Pticy - Tarjei Vesaas
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При звуке ее голоса у него пропало всякое желание докапываться до истины. Хеге не в духе, вот она и ушла. Может, он сделал что-то не так? Может, это из-за седых волос? Неужели все дело в том, что она поседела, а он нет? Но он-то в чем виноват?
Хеге, она кормила его, заботилась о нем. А главное, она была очень умная, и он глубоко уважал ее за это.
Она ушла к себе, не сказав больше ни слова. А он сидел на крыльце, размышляя о разных вещах.
Утром надо походить по усадьбам, узнать, может, где и найдется для меня какая работа, думал он, и его уже заранее разбирала досада.
Вот в чем дело, вот отчего Хеге недовольна. Она кормит меня из года в год. Уже сорок лет, честно округлил он, не желая умалять заслуг Хеге.
Кормит меня. Кормит меня.
Слова были горькие, как кора осины.
Год за годом он должен был помнить и повторять их. Оставшись в одиночестве, как сегодня, он безжалостно заставлял себя повторять их и ощущал их горький привкус. Из всех известных ему слов эти были самые горькие.
Завтра утром я пойду искать работу.
Если ничего не помешает, прибавил он, желая быть честным.
В тумане памяти хранилось много случаев, когда он пытался работать. На усадьбах, в поле или в лесу. Но всегда что-то мешало, и он ни разу не справился со своим уроком. В поселке ему больше не предлагали работу. Эти, умные, которые умели все и могли дать работу, всегда смотрели на него, как на пустое место.
Ему приходилось возвращаться домой ни с чем, Хеге давно уже привыкла к этому и никогда не сердилась. Но он был для нее тяжким бременем. И понимал это.
Утром надо взять себя в руки. Надо пойти по усадьбам и поспрашивать насчет работы.
- Когда-нибудь должно же у меня получиться,—сурово сказал он в пространство.— Мне надо работать, Хеге уже поседела.
В нем шевельнулась мысль:
Она поседела из-за меня.
Наконец-то до него дошла истина! И ему стало очень стыдно.
5
Время шло. У Маттиса не было привычки ложиться так поздно. И все-таки ему не хотелось идти в дом. Мысли не давали покоя. А когда человека что-то грызет, нет хуже, чем лежать в постели, ворочаясь с боку на бок.
Может, Хеге тоже не спит. Она ушла так рано, просто чтобы не видеть меня.
- И мне это неприятно,— сказал он громко, так громко, что Хеге через стену могла бы его услышать.
Он был очень огорчен.
И вдруг его пронзила внезапная мысль.
Только не бросай меня! — пронеслось у него в голове, он обращался к Хеге, скрывшейся у себя в спальне. Что бы с нами ни случилось, с тобой или со мной, только не бросай меня!
Это была далеко не новая мысль, но каждый раз она казалась новой и причиняла боль. И каждый раз он прогоняя ее, убеждая себя, что это чепуха — Хеге никогда, ни единым словом не намекнула, что собирается бросить его. Зачем же мучить себя такими мыслями?
Однако эта картина продолжала стоять у него перед глазами. Он видел, как Хеге уходит своей дорогой, все дальше и дальше. Все свои пожитки она несла в узелке под мышкой.
Уходишь?
Да, Маттис.
Устала от такой жизни?
Да, Маттис.
И ушла.
Больше Хеге не слышала его слов, она становилась все меньше и меньше, пока не превратилась в маленькую черную точку — так она и виднелась там вдали маленькой черной точкой. Исчезнуть совсем в этой грустной игре она все-таки не могла.
Тут-то и произошло чудо.
Пока Маттис размышлял, глядя, как Хеге уходит своей дорогой — он сидел на крыльце, на своем обычном месте,— взгляд его скользил по склонам гор, темневших за озером. Вода теперь казалась совсем черной, склоны — темными и угрюмыми. На небе и на земле царили волшебные летние сумерки. Маттис не был безразличен к окружавшей его красоте.
Их дом стоял в неглубокой заболоченной ложбине, прорезавшей склон до самого озера. Хвойный лес перемежался березами и осинами. По дну ложбины бежал ручеек. Порой Маттису казалось, что это самое красивое место из всех, какие он только видел здесь поблизости.
Может, и сейчас он думал об этом — во всяком случае, он не отрываясь смотрел вдаль, следя за сумерками, пока они не превратились во что-то нежное, чему он не знал имени.
В это мгновение и случилось неожиданное.
По эту сторону ветра совсем тихо, подумал Маттис, глядя на сухие вершины осин, темнеющие на ночном небе. Между ними что-то струилось, воздух был такой прозрачный, что Маттису казалось, будто он видит это движение. Не ветер, а какая-то воздушная струя, хотя было так тихо, что даже на живых осинах не трепетал ни один листок.
