Куда уходит солнце? Повесть - Соломея Лютова

Мы с ним стояли на песчаном берегу пруда, и он, шутя, спросил:

– Хочешь отправиться в плаванье?

– Нет, – подумав, ответила я.

– Точно? – отец подмигнул мне.

– Точно, точно…

Вдруг отец взял меня на руки и стал раскачивать над самой водой.

– Море волнуется раз! – произнёс он со смехом.

Мне стало весело, у меня поднялось настроение. Я махала руками и ногами, имитируя плавательные движения на руках у отца.

– Море волнуется…

Внезапно я почувствовала, что нахожусь в воздухе, а через секунду услышала всплеск, и я очутилась по пояс в прохладной воде.

Я, слегка растерянная, сидела в воде рядом с берегом.

Мне не было больно: вода смягчила удар о дно.

Надо мной склонился отец и протянул мне руку.

– Не ударилась? – спросил он.

Я помотала головой.

– Тогда идём домой – сушиться будем.

Дома я рассказывала, что пустилась в плаванье.

Глава шестая. Расправа над куклами

Я не любила кукол.

Эти резиновые и пластмассовые игрушки в виде девушек и детей со слащавыми и бестолковыми лицами вызывали у меня какое-то иррациональное отторжение.

И мне не нравились резина и пластмасса – она плохо пахли.

А куклы были сделаны именно из этих зловонных материалов.

Из-за того, что я ненавидела кукол, родители мне их не дарили.

Но куклы у меня всё же были – купленные ещё задолго до моего рождения или подаренные какими-нибудь мамиными друзьями и знакомыми, плохо знавшими мои предпочтения.

Сначала я пыталась заставить себя играть в куклы.

Я наряжала их, укладывала спать с собой рядом, но чувство иррационального отторжения вскипало в моём подсознании, когда я видела эти неподвижные искусственные лица с пустыми глазами.

Я шмякала кукол об пол, выкручивала им руки и ноги, а иногда и головы, если хватало сил.

Бабушка, наблюдая мою очередную расправу над какой-нибудь куклой, говорила:

– Что ж ты над ней измываешься, садистка? Она у тебя уже орёт и плачет! Вот фашистка-то…

– Фашистка? – удивилась я, услышав новое слово. – А что это?

– Фашисты во время войны над людьми издевались, – объяснила бабушка. – Это изверги.

– А, – махнула я рукой и в очередной раз стукнула со всей силы куклу об пол. – Ну, они людей мучили. А это кукла. Она не орёт и не плачет. И ничего не чувствует.

– Всё равно – оставь ты эту несчастную в покое. Чего ты её бьёшь?

– Я не люблю кукол!

– Все девочки любят, а ты – нет…

– Нет! Фу, дурацкая кукла! Гадина! – я пинала куклу.

– Не любишь – не играй, а бить и издеваться-то зачем? – спросила бабушка.

– Нечего ей тут быть…

– Ну, подари её кому-нибудь.

– Никому не подарю!

Какое бы отторжение я ни испытывала к куклам, а дарить кому-то что-либо я ни в коем случае не хотела.

Жадность пересиливала мою нелюбовь к куклам.

Я готова была хранить вещь, которая абсолютно мне не надобилась, но когда её требовалось выбросить или отдать, мне становилось её жалко.

Я перепрятывала эту вещь с приятной мыслью о том, что она никому не досталась, она не валяется на помойке, она – моя, и только моя.

Глава седьмая. Как стать птицей?

Я любила слушать сказки и песни, записанные на кассету, которая вставлялась в магнитофон.

Я подолгу сидела у магнитофона, крутила одни и те же сказки и песни, пробовала и сама подпевать.

Иногда я плясала под эти песни и прыгала по квартире.

«Медленно минуты уплывают вдаль,

Встречи с ними ты уже не жди.

И, хотя нам прошлого немного жаль,

Лучшее, конечно, впереди…»

Эта всем известная мелодия из мультфильма о крокодиле Гене, Чебурашке и их друзьях, приводила меня в особенный восторг.

Я прыгала, бегала и смеялась, слушая эту песню по десять раз подряд.

Я представляла, как я еду в сказочном голубом вагоне со стучащими по рельсам колёсами, на окошках этого вагона – беленькие занавески в светло-голубую клеточку, а на перроне стоят Чебурашка, крокодил Гена и старуха Шапокляк, и машут платочками.

А голубой вагон уносит меня в солнечные дали, проносясь мимо цветущих лугов и сельских деревянных домиков.

Однажды на крышке магнитофона я увидела какую-то кассету. Поскольку читать я тогда не хотела (но уже умела), я не обратила особого внимания на надписи на кассете.

