Государственная безопасность. Роман - Сергей Долженко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тогда будем знакомы.
Молодой человек вынул толстую бордовую книжицу и, раскрыв её, приблизил к лицу Барыкина. Но Миша от непреходящего волнения не смог не то что буквы разобрать – фотографию толком не разглядел…
– Старший лейтенант УКГБ СССР по Тургайской области Сергей Николаевич Меньшиков.
– Угу, – кивнул Миша, забыв представиться в ответ. Но этого и не потребовалось. Номер был двухместным. На одной кровати лежал пухлый заношенный портфель Сергея Николаевича, на другую он сел сам, предложив кресло Барыкину.
– Хочу тебя поздравить, Михаил, – торжественно начал лейтенант. – Информация о способах хищения зерна на вашем элеваторе, которую ты доставил к нам в приемную, обладает исключительной ценностью.
– Лишь бы помогло, – загорячился юный корреспондент. – При уборке урожая путем обвеса, снижения качества, сортности зерна каждую машину обкрадывают на триста – пятьсот килограммов… Потом этим зерном покрывают свою бесхозяйственность, пускают на взятки нужным людям…
– Могу заверить, – мягко перебил Сергей Николаевич, – твоя информация проанализирована, отправлена на Верх, и выводы по ней сделают уже в масштабе всей республики.
– Большое спасибо! – с жаром воскликнул Миша. – Ведь мы у врагов закупаем сорок миллионов тонн зерна! Когда сами…
Меньшиков снова, очень деликатно, перебил:
– Если бы каждый советский человек помогал нам, как ты, то мы жили бы намного богаче. Понимаешь?
– О нашей несознательности можно тома наговорить, – с неподдельной горечью сказал корреспондент. – Приедешь в совхоз, а люди от блокнота, словно от ножа бегут…
– Мы, – Сергей Николаевич встал, поднялся и Миша, побледнев от дыхания Великих перемен, – то есть Комитет государственной безопасности Советского Союза, предлагаем тебе подумать о совместной работе…
– Что я могу? В чем работать?
– По всем вопросам, которыми занимается советская контрразведка, – просто сказал Сергей Николаевич и сел. Опустился в кресло и Миша.
– Но вы же шпионов ловите? – робко спросил Барыкин. – У меня нет специального образования…
– У тебя несколько туманное представление, чем занимается современная разведка, – без малейшей укоризны в голосе сказал лейтенант. – Сейчас очень внимательно послушай. Никаких записей. Только запоминай…
В столовой было нечем дышать. Мокрые, как из парной, толстогубые раздатчицы двигали гигантские кастрюли с супом – в янтарных жировых лужицах плавали мертвые мухи; другие серые разбойницы облепляли тюль на окнах, ржавые лопасти неработающих вентиляторов…
Урмас взял стакан яблочного компота, салат из квашеной капусты и сел рядом со сдвинутыми столами – за ними шумно обедали аквалангистки. Они то говорили о некоем Арслане, который вряд ли заплатит обещанные полста рублей за эту командировку, то со смешками переругивались…
– Что ж ты, Валька, мертвяка не подстраховала? У меня едва сердце не оборвалось, когда он вырвался у тебя… Ума нет, считай – калека!
– Тебе что! Ей, бедолаге, пол-лица кормой отхватило…
– Зачем ей лицо? – лениво парировала Валька, подвижная, как мяч, толстушка. – Родичи в морге на лапу дадут, еще лучше сделают…
Урмас отодвинул салат, чрезмерно политый подсолнечным маслом, подумал, отпил теплой, еле пахнущей яблоком, воды, встал и пошел к выходу.
– Тише болтай! – услышал вслед громкий шепот. – Человеку аппетит испортила…
– Значит, есть не хотел, – беззастенчиво ответили шепоту.
На улице Урмасу показалось прохладнее, хотя в это время светило своим раскаленным брюхом почти ложилось на Тар-тары…
Он пересек центр, с содроганием посмотрев на беззащитную гипсовую темень Ленина, прошел между зданиями КПСС и Советской власти, обогнул терриконовую вышку золы у котельной и побрел к РОВД по изрытому весенними колеями пустырю, на котором тлел грудами мусор и режуще блестели битые стекла…
В милиции, за плексигласовой перегородкой, сидел дежурный, пожилой лейтенант в синей застиранной рубашке с погонами.
– Чего надо? – хмуро спросил он.
– Меня в двенадцатый кабинет вызвали…
– Фамилия?
– Савойский.
– Ну, иди, Савойский, раз вызвали… Второй этаж направо.
Нужный кабинет с табличкой «Зам. начальника РОВД» оказался запертым. Да и на всем этаже никого.