Неожиданно родился странный слабый звук. Невнятный зов. Маттис уловил в воздухе над собой мерные тревожные взмахи крыльев. И снова тихий зов на беспомощном птичьем языке.
Что-то пронеслось прямо над домом.
И сквозь Маттиса. Он сидел ослабевший, растерянный, замерев в немом восторге.
Может, что-то сверхъестественное?
Нет, самое естественное, но...
Это был вальдшнеп. В такое время суток это не могло быть случайностью: над домом Маттиса тянул вальдшнеп!
С каких пор?
В прошлые годы тут тяги не было. Во всяком случае, в те годы, крторые остались у Маттиса в памяти. Чуть ли не каждый вечер он подолгу сидел на крыльце и не мог бы пропустить тягу, если б она здесь была.
Сегодня вечером вальдшнеп тянул прямо над домом, над ним самим, над Хеге. Отныне он будет тянуть здесь каждое утро и каждый вечер.
Маттис поглядел на свой дом, дом как будто изменился, теперь Маттис смотрел на него другими глазами. Тяга — это было нечто необычайное, происходящее далеко за пределами его мира. Но вот сегодня она оказалась здесь, просто взяла и переместилась сюда.
А может, ему только почудилось? Маттис знал, что с ним такое бывает. Интересно, случалось ли, чтобы тяга перемещалась с места на место? Он никогда не слыхал ничего подобного. И почему вальдшнеп стал тянуть именно здесь?
Маттис ждал, затаив дыхание. Если это и в самом деле тяга, значит, вальдшнеп сейчас вернется, он летает над одним и тем же местом, туда и обратно, все то недолгое время, что длится вечерняя тяга. Маттис знал об этом. На заре вальдшнеп опять тянет в том же месте, это Маттису рассказывал один охотник. На высохших лужах Маттис видел иногда следы клюва и рядом изящные отпечатки птичьих лапок.
Он замер в ожидании, ему казалось, что прошло очень много времени, сомнение его росло.
Но — чу! — вот он! Мелькающие крылья, смутные очертания птицы, летящей над домом уже в противоположном направлении. И снова она исчезла, поглощенная мягкими сумерками и спящими верхушками леса.
Маттис сказал взволнованно:
- Все-таки это тяга!
Он и сам не знал, зачем произнес эти слова. Но он должен был хоть что-то сказать или сделать... тем более здесь его никто не слышал.
Наконец-то что-то завершилось, кончилось долгое и трудное время — такое у него было чувство.
Первым побуждением Маттиса было рассказать обо всем Хеге, он хотел тут же бежать к ней. Спит она или нет, ее нужно сейчас же посвятить в это... Но Маттис сдержал себя. Если все, что он видел,— правда, вальдшнеп скоро вернется сюда в третий раз; Маттис был так не уверен в себе, что решил дождаться и третьего раза. Он ждал, счастливый.
Если я увижу его три раза, Хеге придется поверить мне. Всем придется мне поверить.
Чу! — опять.
Снова, как в прошлый раз,— взмахи крыльев, быстрая, скользнувшая в сумерках тень и этот дивный, истомленный зов, которого, может, никто и не слышал. Зов, явившийся из бесконечности, здесь, прямо над их крышей.
Значит, это правда. Теперь уж точно, Маттис больше не сомневался. Он почувствовал себя другим человеком.
А Хеге спит.
Теперь и она тоже станет другой.
6
Хеге спит. Хеге, которая с быстротой молнии вывязывает сложные цветы с восьмью лепестками и целые кофты, которой все по плечу. Но сейчас Маттис не был уверен, действительно ли из них двоих главная — она. В это мгновение он был склонен поставить на первое место себя.
Он шумно вошел к ней в спальню.
Это было глупо. Хеге давно легла и наверняка заснула — он разбудил ее не вовремя. Голос ее звучал резко.
- Что там еще у тебя? — выпалила она прежде, чем он успел хоть словом облегчить свое переполненное сердце. Маттис хорошо знал этот голос. Конечно, она уже спала, когда он с топотом ввалился в ее комнату. Но он знал и другое — то, что последует за этим. Хеге виновато кашлянула, чтобы смягчить резкость своего раздраженного вопроса.
- Что тебе, Маттис? — спросила она тихо, устало и покаянно.
Новость Маттиса была огромна. Он даже не знал, с чего начать. Надо было говорить все, как есть.
- Над нашим домом тянет вальдшнеп! — сдержанно произнес он.
Стоя возле кровати Хеге, Маттис чувствовал себя почти чужим.
Хеге сразу уловила его возбуждение. Язык Маттиса заплетался от благоговения и восторга. Но ей слишком хорошо были известны все чудеса, с которыми он прибегал к ней. Они быстро тускнели, переставая быть чудесами.
