Байки и сказки старого мельника - Александр Ралот

– А твоего учителя я беру на себя. Кстати, что он из алкоголя предпочитает, не знаешь?

– Да он у нас старенький, скорее всего, язвенник и к алкоголю равнодушный.

Крупчатник опять усмехнулся.

– Ну, это мы ещё поглядим. Давай, топай на склад. Ты Зинке, бригадирше жаловался, что для тебя работы мужской нет. Как видишь, нашлась. Всё. Позову тебя, когда надо будет.

***

Прошла ещё неделя. Преподаватель из института на территории комбината так и не появился. Я втянулся в работу и уже подсчитывал на что я потрачу такие огромные, кровью и потом заработанные, деньжищи.

– У тебя вроде бы должен быть какой-то дневник по прохождению практики, – буркнул начальник цеха, наблюдая как я лихо расшиваю мешок с мукой и высыпаю его в бункер для бестарного хранения.

– Имеется, но я его ещё не заполнял. Сами видите, некогда.

– Давай какой есть. И работай дальше. Не дай бог, отдыхающие оголодают и похудеют. Что тогда делать будем?

А ещё через пару дней, он вернул мне дневник. На каждом пустом листе стояла размашистая подпись вузовского преподавателя.

Моему удивлению не было предела.

– Это ещё не всё. У тебя, я так понимаю, практика подходит к концу. Так вот, держи от меня премию за хорошую работу, – и он протянул мне два билета в только что открывшиеся НовоАфонские пещеры. Бери девчонку, какая приглянётся, и вперёд. Я там сам ещё не был, но говорят, что-то уму непостижимое.

– А можно спросить? – набравшись наглости, поинтересовался я. – Как вам это удалось?

Подписанный дневник перекочевал в мой глубокий карман.

– Тяжело, – нараспев ответил крупчатник. Твой «препод» действительно крепкий орешек. Ничего пить не хотел, кроме многолетнего вина из Верхних Эшер, конечно. Его там наши старики на свои собственные поминки заготавливают. Еле-еле у них выпросил. Так что теперь обязаны старцы наши жить и жить вечно. Дай бог им здоровья

Ашхабадские «корчагины»

Во что были одеты молодые сотрудники министерства хлебопродуктов летом 198… года. В модные вельветовые джинсы, купленные по случаю на ташкентском толчке, за умопомрачительные деньги. В тонкую пакистанскую рубашечку, обязательно с большим количеством карманчиков и главное, чтобы с погончиками на плечах. А на ногах что? Вы думаете, босоножки фабрики «Освобождённый труд» – ошибаетесь. На ногах у них были так называемые «шузы», это такие очень импортные туфли, только не кожаные, а вельветовые, конечно, под цвет брюк их владельца. И никак не иначе. Работа в столь престижной организации к этому просто обязывала. То, что приобретя сей прикид весь оставшийся месяц приходилось питаться пирожками с ливером или местной лепёшкой «Нон» с пустым чаем, – это вопрос другой и к теме моего повествования отношения не имеющий.

И вот один из этих стиляг, то есть я, в августовский понедельник прибыл в расположение министерского офисного здания на улице имени грузинского деятеля культуры Шота Руставели. Как и полагается, обсудил с коллегами все спорные моменты воскресного матча с участием любимой команды Пахтакор. Поскольку Интернета в то время ещё не изобрели и, соответственно, какие-либо социальные сети отсутствовали напрочь, то прочитал купленную по дороге газету, и наконец, глубоко вздохнув, открыл папку с текущими делами. И в этот самый момент зазвонил телефон. Люди моего поколения и старше помнят, что в советских конторах стояли такие аппараты односторонней связи – без диска номеронаберателя. То есть на них позвонить можно, а с них – нет. Они, как правило были ярко-красного цвета и в центре аппарата красовался золотой герб Советского Союза. Обладатели таких аппаратов страшно гордились ими, так как наличие сего агрегата сильно подчёркивало статус владельца. Не знаю уж почему, но такие аппараты обладали очень скверным типом звонка. И мой организм со временем выработал стойку антипатию к мелодиям этого аппарата. Если то, что раздавалось из-под красного пластика вообще можно назвать мелодией. Короче, он зазвонил. В трубке раздался раскатистый бас нашего министр: «Зайди». Трубка противно загудела сигналами отбоя. Почти бегом спускаясь со своего четвёртого этажа, на покрытый хивинским ковром второй, где и располагался кабинет министра, я мысленно прокручивал в уме все свои возможные прегрешения, за которые меня следовало вызвать на ковёр. Таковых не обнаруживалось, так, мелкие шалости и не более того.

Конец ознакомительного фрагмента.