Дневник горожанки. Петербург в отражениях - Алла Борисова-Линецкая

Вглядывание в глубь вод не привело ни к чему. Но я знала— вот там, совсем недалеко от берега лежит корабль, в нем — топливо. «И главное, чтобы с опорой моста ничего не случилось», — говорили специалисты. Конечно, нашему мрачному воображению разыграться ничего не стоит. Я сразу представила и Неву, по которой дрейфует мазутное пятно, и в нем плещутся ребятишки у Петропавловки, а рыба плавает брюхом вверх, и закрытый мост. Или, не дай Бог, авария случится в момент особо бурного транспортного потока…

Три дня, как на работу, я ходила к набережной. На меня косо смотрел местный дворник. Мальчишки-рыбаки хихикали. Прилично одетый дяденька заподозрил в суицидных намереньях. А я в это время думала, не поверите, что надо бы обновлять торговый флот и закупить новое оборудование для спасательных работ. Интересно, что бы сказал дядечка, если бы я объяснила, что в настоящий момент меня беспокоит акватория Невской губы и самочувствие родного Литейного моста. А ведь это — чистая правда.

2002

Фото Владимира Григорьева

Чечня. С войной покончили ли счеты?

Они, конечно, очень разные — эти ребята в серых больничных халатах и с белыми, прямо под цвет рубах и простыней, лицами. Они родом из России, из разных городов и сел. И возраст самый разнообразный: 18-20-летние солдаты-срочники и 30-летние контрактники. Их объединяет одно — Чечня. Они лечатся в нашем Военно-морском госпитале. На сегодня война для них закончена.

Эти парни плохо спят по ночам, хотя говорят, что в госпитале за ними ухаживают как дома и что страх потихоньку покидает их. «Легкие» отделались обморожениями ног (говорят, сапоги тонкие) и пневмониями («Да я ящики со снарядами разгружал и устал — лег на ящик. Мороз был. Не заметил, как заснул…») «Тяжелые» закончили войну навсегда.

Дима — совсем мальчик. Он наш, из области, из поселка Волосово. Его страдания начались в торт момент, когда в блиндаж залетел минометный снаряд, ранив сразу четверых. Ночь они провели в этом блиндаже, только на утро удалось вытащить их оттуда.

— Двое умерли просто потому, что у нас не было лекарств. Ни промедола, ничего… У меня началась гангрена. Ногу спасти не удалось.

— А еще напишите, — включается моряк Павел, провоевавший по контракту 4 месяца, — 70 процентов наших ребят можно было бы спасти, если бы у нас была нормальная связь. Я даже жалел, что детские «воки-токи» не взял, честное слово…

Павел был ранен в деревне ночью. Часов в 12 он пошел с товарищами вытащить тела погибших товарищей, унести их с улицы.

— Ну, мы понадеялись, что у них молитва, а они как-то быстро помолились, в ускоренном темпе, что ли… И нас накрыло огнем из автомата и гранатомета. Меня в спину ранило. Вытащить-то меня вытащили, а вот связист с нашей огромной допотопной рацией ничего сделать не смог, и сам побежал за помощью.

У Павла позвоночник не задет — пуля прошла в сантиметре, и это, конечно, счастье.

— Еще поедешь?

— Думаю…

«Да ты о дочке лучше подумай!», — говорим мы с Димой. Павел, в отличие от юных солдатиков в госпитале, у которых, как правило, и девушек пока не имеется (как-то не успели) — человек семейный. Но… семью нужно кормить. В Чечне платят по 900 рублей в день. Это — плата за страх.

…Юре Чибизову из Челябинской области 20 лет. Он пока не встает — лежит, укрытый одеялом до подбородка. Стесняется. Ранен, как и остальные, в Аргунском ущелье. Говорит, шел по тропинке замыкающим. Взорвалась граната. Те, что шли впереди — погибли. Юре сделали полостную операцию, пострадали также руки, ноги… Но — выжил.

Призванный на срочную службу, Юра прослужил всего полгода, после чего их экипировали и отправили в Чечню.

— Первые впечатления какие были?

— Как-то не верилось… Все непонятно, странно…

— А местное население как к вам относилось?

— Да по-разному… Кто помогал, кто отворачивался. Осторожно с ними нужно.

— Мать знает, что ты здесь?

— Нет, и я бы не хотел, чтобы она узнала. Потом расскажу, когда домой вернусь…

…А вот мама Сергея Пузыни — рядом с ним, сидит у кровати в этой тесной маленькой палате на троих. Приехала к сыну из Пскова. Сережа — красивый парень, с тонким, умным лицом. Он из тех, кого брали в армию после института, в котором не было военной кафедры. Сергей закончил Институт физкультуры. В Аргунском ущелье он потерял ногу.