Я подумала, что это кассета с детскими песнями, которую я, как обычно, оставила на магнитофоне.

Магнитофоном я умело пользовалась: я отлично запомнила, какие кнопки надо нажимать, чтобы вставить, перемотать, вытащить и поставить на паузу кассету.

Я вставила эту кассету и услышала удивительные звуки.

Чей-то прекрасный голос пел на неведомом языке.

Я вслушивалась в это пение, пыталась понять, о чём поётся – ведь, поскольку язык был другой, смысл оставался для меня неясным.

Мне казалось, что этот пронзительный голос поёт о чём-то грустном, печальном – может быть, о несбывшихся мечтах, о том, что нельзя научиться летать.

Я мечтала научиться летать.

И я верила в то, что мечта моя сбудется – в одно прекрасное утро я проснусь, а у меня за спиной вырастут большие и красивые крылья.

Но в записи на кассете, конечно, пелось совсем не об этом. Это был отрывок из какой-то итальянской оперы.

Я уж не знаю, по какому признаку были собраны песни на этой кассете, но, помимо отрывка из оперы, там ещё присутствовала запись всем известной песни «Yesterday» из ансамбля «The Beatles».

Я тогда ещё, конечно, не знала, что это за песня и не разбирала в ней слов, но она мне нравилась.

Я наслаждалась ею так, как будто бы я летела вместе с птицами под облаками в ясный солнечный день, выпорхнув из окна.

Вообще, все представления о радости, счастье и наслаждении были связаны у меня с небом, облаками и птицами.

В альбомах для рисования я всегда изображала птиц, кривых и схематичных.

Я рисовала птиц в клетках, но у этих птиц из глаз текли слёзы. Они тосковали по небу.

А потом я изображала радостную сцену вылета птиц из клеток. Я и сама представляла себя птицей.

Я хотела быть птицей, понимать язык птиц, и не хотела, чтобы птицы меня боялись.

Глава восьмая. Загадочная Матрёна

Я помню бабушкину квартиру с тогдашней обстановкой – зелёными в белую полоску обоями, старинным ореховым сервантом с закруглёнными углами, платяным шкафом из карельской берёзы в комнате и рыжим выцветшим линолеумом на кухне.

В квартире пахло домашней затхлостью и готовкой.

Окна располагались на солнечной стороне дома, поэтому в квартире всегда было тепло и светло.

Когда мама уходила на работу, бабушка обычно забирала меня к себе.

С ней жила её престарелая тётя Матрёна, которая заменяла ей мать, умершую во время Великой Отечественной войны.

Матрёну я запомнила высокой, худощавой пожилой женщиной, которая всё время молилась с лестовкой в руках на коврике под лампадой и иконами, стоящими на шкафу в кухне.

Я внимательно смотрела, как она что-то бормочет про себя, кланяется, становится на колени, и меня это сначала пугало.

Когда бабушка сказала, что она молится богу, я перестала бояться.

Но интерес, с которым я наблюдала за молитвами прабабушки, не пропал – мне всё время хотелось услышать слова молитв.

Но я ничего не могла разобрать, кроме «Господи, помилуй» и «аминь», которые Матрёна произносила несколько громче, чем все остальные.

Матрёна любила меня: она играла со мной в мячик, в ладушки и читала мне вслух книги.

Глядя на меня, она по-доброму улыбалась, и я улыбалась в ответ.

Глава девятая. У бабушки

Помню ночи в бабушкиной квартире.

Бабушка укладывала меня спать в комнате и прикрывала дверь, а сама уходила на кухню.

Из-под прикрытой двери виднелся на потолке длинный треугольник света, который чем-то напоминал мне плоский клюв какой-то большой неведомой птицы.

Я медленно засыпала, слушая, как бабушка гремит на кухне сковородками и кастрюлями, до меня доносился запах еды.

Иногда бабушка шёпотом ругалась и шипела, когда обжигалась рукой об электроплиту или случайно роняла кастрюлю, или обрезалась о нож, роясь в ящике кухонного стола.

А рядом со мной, на соседней кровати, спала прабабушка Матрёна и храпела.

Поздней ночью бабушка, наконец, выключала свет в кухне и сама ложилась спать. Она слегка всхрапывала и глубоко дышала во сне…

Иногда, засыпая, я подолгу смотрела в окно и видела там жёлтые и оранжевые огни, подвижные и неподвижные.

До моих ушей доносился шум машин, не прекращающийся ни на секунду.

Глава десятая. Побег

Меня решили отдать в детский сад. Это случилось зимой.

И я впервые узнала, что такое просыпаться по утрам с превеликой неохотой и куда-то бежать.