Государственная безопасность. Роман - Сергей Долженко

Но вот что совершенно отчетливо запомнил Урмас и мог вспомнить слово за словом, так это следующее:

– Я понимаю, почему ты её шлепнул, – заявил ему на ухо в той юрте Диман. – У меня на свою иногда такая злость поднимается, что, кажется, еще немного и убил бы… Конечно, проблем потом масса, и думаешь… а, пусть живет…

Урмас никак тогда не отреагировал на его первые слова, потому что сразу их не услышал, а вспомнил только потом, вот почему он лишь сказал Диману:

– Напрасно ты думаешь, что я могу с чужой женщиной… Нет, никак нельзя так думать обо мне… понимаешь, она у тебя немножко странная на первый, обывательский взгляд, а на самом деле ведет себя очень естественно, для себя, конечно… так этим её качеством гордиться можно…

Но Диман, наверное, не слушал его, так как что он сказал в ответ, Урмас вспомнить не мог.

Вернулся Савойский к себе на квартиру поздним вечером. Каким образом? Черт его знает… просто ощутил себя тихим и трезвым, когда под многозвездным небом спустился с дороги к своей калитке. Его оконце светилось неряшливой желтизной.

«У меня гости?» – слегка удивился он.

Но запах, встретивший его, был нежилым. Тот самый запах, который едва сочился из-под дверей хозяйкиной комнаты, теперь густой непрошибаемой волной плыл по комнате.

Гость и вправду был. Самый неожиданный. Посередине на стуле сидел, широко и уверено расставив ноги, грузный и непроницаемый, будто степной истукан, участковый Казарбаев.

– Добрый вечер, – сказал Урмас смущенно.

Участковый не ответил, лишь слегка приподнял веки и своими черными бесцеремонными глазами в упор принялся разглядывать его.

– Ты где был? – спросил он, дождавшись, когда учитель встанет на некотором расстоянии, в неловком скованном положении…

– Я обязан вам докладывать? – разозлился на свою податливость Урмас. Прошел, включил лампу, стал убирать книги со стола.

– Ты где был сегодня в два часа? – нехорошо смягчив голос, спросил Казарбаев.

– В два часа я разговаривал с вашим Евгением Михайловичем.

– Это вчера, где ты сегодня шлялся, почему не явился по повестке?

Урмасу мгновенно стало нехорошо.

– Так сегодня…

– Седьмое июля, – насмешливо подсказал участковый, приподнимаясь. – Вот что, паренек… Завтра в двенадцать к Шишкову. И смотри за календарем, а то можем и под конвоем… И сегодня бы тебя достали, да жалко из-за такого сопляка машину гонять…

– И вот еще, – у самого порога сказал милицейский, Урмас подавленно следовал за ним, покорно проглотив «сопляка», – я разговаривал с твоей хозяйкой… характеризуешься неплохо, но баб больше не води…

Сказал, скользнул по нему черным нечитаемым взглядом и вышел…

«А круг, кажется, сужаться начинает…» – обречено подумал Урмас, повалившись на койку.

Отдохнуть не смог. В оконце деликатно стукнули, и немного позже вошел тщедушный пожилой мужичок в черном, тщательно отутюженном костюме. Его смуглое татарское лицо с черными неопрятными бровями излучало некоторое смущение и полную благожелательность.

– Здравствуйте, Гадий Алексеевич, – поднялся Урмас.

– Управился по хозяйству, уложил детей и думаю, к какому очагу приткнуться? – все это гость проговорил быстро, беспрерывно осматриваясь, и, без всякого сомнения, был сильно пьян.

Наступила томительная пауза, во время которой Урмас соображал, что бы такого сказать, ибо о своем соседе, который помог ему пристроиться к Лайковой, знал немного: его бросила жена с двумя дочками, работает он на довольно сложной должности в местном отделении Госбанка, и вид его совершенно не говорит о двух полученных им высших образованиях…

Гадий Алексеевич, тоже не найдя что сказать, махнул рукой и вытащил мутную бутылку из-под лимонада, заткнутую газетным кукишем.

Урмаса передернуло, но, боясь поставить соседа в совсем неловкое положение, он вынес на стол два стакана и смущенно признался, что закусить нечем.

– Да ладно, – отмахнулся тот. – Ты чего мне не сказал, что голодаешь, мяса бы принес, сметаны, молока – у нас все дармовое… что-то из совхоза клиенты подвезут, что сам в сарае сделаешь… – выпил сразу, не дожидаясь Урмаса, который едва отпил глоток…

– Что новенького молодежь расскажет? – проговорил он, закуривая беломорину.

