Куда уходит солнце? Повесть - Соломея Лютова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да вы уж быстрее рвите, а то они уйдут, – сказала одна из бабушек, сидящих на скамейке.
Девчонки побежали рвать одуванчики, которые жёлтыми пятнами пестрели в траве на площадке.
Когда букет был собран, свадебная процессия как раз проходила там, где дубовая роща граничила с футбольным полем.
Девчонки стали решать, кто понесёт цветы.
Все робели.
– Давай ты пойдёшь, – обратилась ко мне девчонка с короткой стрижкой. – Подаришь невесте цветы и пожелаешь ей счастья.
– Да уж нет! Сама иди, если тебе так надо, – ответила я, – а я не хочу. Мне вообще неинтересно всё это. И невеста тоже.
– Как так?! – с некоторым изумлением воскликнула другая, курносая девчонка. – Она ведь замуж выходит, у неё сегодня самый счастливый день…
– Ну и что? И пускай, я ей не мешаю. Но цветы дарить не буду, – не отступалась я. – Не буду, ясно?
– Тогда мы не будем играть с тобой, – ответили девчонки.
– Не играйте, а цветы я дарить не пойду. Вот не пойду – и всё, – стояла я на своём.
И я отошла в сторону.
Какая-то девчонка всё же подошла к невесте, поцеловала её в щёку и подарила ей цветы.
Все, кроме меня, с волнением наблюдали за этим процессом. Когда девчонка вернулась, все обступили её и начали расспрашивать, как всё прошло.
– О, она так обрадовалась! – с восторгом рассказывала девчонка. – Она обняла меня и тоже пожелала мне счастья!
Затем она повернулась ко мне и показала мне язык.
– А ты не хотела идти.
– Не хотела – и не пошла, – я показала язык в ответ.
Никто из тех детей теперь не помнит меня. Моё имя стёрлось из их памяти, а их имена стёрлись из моей.
Мы забыли о нашей наивной и мимолётной детской дружбе, о наших беседах и играх.
Мы стали друг другу чужими.
Наши дороги разошлись и более не пересекутся.
Глава пятнадцатая. Что с ним будет?
Есть в нашем районе авиаконструкторское училище
Раньше территории училища располагался на двух высоких бетонных пьедесталах самолёт, раскинув свои большие бело-голубые крылья.
В этот самолёт, приставив к пьедесталам доски, нередко забирались малолетние хулиганы.
Стёкла на окнах этого самолёта давно были выбиты.
На бело-голубом проржавевшем фюзеляже красовались неприличные надписи аэрографом.
Хулиганы орали и хохотали внутри самолёта и мочились из окон вниз, на землю.
Мы с бабушкой часто ходили через территорию училища, поросшую мягкой зелёной травкой и одуванчиками, в Терлецкую дубраву, и однажды мы видели, как из самолёта кто-то вывалился и грохнулся спиной оземь.
Затем из самолёта выпрыгнули его приятели – подростки лет четырнадцати, и окружили пострадавшего.
Он лежал, распростёршись, и не двигался; физиономия его приобрела землисто-серый оттенок, а пальцы рук онемели.
– Вот шпана-то, – сказала бабушка, наблюдая всё это.
– А что теперь с ним будет? – спросила я.
– Да, наверно, в больницу его отвезут. Пойдём…
– А он умрёт, да?
– Не знаю. Если позвоночник сломал – может и умереть. Да так ему и надо. В следующий раз будет думать перед тем как безобразничать.
Как я заметила, после того случая желающих забраться в самолёт стало меньше.
Потом территорию училища оградили высоченным забором, чтоб никто не влезал в самолёт и не мусорил; оставили только калитку для прохожих.
Потом закрыли и её.
Глава шестнадцатая. Магазин с канарейкой
На одной из улиц в нашем районе был целый ряд всяких магазинов, куда бабушка часто заходила.
Из этих магазинов мне особенно нравился хозяйственный, потому что там под потолком висела клетка с жёлтой щебечущей канарейкой.
Иногда я упрашивала бабушку специально зайти в этот магазин, чтобы полюбоваться на канарейку. Я могла подолгу наблюдать за ней.
Один раз я видела, как эту канарейку кормила девушка-продавщица.
Она вставала на стремянку и сыпала зёрна на маленькое блюдце, прикреплённое к прутьям клетки.
А бывало, что наоборот – бабушка уговаривала меня зайти в этот магазин.
Это случалось тогда, когда мы с ней шли из других магазинов, а я была уже вымотанная и уставшая.
А ей надо было зайти за чем-нибудь в хозяйственный.
– Я не пойду, – начинала я ныть. – Ну пойдём домой, а? Не надо в хозяйственный…
– А пойдём на канарейку смотреть! – предлагала мне в ответ бабушка. – Пойдём?
– Ура! Пойдём, – радовалась я, и, забыв про усталость, бодро шагала в этот магазин – смотреть на жёлтенькую птичку.
Глава семнадцатая. Петруша
Был у нас волнистый попугайчик по кличке Петруша.
На вид он был самый обычный: с голубым животом, синим ступенчатым хвостом, белым лбом и подбородком с чёрными пятнышками, синим надклювьем, жёлтым клювом и серой с рябинками спиной.
Только лапы у него были серые, что нетипично для попугайчиков его окраса: как правило, они розовые.
Но Петруша отличался от своих собратьев особой смышлёностью.
Он понимал человеческую речь, много говорил, рассказывал разные детские стишки, пел песенки и совсем не хотел на улицу, как многие другие попугайчики и прочие комнатные птицы.
С ним можно было спокойно выходить на балкон.
Когда я лежала в детской кроватке, Петруша прилетал ко мне.
Он садился на спинку кроватки, и, перебегая от одного угла к другому, мотая при этом головой, начинал говорить своим скрипучим голосом.
«Петя-Петя, петушок! – старательно и ритмично произносил он. – Золотой гребешок, шёлкова бородушка, масляна головушка, что ж ты рано встаёшь, детям спать не даёшь?»
Я наблюдала и повторяла за ним.
«Петруша хороший! Нельзя-ца кусаться!»
Петруша был старше меня на три года – его подарили бабушке на день рождения, когда меня ещё не было на свете.
Бабушка жила в своей квартире, а Петруша – у нас, и когда она приходила к нам, он садился на её плечо и начинал говорить.
Он был любимцем всей нашей семьи. При опасности Петруша громко звал по имени моего отца, и не беспричинно.
Когда однажды мама готовила, Петруша, будучи ещё молодым и неопытным, залетел на кухню, упал на плиту и попал под решётку между зажжёнными конфорками.
Мама, растерявшись, закричала, позвала отца.
Он пришёл, выключил все конфорки и вынул Петрушу из-под решётки.
Всё обошлось, и Петруша запомнил: при опасности надо что есть сил звать моего отца.
Случилось, что Петруша подвернул лапку, и мама, думая, не сломал ли он её, повезла его к ветеринару.
В очередь к ветеринару стояли с большими собаками и кошками, а у мамы была такая мелочь – волнистый попугайчик. Ветеринар, когда подошла мамина очередь, усмехнулся, глядя на Петрушу:
– Ой, это кто ж у нас такой-то?
Конец ознакомительного фрагмента.
