История военного искусства - Ганс Дельбрюк

 Далее следует отметить, что авторы порою весьма неясно выражаются и порою даже впадают в противоречия: вместо точных цифр они нередко дают лишь описания. К тому же "шаг", который нередко принимается за единицу измерения, представляет крайне неопределенное понятие. Да и фут, или "башмак" (пядь), не представляет всюду одну и ту же меру. Собственно, нормальным построением в боевом порядке, по-видимому, является 3 фута в шеренге, но иногда упоминается и о более тесном, и притом гораздо более тесном, построении - до одного локтя и даже до одного фута на человека, причем требуется, чтобы во время самого боя густота изменялась, особенно чтобы против конницы смыкались как можно плотнее. Твердо установленной схемы античных писателей - 6, 3 и 1 S фута - мы уже не встречаем нигде; даже когда Вильгельм Людвиг, ссылаясь на Элиана, прямо на это указывает, то, собственно, он этого не воспроизводит. Это тем более примечательно, что можно было бы сказать, что эта схема сама собою получается при выполнении одного перестроения, о котором упоминает уже Вильгельм Людвиг и которое в течение всего XVII столетия играло большую роль во всех руководствах по военному обучению, это - сдваивание, о котором мы упоминали выше, в цитате цюрихца Лафатера. Еще в строевом уставе Фридриха III Бранденбургского 1689 г.99, непосредственно перед упразднением пикинеров, указания относительно сдваивания и утраивания шеренг и рядов разработаны весьма подробно. Интервалы прямо не обозначены, но если положить в основание элементарный интервал в 6 футов, то при сдваивании и при утраивают мы приходим точно так же, как и греки, к 3 и 1 S футам.

 Если, несмотря на это, в колоннах пикинеров нового времени мы не находим повторения твердой греческой схемы, то это, несомненно, зависит не от того, что в XVI и XVII веках строевое учение производилось менее точно, чем у греков.

 Аналогия между позднейшей македонской фалангой и нашей квадратной колонной, правда, имеется налицо, однако она подлежит известным ограничениям. Хотя сарисса и длинная пика почти тождественны, однако тактика - различна. Напоминаю, что я отнюдь не считаю македонскую фалангу, как нам ее описывает Полибий, тождественною с фалангой Александра Великого. Очень длинная сарисса и крайне плотное построение представляют заключительную фазу продолжительной эволюции в этом направлении. Позднейшая македонская фаланга при ее широком фронте и тесной сомкнутости двигалась крайне медленно; ее принцип заключался в том, чтобы раздавить противника своей отыканной пиками массой. Фаланги Александра были еще много подвижнее. Но еще подвижнее были ударные колонны швейцарцев и ландскнехтов. Первичная тактика швейцарцев основана была на внезапной бурной атаке, по возможности врасплох; тогда как позднейшая македонская фаланга, собственно, могла функционировать нормально лишь на ровном поле; ударные колонны, особенно при их обходных движениях, почти не боятся никаких местных препятствий. Их обычное построение поэтому не могло быть слишком тесным; но при известных условиях, особенно же когда им приходилось выдерживать атаку рыцарей или рейтаров, они смыкались воедино как можно теснее.

 Это тесное смыкание сзади наперед производилось в серьезном бою чрезвычайно просто и естественно посредством надвижения задних шеренг; смыкание по фронту было уже не так просто; правда, что само собою делается известное скучивание к середине, подобно тому как то сообщается о римлянах при Каннах и как Макиавелли о том свидетельствует вообще, но в момент, когда приближается атака неприятеля, попытка сомкнуться таким путем могла бы смять все построение. Поэтому уплотнение фронта, надо полагать, выполнялось тем, что шеренги надвигались сзади, причем всякий раз, как между двумя солдатами одной из шеренг появлялся пробел, его заполнял солдат из задней шеренги. Впоследствии систематически упражнялись в таком вступлении из задней шеренги в менее плотную переднюю. Это и есть то сдваивание, о котором мы уже упоминали.

 А у античных писателей, Вегеция и Элиана, мы встречаем упоминание о таком упражнении, выработавшемся, с чисто греческой логической последовательностью, в схему шести-, трех- и полуторафутового протяжения по фронту на человека. На практике в серьезную, решительную минуту это перестроение, конечно, не могло выполняться с такой безукоризненной четкостью. Солдаты при продвижении вперед не удерживают с такой точностью эти интервалы. Писатели нового времени, которых мы просмотрели, были в полном, живом контакте с практикой и заимствовали непосредственно из нее свои указания, поскольку они не повторяли данные древних писателей. Они в меньшей мере, чем греки, - философы. Они не дают логической схемы, но оценивают то, что сами переживали и видели, причем оценивают они весьма различно, а иногда дают на себя влиять своей наклонности к теоретическим построениям. Как далеко практики могут расходиться между собою в подобных оценках, в этом мне самому пришлось недавно убедиться на собственном опыте, когда я опросил трех кавалерийских вахмистров относительно того, какое пространство в настоящее время (1909 г.) занимает лошадь по фронту. Ответы гласили: "один шаг", "добрый шаг", "полтора шага"; если принять во внимание, что они исходили от трех одинаково обученных и обладавших одинаковой опытностью людей, то расхождение покажется весьма существенным.

