Десант - Михаил Бабкин

– А, – устало вздохнул Кормчий. – Ошибся ты, служивый. Впрочем, мне и так подниматься пора было, – Он надел китель, принялся натягивать галифе. Аврелий помог Кормчему и снова спросил: – Так вы не майор? Извините, значит я ошибся.

– Нет, – гордо ответил Кормчий, – я – Генералиссимус. Народных героев надо знать в лицо, понял? Где мои эполеты?! – Ногой отпихнув Аврелия, он снял с полочки роскошные, золотого шитья, многоразовые погоны на магнитах и ловко прицепил их к своим стальным погонам рядового. Погляделся в зеркало и ушел.

Аврелий глухо вздохнул, вышел из шатра и хлопнул охранника по плечу:

– Ну что, службу несем? Молодца!

– Так точно, – кисло ответил охранник, посмотрел вверх, истово перекрестился: по небу неслись напалм-птицы и страшно визжали.

В центре Города, на брусчатке безымянной площади кто-то из «первых» поставил щит с надписью «Путь в Рай» и с нарисованным там же кукишем-указателем. Кукиш показывал на уходящую вниз бетонную лестницу, очень похожую на вход в метро. Лестницу давно уже занесло грязью и мусором – на ступеньках валялись дохлые вороны, крысы и стреляные гильзы.

Аврелий расчистил ступеньки штыковой лопатой: дальше путь преграждала защитная решетка. Сквозь ее ржавые ячейки свисали бурые водоросли, палая листва, сосульки высохшего дерьма и прочая канализационная гадость.

– Ну-ка, давай. – Аврелий отшвырнул лопату. Уорл кивнул, снял с себя подтяжки, закинул их петлей на верхнюю часть решетки, и, поднатужившись, потянул. Решетка качнулась, листья хлопьями опали на дно входа: гнилое железо неохотно пошло вниз и остановилось. Шумно отдышавшись, Уорл вытер лицо одной рукой – в другой бились резиновой жизнью помочи-подтяжки.

– Все, дальше не идёт! – Уорл отпустил их. Резина свистнула хулиганской рогаткой и улетела далеко за решетку. В черном проеме хода, в его глубине, вдруг недовольно булькнул крупный зверь и ушел, хлюпая лапами по лужам.

– Большой, – уважительно сообщил Уорл и торопливо отошел назад: решетка вдруг покачнулась, заскрипела и неспешно легла на мозаичный пол. Гелла выглянула из-за плеча Аврелия.

– Там темно, очень… Я боюсь!

– Отставить бояться, – Уорл снял с плеча автомат, взвёл оружие и поставил его на предохранитель. – Мы ведь с тобой. Отобьёмся, ежели что.

Аврелий усмехнулся, но тоже взвел свой автомат: недавно очередной Кормчий, увидев у парня боевой лазер, сказал: «Кормчий дал, Кормчий взял» и конфисковал оружие во славу святого дела. Больно уж ему тот лазер понравился. Правда, автомат выдали тоже неплохой, из последних моделей.

В Городе существовала дренажная система, в которую превратили древнее метро. Там прятались беглецы и отщепенцы, которые не хотели сражаться за идеи Города: они удирали в темноту и вонь, предпочитая сгнить заживо или быть скушанными громадными крысами, нежели сложить свои пупки на Границе.

Недавно Кормчий – Двадцать Третий, в настигшем его гениальном озарении, указал: «Необходимо расчистить этот гнойник истории, перелопатить и засыпать хлоркой язву Города!» А потому триада – вдруг сложившийся мобильный отряд (Уорл, Аврелий, Гелла) – с благословения Кормчего была брошена на ассенизационные работы: им доверили проверку состояния дренажной системы. То есть всего метро.

Аврелий зажег факел – теперь жгли только факелы, электрические фонари давно испортились. Да и батареек к ним было не достать.

Факел дымил и стрелял горящими каплями: утро серело на цементных стенах входа в преисподнюю, оседало на них факельной копотью. Сквозняк тянул пламя в туннель; смутные блики огня и мокрый туман текли по ветру.

– Ну-с, господа, – Уорл на счастье постучал костяшкой пальца по дереву приклада, – вперёд. – И, прошагав по решётке, вошёл в туннель. Далеко-далеко, в темноте, тяжело вздохнули.

Время отсчитывали желудками. Когда хотелось есть – предполагали, что наступил полдень или ужин. Когда просыпались, был завтрак. По расчетам, шли уже три дня.

Туннель подземки был страшен. Тусклые дежурные лампы во многих местах перегорели, путь по загаженным рельсам был трудным. Гелла брела в потёмках и тихо ругалась, особенно когда поскальзывалась и падала в вонючую жижу. А потом, встав, подбрасывала вещмешок к затылку и шла дальше, спотыкаясь о мокрые шпалы. Аврелий удручённо вздыхал – в этом лабиринте факелы помогали слабо. Они сгорали чересчур быстро, и остатки теперь жгли только по крайней необходимости.