Урмас походил, рассматривая стенды и плакаты на стенах. Остановился возле одного – на атеистическую тему. С плохих черно-белых фоторепродукций глядели длиннобородые старики с сумрачными глазами, и рядом – заплаканные дети. В статье под ними Урмас прочитал, что эти преступные старики являлись главарями христианских сект и пытались сжечь заплаканных детей в обрядовых целях. В заключительном абзаце приводились статьи УК за вовлечение несовершеннолетних в религиозную деятельность.
Его вдруг окликнул тихий девичий голос:
– Урмас Оттович, у вас нет с собой сигареты?
Он тут же обернулся, но во всем коридоре по-прежнему никого не было. Подождал в недоумении, и ему показалось, что за одной из дверей кто-то стоит настороженно, переминаясь с ноги на ногу…
Подошел, открыл эту дверь – за ней тесный туалет, и из бывшей там проволочной корзины для мусора выскочила рыжая голохвостая тварь…
Урмас моментально отскочил – крыс он боялся до смерти…
«От жары не то еще почудится», – подумал, успокаиваясь…
Появились какие-то люди, застрекотала машинка в приемной начальника РОВД, пришел и вызвавший его капитан. Был он сейчас в штатском, но выглядел ненамного веселей.
«Евгений Михайлович» – вспомнил Урмас.
Спустя полчаса его пригласили. Капитан записал в протокол допроса анкетные данные и спросил:
– Когда вы в последний раз видели Гамлетдинову?
Спросил и, неотрывно и, не моргая, уставился на Урмаса.
– Сегодня какое число, Евгений Михайлович?
– Называйте меня – гражданин следователь, – сказал капитан. – Сегодня десятое июля.
– Уволился я восьмого… Шестого, последний раз я видел её шестого июля.
– При каких обстоятельствах?
– Понимаю… Меня поставили классным руководителем над 10 «б». Зря поставили… Я только второго был принят на работу, и то – временно. Я не знаю, зачем Аманжолов, директор, так распорядился… Я предупреждал, что сюда ненадолго, у меня мама болеет, и вот-вот могут по справке отозвать…
– Короче.
– Меня представили классу. На Галю, то есть Гамлетдинову, я сразу обратил внимание, на неё нельзя не обратить внимания, очень незаурядная девушка… Знаете, красота – тоже талант, усилие… Многие бывают привлекательны, но как бывает привлекателен дом, у которого лишь фасад отреставрирован, а внутри все заброшено… Галя красива именно своим душевным движением. Её красота – в улыбке, в прищуре глаз, в привычке смеяться…
– Еще короче.
– Да, конечно… Шестого числа на большой перемене в учительскую пришла техничка и сказала, что в девичьем туалете старшеклассницы курят, ругаются… Аманжолов послал завуча, Алевтину Федоровну, меня, еще одну преподавательницу, не помню, как её звать, это, наверное, легко установить… Нет, я в туалет сам не заходил вначале. Женщины их выгнали всех, переписали… потом Алевтина Федоровна сказала, что Гамлетдинова демонстративно не выходит, манкирует… и ты, мол, как классный, поговори с ней. Ну, я зашел. Она сидит на подоконнике, ногу на ногу закинула, как в журнале, и губы красит. Молчит и поглядывает, что я буду делать… Потом она сказала… она сказала… – холодея, повторил Урмас. Он вспомнил, что ему сказала Галинка. Она спросила: «Урмас Оттович, у вас нет с собой сигареты?»
– Дальше, – приказал капитан.
За все время он не переменял позы, не отводил от Урмаса своих бесчувственных глаз, не выказал ни интереса, ни равнодушия. И записывал мало, лишь делал пометки.
– Ну, она послушалась и вышла. Все. Больше я её не видел, потому что в этот же день пришла телеграмма о болезни матери, и я стал увольняться. А секретарь поссовета требует, чтобы на заявлении о выписке расписался сам Аманжолов. А он меня увольнять не хочет, говорит, отпуск дам до сентября, а там возвращайся… Разве это по закону?..
– Где живешь?
– Элеваторная, дом двенадцать. Мне хозяйка, Лайкова, комнату сдала…
– По вечерам с Гамлетдиновой встречался?
– Как я мог? Вы что? Я видел Галю всего два раза… когда урок вел, и вот второй раз…
Евгений Михайлович продолжал смотреть на Урмаса, но вопросов больше не задавал. Молчание между ними повисло на несколько минут. Затем он долго заполнял какие-то бланки и три из них дал Урмасу.
– Почему так много?
– Протокол. Внизу распишись: «С моих слов записано верно». А это подписка о невыезде. Поставь подпись. И завтра к двум ко мне – вот повестка. Теперь свободен…
«Свободен», – подавленно повторял Урмас всю обратную дорогу.