 К этому я могу тут же добавить, что выше цитированный французский военный писатель Биллон, подполковник господина де Шаппа, считает (стр. 259), что при 10 шеренгах пики последней шеренги еще высовываются перед фронтом, в то время как Монтекукули (II, 579) требует, чтобы пикинеры строились не глубже чем шестью шеренгами, ибо пика не хватает дальше пятой шеренги.

 Если после всех этих соображений мы еще раз мысленно сделаем общий обзор приведенных нами показаний, то мы придем к заключению, что пикинеры, как общий принцип, наступали довольно разомкнутыми шеренгами с тремя футами пространства по фронту на человека, в бою же часто переходили к гораздо более сомкнутому пространству. Особенно это имело место в оборонительном бою при отражении кавалерийской атаки. Однако и при встречном бое двух квадратных колонн, когда атакующая колонна, наткнувшись на противника, задерживалась и все теснились вперед в самую первую шеренгу, то первоначальный пустой интервал в три фута исчезал, как не только нам о том сообщают некоторые из вышеприведенных писателей-теоретиков, но и как мы можем выявить из хода многих сражений; тогда старались, подобно македонской фаланге, раздавить противника тяжестью своей тесно сомкнутой массы. Такие картины дает нам Чериньола (1503 г.), Ваила (1509 г.), Равенна (1512 г.), Новара (1513 г.), где швейцарцам, в то время как они атакуют ландскнехтов, французские жандармы угрожают с фланга, и они ради одного этого должны тесно сомкнуться, Ла-Мотта (1513 г.) и еще Бикокка (1522 г.) и Павия (1525 г.), где колонна нижненемецких ландскнехтов - "черных" - была охвачена, как тисками, обеими колоннами Фрундсберга и Эмбса, и наконец Черезола (1544 г.). Если колонна смыкалась лишь в последнее мгновение и притом, пожалуй, не вполне равномерно, то она скоро и размыкалась в самом процессе боя, когда противник начинал сдавать, и постепенно переходили к преследованию. Здесь не следует схематизировать и идти слишком далеко по пути установления определенных мер, на что нас так легко соблазняет потребность в теоретическом построении. Как бы то ни было, чрезвычайное смыкание, по крайней мере, к известному моменту, подтверждено с полной достоверностью хотя бы легендой о Равенне, будто ловкие испанцы вскакивали на головы ландскнехтов и сражались с ними сверху. Чтобы такая легенда могла сложиться, необходимо, чтобы и у рассказчиков, и у слушателей имелось налицо представление о сплоченной до крайнего предела массе.

Глава IV. ГУСТАВ АДОЛЬФ.

 Последователем военного искусства Морица Оранского был Густав Адольф, который не только воспринял и развил новую тактику, но и положил ее в основу стратегии широкого масштаба.

 К концу средних веков едва не произошло объединение в одно государство Швеции, Дании и Норвегии подобно тому, как около того же времени объединились друг с другом Кастилия и Арагония. Но шведы воспротивились такому объединению и в борьбе за свою национальную независимость образовали военное государство невиданной дотоле силы. Страна, с включением Финляндии и Эстляндии, насчитывала тогда едва один миллион жителей (не более чем тогдашние курфюршества Саксонское и Бранденбургское вместе взятые), но и народ, и сословия, и король сомкнулись в одно неразрывное целое, в то время как в немецких странах, подчиненных как Габсбургам, так и Гогенцоллернам, вся дееспособность была парализована противоречиями, разделявшими государей и сословия, а простой народ прозябал в тупом безразличии. Королевская власть династии Вазы, не имевшая своим источником феодальное наследственное право, а созданная народным избранием, носила совсем иной характер, чем власть немецких князей, и как королевская власть в Швеции отличалась от власти немецких государей, так и шведские сословия весьма существенно отличались от сословного представительства в остальной романо- германской Европе. Шведский рейхстаг был своего рода профессиональным представительством, не являющимся носителем чьих-либо прав, а созываемым королем по его усмотрению для его поддержки. С этой целью король созывал не только дворян, духовенство и бюргеров, но и крестьян, а наряду с ними также и представителей офицеров, судей, чиновников, горняков и других профессий100. Последние группы постепенно отпали, а представительство от офицеров объединилось с представительством от дворян, так что образовалось прочное представительство четырех сословий, которые сливались в одних стремлениях с королем и выражали единую волю по отношению к внешнему миру. Вступив в 17 лет (1611 г.) на престол, внук Густава Вазы Густав Адольф приобрел в борьбе с русскими и поляками Карелию, Ингерманландию и Лифляндию и довел численность своей армии до 70 000 человек, что в отношении к народонаселению Швеции представляло больший процент, чем выставленный Пруссией в 1813 г.101.