Десант - Михаил Бабкин

…Он открыл дверь в комнату и принюхался. Этот давно забытый запах ему померещился уже на девятом этаже, а Уорл не любил, когда ему мерещилось. Но чем ближе он поднимался к четвёртому наблюдательному пункту, тем сильнее его мучила галлюцинация. Будто где-то варят кофе.

В комнате, на костерке, томился в тазу молочный кофе. Рядом сидел разутый Аврелий и изучал левый ботинок на просвет, повернув обувку к пролому в стене. В углу, зарывшись в военное тряпье, спала женщина.

– Так, – мрачно сказал Уорл и сел возле костра, положив рядом подсумок с гранатами. Аврелий с досадой показал ему ботинок:

– Гляди какая дыра, осколком, гад его, резануло. В чем теперь ходить, ума не приложу!

Уорл побренчал в кармане, вытащил сначала оптический прицел, потом складную ложку. Прицел за ненужностью сунул назад – Аврелий с интересом следил за действиями Уорла – и, потягивая кофе из ложки, хмуро сообщил:

– Галлюцинация. С молоком и сахаром.

– Не знаю, – Аврелий показал открытую банку. – Вот, написано: «Кофе». Сгущенный.

Уорл потрогал острые края крышки. Кивнул согласно: держа банку за крышку, зачерпнул кофе из таза.

– Ну? – Уорл ждал. И пока банка остывала в его руках, и пока кофе утекал куда надо, Аврелий рассказывал. О том, как познакомился с Геллой, привел сюда, как она, плача, поведала ему всю свою несложную историю.

Уорл кивнул. Этого подонка из пятнадцатого сектора с его отмороженной бандой и наемным гаремом он знал, приходилось сталкиваться, но никто из «своих» не хотел с теми мерзавцами связываться. Все одно скоро подохнут, там район сейсмический, землетрясения через день-другой.

В общем, спокойно отнесся Уорл к рассказу, с прохладцей. А вот то, что Аврелий нашел под обломками две банки сгущенного кофе, его удивило до невозможности.

Уорл допил, покосился на таз. Костерок потух, напиток подернулся молочной пленкой.

– Брехня, – уверенно сказал Уорл. – Бред. Так не бывает. Кофе варвары подбросили, и он отравлен.

И по новой зачерпнул из таза банкой.

Варвара поймали случайно. Вообще впервые. Мертвыми их не находили, наверное «чужие» уносили трупы. Да и трудно сказать, что поймали – просто он вышел из кустов сопки, перешагнул через Границу и пошел вниз, к Городу. И это было настолько естественно, что никто не обратил на него внимания, кроме шашлычников с воробьями. Варвар нечаянно перевернул их банку с пивом и те со злости накостыляли ему, а потом задержали по подозрению. Уж очень незнакомец походил на покойника Лето, что бездыханно лежал в холодильнике морга да официального, с шашками наголо и трехкратным залпом, похоронного мероприятия.

Аврелия назначили охранником на допросе. Процедура проходила в строительной бытовке, невесть зачем установленной рядом с автостоянкой, недалеко от Города. По облупленному боку жестяного сарая шла загадочная надпись: «…те деньги в нашем банке!». Иногда, разглядывая надпись в бинокль, Аврелий ломал голову, какие такие «те» деньги имелись в виду.

Варвар на допросе отвечал односложно. Мол, хочу увидеть мертвого брата Лето, и все. Напрасно нынешний Кормчий по имени Штоф грозил ему пистолетом, напрасно стучал по столу кулаком в шипастом кастете – парень ничуть не боялся. Хочу, мол, повидать убиенного, и точка.

Штоф в конце концов выдвинул идею – и сам в нее поверил, – что варвар после осмотра тела упадёт на колени и выложит все, что знает, и еще что-нибудь заодно, сверхсекретное. Потому вся группа немедля отправилась в морг, под который был определен бывший продуктовый магазин – с непонятно почему действующей еще холодильной камерой. А настоящего морга в Городе, наверное, не было, да и не искал его никто.

Варвара допустили к останкам, и после новый Кормчий (Кормчий-Восемнадцатый, если уж официально) обещал прикончить самолично любого, кто сделает подобную глупость. Дело получилось неожиданное – варвар несколько минут разглядывал труп (Аврелий поразился их сходству), потом наклонился, поцеловал в губы мертвого двойника. И они… пропали. Оба.

Кормчий Штоф сошел с ума прямо здесь, в зале магазина. Он деловито приказал расстрелять холодильник, найти обоих беглецов и при нем повесить. А также арестовать всех с подозрительными весенне-осенними отопительными фамилиями. То, что Кормчий сошел с ума, поняли когда вылетело слово «отопительными» – Город никогда не получал горячей воды.

Штофа успели обезоружить и связать. Так как это был первый случай умопомешательства, то никто не знал, что делать, и потому до конца военных действий Штофа попросту оглушили и заморозили в том же холодильнике.

