого не было никакой.
- Ешь,— сказала Хеге.
Маттис ел. Он жил еще своим сном. Потом он заставит ее понять, как важно то, что случилось, то, чего она не желает понимать.
- Гм! — вдруг хмыкнул он и трижды стукнул башмаком об пол.
- В чем дело?
- Тебя это не касается.
- А по-моему, касается,—сказала Хеге.—У тебя такой вид, будто тебе не терпится что-то мне рассказать.
Маттис ел молча, но наконец он не выдержал.
- Чего только не приснится, если захочешь,— сказал он.
Хеге не была расположена к этой игре.
- А-а, значит, тебе приснился сон? — спросила она так, словно все это не имело никакого значения.
- Гм! — снова сказал Маттис.
- Давай уж рассказывай, я же вижу, что тебе не терпится.
После таких слов сон показался Маттису более явственным, более значительным. Почти явью.
- Рассказать, что мне приснилось?
Хеге кивнула.
- Этого я не могу,— сказал Маттис и важно посмотрел на нее.
- Значит, ничего особенного тебе не приснилось,— упрямо сказала Хеге и налила кофе из щербатого кофейника. Она думала уже о другом.
- Порядочные люди не говорят о таких вещах, какие мне снились. Знай это,— сказал Маттис.
- Вот как?
- Бесполезно меня пытать и расспрашивать. Так что знай это.
Хеге не проявила ни малейшего любопытства, ее слова были подобны ушату холодной воды:
- Можешь утешиться тем, что сон всегда надо понимать на оборот. Человеку снится то, чего на самом деле не бывает.
- Неправда! — воскликнул Маттис.
Он вздрогнул от ее слов. Ему показалось, что она нарочно хочет причинить ему боль. Но ведь она не знает, о -чем говорит, все дело в этом.
- Почему ты такая злая? — взволнованно спросил он, и ему сразу расхотелось есть.
Он так резко встал из-за стола, что приподнялся край столешницы. Чашка опрокинулась, и кофе разлился.
- Фу, Маттис, какую грязь ты развел!
- А кто в этом виноват?
Неужели она не понимает, что все ему испортила?
- Вечно ты мне все портишь!
- Ладно, Маттис, успокойся.
Он уже опомнился.
- Ничего, теперь тут все будет иначе, все. Это началось ночью.
Хеге вспомнила, как упряма она была ночью, и раскаялась.
- Сегодня вечером я пойду с тобой смотреть тягу. Не сердись.
- Она уже будет не такая, как в первый раз.
Хеге не стала спорить, она убрала со стола и села довязывать кофту. Потихоньку она наблюдала за Маттисом. Он почувствовал это и резко спросил:
- Что тебе еще надо?
- Я смотрю, не собираешься ли ты пойти поискать работу. Ведь ты обещал.
Она была беспощадна.
- Да, но тяга...
Она была непреклонна.
- Никакие птицы и никакая тяга тебе не помогут. Если ты сказал, что пойдешь искать работу, значит, должен идти.
Маттис испугался. Видно, на этот раз с Хеге что-то стряслось, если она так настаивает на своем. Неужели она не понимает, какое это мучение? Он вскочил со своего места, которое казалось таким надежным, и с тревогой спросил:
- Разве так у нас должно было измениться после тяги? Мы не должны сдаваться, это я тебе говорила тысячу раз.
- Тебе легко говорить.
Маттис задумался.
- Почему у меня нет таких бицепсов, от которых лопаются рукава? — громко и жалобно спросил он.
Хеге не ответила.
- Ты никогда меня не спрашиваешь! — возбужденно продолжал он.
- О чем?
- О том, о чем нельзя спрашивать.
- Хватит, успокойся,— резко сказала Хеге.
Это для обоих было больное место.
- Можно, я подожду до завтра? — попросил Маттис, имея в виду унизительный обход соседних усадеб в поисках работы. Ведь Хеге часто бывала доброй сестрой, хотя в последнее время выдержка изменяла ей и она вдруг начинала сердиться.