Все действия ему приходилось совершать очень тяжело, поскольку вместо левой руки у него был протез с металлическим крюком. В первый раз, когда он закуривал при Урмасе, тот попытался ему помочь, но нарвался на такой ненавидящий взгляд, что теперь лишь отворачивал глаза от его специфических движений…

– Слышал, че делается? Девчонка пропала… Тар-тары обыскали – нет. Где еще молодежь перед экзаменами пропадает? На дамбе, озеро наше местное, воды там по шейку. Вызвали аквалангисток из области – и туда. Говорят, сидела под водой на корточках, блузка на ней порвана, а полголовы страшенным ударом разрублено… Кто? Зачем?

Урмас примерился к стакану ужаснейшей самогонки, но все же не выпил.

– Он не знает, ты не знаешь, а кто знает? Я знаю – Гадий Алексеевич! И любой знал, если бы «Науку и жизнь» любил внимательно читать… А там вот что написано… я популярно объясню… К примеру: собирает хозяйка на стол. Салфеточки, грибочки, огурчики соленые… вилки там, стаканы… И кто-то кладет прямо посередине стола грязное свиное копыто – оно как, в глаза бросаться будет? Будет! А если покладут, скажем, вместо «Пшеничной» бутыль шотландского виски или какое-нибудь бургундское… а? Как это будет сочетаться?

Гадий Алексеевич совсем не пьяно оглядел слушателя и остался им недоволен.

Урмас явно мучился, сидя на жестком стуле и с тревогой отшатываясь от стакана самогона…

Оратор уныло и с долей брезгливости посмотрел на него, и в это время ненавистное оконце снова задребезжало от удара.

Урмас сжался… и почти вслед за стуком торопливо вошла шальная Нинель в светлом летнем плаще нараспашку.

– Кого я вижу! – усмехнулась она, небрежно кивнув инвалиду, и обращаясь к Урмасу: – Растлитель малолетних запивает свое горе стаканами водки… Фу, да это самогон!

Сосед смутился, сгорбился.

– Пойду я, – смущенно сказал он. – Заговорил вас…

Поднялся, все как-то с неохотой. У выхода все же не стерпел и шепнул Урмасу:

– Плохо. Очень плохо, когда на столе вместо нашей водки бургундское стоит… Не надо так делать. Не советую… И ей скажи…

– Не буду, – легко согласился Урмас. С облегчением заперев за ним сени, вернулся и попытался открыть форточку или само окно. Пожухлая краска спеклась в щелях, дерево рамы крошилось под пальцами, и от досады он чуть не выбил стекла…

– Оставь! – попросила Нинель. – В этой комнате надо аквалангистам жить, для тренировки. Набрать на улице свежего воздуха – и сюда… Кто меньше протянет, того в шею гнать.

Урмас резко обернулся. Краснота полосой шла по его лицу.

– Почему я должен жить как аквалангист? Почему я должен выбивать это окно, когда оно должно легко открываться? Зачем я примерно сижу, хожу, разговариваю, спрашиваю и отвечаю в том месте, в котором я себя никогда не представлял? Почему ко мне и без моего спроса приходят люди, которых я не хотел бы видеть и в страшных снах?

Урмас запнулся, потому что Нинель беззвучно смеялась.

– Ежик. Иголками внутрь, – сказала она, подошла и с необыкновенной мягкостью взъерошила ему волосы на затылке. Неведомое тепло пронизало Урмаса от макушки до пят. Даже больное подергивание в правом виске утихло…

Она тут же неприятно дернула его за ухо:

– Не кричи. Я сама легкая на крик. Мне даже кажется, что умру я так: вскрикну – и вся моя жизнь через этот крик и улетит…

– Нин, иди домой, я устал.

– Ладно. Как скажешь, начальник.

Он помог ей одеться.

– Тебя проводить?

– Чего это ты спросил? Не надо… До завтра.

Ох, сделать бы так, чтобы очень долго не наступало завтра. Или наступило бы, но другое завтра…

Сполоснул в ведре стаканы, убрал со стола. Выдвинул из-под кровати чемодан, сложил вещи. Настольная лампа никак не помещалась, и пришлось её сунуть в сетку с продуктами.

Поезд на Кустанай следовал через Тар-тары без пятнадцати час. Урмас вышел в начале первого. Но сначала он захотел взглянуть на таинственную, постоянно следящую за ним Лайкову. Подошел к её комнате, постоял, прислушался – обычных непонятных бессмысленных звуков не было, и он решил слегка приотворить дверь. Поднажал коленом, дверь поехала, и в образовавшуюся щель на него снизу, чуть ли не с самого пола, посмотрели два круглых светящихся глаза. Он отпрыгнул, схватил чемодан и побежал к выходу – проклятое ведро опять наскочило на него и зазвенело, задребезжало, казалось, на весь поселок. Оглянулся – за ним по полу бежал кто-то тяжелый, низкий, неповоротливый, издавая знакомые всхлипы и бормотанье… Кожа его вмиг обледенела, он выскочил из сеней, гигантскими прыжками пересек двор и только на ярко освещенной улице встал и снова оглянулся.