Аврелий плел венок из одуванчиков, хитро поглядывая на Геллу. Венок плыл в руках арабскими четками, желтые головки щекотно гладили пальцы.

Гелла, сидя по пояс в траве и цветах, рассеянно баюкала на коленях автомат. В сером небе, на холодном ветру, кричала одинокая птица; ветер согнал кузнечиков в глубь травы, где они теперь недовольно стрекотали.

Лес, вдалеке, гладил темное небо вершинами деревьев. Это был странный Лес, там росло все – и березы, и ели, и эвкалипты, и бананы. Аврелий сам видел, в бинокль. А ещё Лес пел – если прислушаться, то можно было услышать едва различимую, непонятную мелодию.

– Пора, – Аврелий с сожалением тронул Геллу за плечо, они встали. Смутно поющий Лес, бетонный Город – и они двое между ними. И никого больше. Гелла слабо держала в руке автомат, опущенный ствол утонул в цветах: музыка Леса исподволь завладела парнем и девушкой.

Верхушки Леса покачнулись медленной волной: далёкий хор, органный аккорд – удар музыки был неожиданным и мучительным.

– Нет! – Аврелий зажал уши, – нет! – Гелла уронила автомат, осела на землю.

Звучало органное вступление: то и дело обрываясь, оно превращалось в неразборчивый шум листьев, и возникало вновь, катясь по мягкой вершине Леса. Плотные облака опустились совсем низко – отражённая от них музыка ошеломляла громкостью и сочностью звука.

И вдруг все стихло. Кузнечики шрапнелью упали в небо, обрела голос дежурная облачная птица. Гелла встала, наступила на автомат, обняла Аврелия и поцеловала.

– Я вспомнила. Жил когда-то такой человек – Бах.

Аврелий непонимающе пожал плечами, грустно улыбнулся, и они ушли в Город.

На поляне остался венок, по нему ползала пчела.

Паника и неразбериха страшны всегда. Особенно под утро.

Сейчас в панике суетились все Славные ребята: железный канат Границы в который раз опустили под сопку в поспешном отступлении.

Впопыхах новый Кормчий обещал наградить всех и, если надо, погибнуть самому, но только как можно быстрее убраться со старых позиций. Он и погиб нехорошей смертью именно в отступлении: Кормчий руководил отходом, но, по незнанию Леса, отступал как капитан тонущего корабля – самым последним. Поэтому бежал следом за канатом Границы, который волокли на своих плечах бойцы Железного отряда.

Кормчего на бегу пробили ростки молодого бамбука. Старые горелые пни оживали настолько быстро, кидая вверх молодые побеги, что казалось будто отступающие натягивают зелень кустов на пепел старого пожара.

Бойцы бежали споро, матерясь и сплёвывая горькую слюну под ноги. Позади безостановочно орал Кормчий, возносясь к небу на быстрорастущих бамбучинах – ему явно было плохо. Похоже, он умирал.

Уорл оглянулся на крик, раздражённом махнул рукой и помчался вниз ещё быстрее. Теперь бетонный столб тащили штрафники, крича жалобными китайскими голосами: по всему было видно, что пограничный указатель они наверняка потеряют, но живыми дойдут. Или не сдадутся.

Отдышавшись внизу, Уорл поглядел вверх, на сопку. Лес там вновь стоял молодой, густой, как и раньше – Уорл кинул пращей гранату в свежие заросли, подождал взрыва и с чистой совестью пошел к себе на этаж, досыпать.

Лес, обрезанный канатом Границы, тихо пел Баха.

Аврелий не мог вспомнить, когда и как он появился в этом мире. В памяти остались только взрывы – это рвались от огня деревья и рушились ближние к Границе дома.

…После массированного огнемётного удара асфальтовая дорога мертвела птицами. Скоро набранные Ударники шли тогда в Город, расчесывая щекочущие, испачканные перьями атакующих птиц лица и руки, затягивая потуже кожаные ремни поверх казенных пятнистых камуфляжек. Шли, скользя по сожженным пернатым тушкам: под сапогами хрустели крылья и потому не получалось дружное: «Бац-кряг-грум!» Колонна шла молча. Аврелий брел в строю и думал о бессмысленности войны, об украденной Уорлом пачке чая и еще о чём-то, когда под склизким сапогом пискнула птица, и Аврелий сбился с шага. То ли сапог стукнул не в такт, то ли его каска отклонилась в строю не туда, но Аврелия немедля уволили из рядов Славных Ударных («Мы крови врага напьемся, и нет нас убийц страшней…») Сил.

Аврелий – в чужом, великоватом в плечах штурмовом облачении – присел возле птенца. Отряд глухо стучал ногами по соседней улице, идя к великой победе, но уже без него, запятнавшего свою репутацию.