Проще было Уорлу: свой любимый прицел, который мог работать и в инфракрасном диапазоне, он использовал как монокль – и буйно хохотал, когда кто-нибудь налетал на препятствия, изощрялся в остроумии: «Инфракрасна изба не углами, а пивом н пирогами!» Долго хохотал, весело. Но когда его чуть не укусила выпрыгнувшая из боковой щели крыса – за руку с прицелом, – Уорл подобрел и стал заранее предупреждал о препятствиях.

Под ноги то и дело попадал всяческий хлам: банки, битое стекло, провода, черепа – видимо, кто-то и раньше пытался пройти этим путем. В стенах туннеля иногда обнаруживались дыры, пробитые или направленными взрывами, или стенобитными бревнами, но отряд их обходил стороной. Хватило один раз посмотреть на стаю жутких крыс, что грызли желтый от времени скелет в одной из тускло освещенных камер.

Темнота угнетала. Рельсы часто расходились в боковые шахты и тогда правильный путь выбирали просто: кидали монетку. В одном из ответвлений туннеля Аврелий нашел старый малолитражный автомобиль без кузова, пародию на машину, но с полным баком. Гелла в шутку предложила проехаться на нем: шутку поддержали, и машина, подслеповато моргая фарами после долгого сна, покатилась по рельсам.

Скорый автоинвалид поршнем гнал впереди себя затхлый воздух, свет фар тонул в глубине бетонного шприца туннеля; перед колесами плясали сумасшедшие крысы, безропотно ложась под стёртые шины.

Кормчий – Двадцать Седьмой приступил к очередной войне. Был законный повод: варвары нагнали тучи и пошел долгий осенний дождь. Город стал черным от сырости, а за сопкой все так же сияло чистое небо. Войска подтянули к Границе, которая нынче позорно торчала полосатыми столбами у старой автостоянки. Войска – в основном бойцы Железного отряда, страшно много, почти триста сабель – глухо роптали. Военных действий все не было, а только шел дождь. Вольнонаемная шушера из западных подвалов раздобыла где-то дрожжи и сахар, и теперь, в напряженнейший военный момент, собиралась кучками, глушила брагу и надрывно пела про Чуйский тракт.

Железный отряд держался, но гниль просачивалась сверху. Однажды Кормчего, в стельку пьяного, с факелами и долгим «Ура!» пронесли к командному шатру его близкие сотоварищи; обвиснув на дружеских плечах, Кормчий хрипло пел песню про остров невезения, где нет календаря. А после швырял из палатки в вестового своими многочисленными генералиссимусовскими погонами, деловито приговаривая:

– Руссо туристо! Облико морале! Будешь у меня, шельмец, знать! – А чего знать, не уточнял. Вестовой, как послушный пес, тут же приносил мокрые погоны назад.

Про отряд, что мимоходом канул в подземелье, забыли напрочь. Впрочем, было не до него: шла война и холодный дождь.

Через два дня Граница снова была укреплена на сопке, и, случайно трезвый Кормчий, стоя подальше от разделительного столба, зачитал в жестяной рупор нынешнему граничнику варваров длинное заявление о бессмысленности дальнейшего сопротивления.

Граничик, одетый во фрак, вылитая копия Кормчего, держал карабин «на караул» и поедал глазами своего воинственного двойника. Иногда, невпопад, орал: «Так точно!», и свита Кормчего немедленно аплодировала. Все шло как положено, эта процедура многократно проводилась предыдущими Кормчими. После выступления начальника участвующие в переговорах сели в заранее подготовленные кресла и выслушали ответное заявление граничника-двойника. Тот с пафосом проорал те же самые угрозы, но с жутким акцентом, из-за которого понять, о чём он говорил, было практически невозможно. Затем отдал честь карабином и застыл в сложной позе атакующего ниндзя. Никто ничего, ясное дело, из его выкриков не понял, но аплодировали от души.

После чего ритуал посчитали законченным и все разошлись до следующих военно-парламентерских действий. На сопке водрузили корявое полотнище с театральной надписью «АНТРАКТ». Война перешла во временное… очень временное перемирие.

Они чуть не задавили Колдуна.

Уорл принял темную фигуру за большую крысу и наддал газу, но машина вдруг пошла юзом, заглохла и остановилась: перед бампером стоял Колдун, с сосредоточенным видом карябая что-то гвоздиком на покрытой плесенью бетонной стене. Он даже не глянул на гостей, задумчиво рассматривая созданный им чертежик и подсвечивая себе пучком гнилушек. И очнулся лишь когда Аврелий взял его за плечо.