- Потому что сегодня — это сегодня. Понимаешь?
- Ладно,— сказала Хеге.— Подождем до завтра.
9
Сегодня было сегодня. Маттис кружил возле дома.
Во сне у меня было три сокровища, думал он: ум, сила, любовь.
Я был другой в трех отношениях.
Ясным летним утром он бродил вокруг дома. Хеге, конечно, сидит дома и дуется, потому что он не пошел искать работу, ну и пусть. Новое слишком близко касалось его, было слишком значительным. Свежие ветры и еле уловимые запахи окружали Маттиса.
Три сокровища. Утром они снова исчезли, он не обманывал себя — лишь вспоминал о них, слушая то, что звучало у него под ногами. Словно он нечаянно наступал на клавиши, и музыка, таившаяся в земле, начинала звучать, очаровывала и становилась явственной и живой.
Другой в трех отношениях. Но сегодня — это сегодня. Странно, что Хеге этого не понимает, подумал он, спускаясь к озеру.
Он остановился на берегу и, словно ребенок, начал бросать в воду камешки. Вода была гладкая как зеркало — рыбачить сегодня было бесполезно. Маттис с чистой совестью мог даже не прикасаться к своей утлой лодчонке.
Три сокровища. Они были тут, с ним. Сегодня ночью он сам был другой. Все, о чем он мечтал, родилось в нем по его желанию.
Маттис швырял в воду камни величиной с кулак, глаза у него были затуманенные и пустые.
- Маттис! Обедать! — крикнула с крыльца Хеге.
Добрый женский зов.
Три сокровища дрогнули.
Хеге не требовалось прибавлять: иди скорей! Маттис не задерживался, когда его звали есть, он быстро взбегал по склону и садился к столу.
- Ешь, пока еда не перевелась,— сказала Хеге, подавая ему тарелку.
Маттис понимал, что ее слова вызваны его отказом искать работу. Она на него сердится.
- Но если человек стал другим в трех отношениях,— сказал он с набитым ртом.
- В каких трех отношениях?
- Это связано с тем, чего ты не должна знать. С девушками и с...
- Ясно.
- Ты никогда не бываешь другой, ты такая, какая есть,— сердито сказал он.— Тебе этого не понять.
- Да,— согласилась Хеге.— Так ты все-таки пойдешь завтра?
Какая она настойчивая и непонятливая, подумал он. Но зато она их кормит.
- Раз сказал, значит, пойду,— ответил он, содрогаясь при мысли о собственной беспомощности рядом с сильными и ловкими работниками.
Хеге снова взялась за свое вязание. Маттис спросил почти с мольбой:
- Будешь смотреть сегодня тягу? Ты утром обещала.
- Только не сегодня, это чересчур поздно.
- Но ведь ты хотела...
- Мне надо выспаться,— решительно сказала Хеге.
- А если ты больше никогда не проснешься? — упрямо спросил Маттис.— Ведь ты потом будешь очень жалеть.
Хеге вздрогнула. Он не понял, почему его слова так задели ее.
- Сейчас же замолчи!
Он убежал. Она что-то говорила ему вслед, но он, задев о косяк, испуганно выскочил за дверь.
Вечером Маттис сидел на крыльце, сердце и пальцы у него были неспокойны. Хеге все-таки легла спать.
Пришло время, и тяга началась.
Раздался знакомый звук, послышался шум, вальдшнеп махал крыльями как-то беспомощно и резко.
Он летел в мягком ночном воздухе, но крылья его доставали до самого сердца Маттиса. Словно к нему прикасалось что-то мягкое, темное, непонятное. Маттис был до краев полон этим. Мы с вальдшнепом как бы одно, бессвязно думал он.
На радостях он дал обещание: утром я пойду, раз этого хочет Хеге, но только если не будет грозы. Молния есть молния, в грозу я никуда не пойду, и она это знает.