Говорит, готовили их к войне всего месяц. И сразу отправили в Урус-Мартан.

Это случилось на сопке.

— Тропа, по которой должна была пройти наша разведгруппа была заминирована. Сапер прошел первым, но мины — пластиковые, их не всегда можно найти. Шли шаг в шаг. И тут — взрыв. Ребята тащили меня на плащ-палатке. Потом часа три ждали «вертушку», наконец, отправили во Владикавказ. Ну и нагноение. Сначала отняли ногу ниже колена, потом — выше…

— Как думаешь, эта война — надолго?

— Ненависть у них в крови. Я согласен, первая война была бессмысленной, но вот эта… Я видел местных мальчишек, которые грозили нам и обещали мстить.

— Ну, у тебя-то наверняка есть девушка, которая…

— Она пока ничего не знает.

…Если кого в этой палате сильно уважают, так это капитана Олега, родом с Урала. Командиры разные бывают, говорили ребята. — Вот капитан за спинами не прятался, впереди шел. Поэтому и подорвался.

Олег — кадровый военный, служит с 1986-го года. Ранили, когда брал высоту.

— Я приказ выполнял. В Чечню — значит в Чечню. Это не первая моя горячая точка. Воевал в Приднестровье. Да у меня в роду все военные.

— Вот вы человек опытный… А рядом — ведь совсем мальчишки!

— А ведут себя героически. Эти мальчишки меня и спасли — 3 часа спускали на плащ-палатке. Нет, я еще ничего — ступни только лишился, и вот осколки в ноге. Но это — ерунда. Протез сделаю и вернусь в строй.

— Может, уже и война кончится…

— Я так думаю — гидру надо добить. Это надо видеть — они боятся и уважают только силу. Другого отношения им не понять.

А младшей дочке Олега всего 1.5 месяца. Это мне жена сказала. Но она мужу не возражает — понимает, что бесполезно.

Эти люди, конечно, герои. Не понимающие, тем не менее, во имя чего проявляют свой героизм. Молодые — говорят о погибших товарищах, о том, что «кровь за кровь». Старшие — о русском духе, который «должен быть крепок».

Один молоденький солдатик рассказал мне о том, как сидел во вражеском блиндаже и по случайно оставленной рации переговаривался с вахабитом.

— Он мне говорит: «Я воюю за ислам. А ты за что?»

— И что ты ему ответил?

— Да обезьяна ты, говорю…

У них нет слов. Но кровью уже заплатили.

1999

Фото Владимира Григорьева

Не каждый умирает в одиночку

Бедственное положение самого первого хосписа в Лахте — кажется, никого не волнует…

— Раньше я не думала о том, что жизнь полная страданий, может стать почти радостью, что каждое ее мгновение — драгоценно. Я ошибалась. Для Олега это было время духовных открытий, духовного прозрения. Если мы не будем знать, что в последние дни рядом будут бескорыстные замечательные люди, — нет смысла жить…

Эти слова принадлежат Маргарите Кравченко, чей муж провел несколько месяцев в лахтинском хосписе. Хорошо, если бы эти слова услышали все — от губернатора до самого маленького чиновника нашего города. Может быть, тогда не понадобилось бы убеждать людей в том, что должно быть ясно без доказательств.

Сегодня старое здание первого лахтинского хосписа, которое в 1903-м году было построено как больница для бедных в парке на территории усадьбы баронессы Ольги Штейнброк, рассыпается прямо на глазах. Проваливаются полы, лопаются трубы… Пациентов здесь сегодня немного — состояние дома не позволяет принять всех, кто в этой помощи нуждается. Сотни больных, лишены заботы и доброты особых «хосписных людей», которые пока еще здесь работают. Закроется лахтинский дом (а к тому все идет), и распадется удивительное содружество врачей, сестер и санитарок, не боящихся чужого страдания. У нас умеют губить самые замечательные проекты и начинания.

То, что человек смертен, а иногда, по словам героя Булгакова, «внезапно смертен» теоретически известно всем. Но мысль о том, что находится там за гранью, настолько пугающа, что, как правило, зажмурить глаза и постараться сосредоточиться на ходе своей сиюминутной жизни, гораздо легче. Это действительно дает некоторый психологический комфорт (не случайно знаменитый Карнеги советовал жить в отрезке настоящего). Но тогда ситуация тяжелой и неизлечимой болезни близкого человека — невыносима. И для самого страдающего — процесс ухода будет невыносимо тяжел.

К чести Петербурга, который был и остается духовным центром России, именно здесь вопреки атеистическим догмам и многолетней привычке думать всерьез лишь о работоспособном члене общества, зародилось российское хосписное движение, целью которого было изменить сознание, и как следствие, — отношение к человеку, какой бы тяжелой ни была его участь. В те годы, в начале 90-х, о хосписах писали много — тема стала модной.