Чужая боль - Эльмира Нетесова

— Ну, хоть ты помоги!

Казалось, весь свет от нее отвернулся. Юльку не хотел слушать никто, а виною тому было ее корявое прошлое.

— Иван Антонович! Сил больше нет. Помогите! — взмолилась девка, придя в контору хозяйства. Ее никто не воспринимал всерьез.

— Юлька, если ты решила, не отступай от своего. Это единственный мой совет тебе, — отвечал человек. И она снова шла по инстанциям.

Ее старались не видеть и не замечать, над нею в открытую смеялись.

— Юлька, отступись! Давай мы возьмем ребенка, и она будет расти у тебя на глазах, — говорили дорожницы. Но девку это не устраивало. Она уже приобрела все приданое, повесила к потолку люльку, купила коляску, кучу одеялок и пеленок. Разноцветные распашонки, пинетки, ползунки грудами лежали на столе. В стройный ряд выстроились пузырьки с сосками. Горшки, игрушки заняли целый угол. Юлька каждый день что-то прибавляла и никак не верила, что ей откажут получить свою радость. Она жила этой мечтой. Ее больше ничего не интересовало.

Была ночь, когда девка, качая пустую люльку, тихо запела колыбельную. Ей казалось, что в кроватке лежит Наташка и никак не хочет спать. А время уже позднее, скоро полночь. Ей самой хочется спать. И, глянув на дверь, протерла глаза. Юльке показалось, что ей померещилось. Но нет, в дверях стоял человек и с удивлением смотрел на бабу.

— Кто ты? — спросила громко, испуганно.

— Я Костя! Ты не узнала, забыла меня?

— Нет! Помню!

— А к чему этот маскарад?

— Пока маскарад. Ты проходи, не бойся.

Парень прошел в комнату, заглянул в пустую люльку, в лицо Юльки и спросил:

— Что за психоз?

Юлька рассказала ему все от начала и до конца. Костя слушал молча, не перебивая.

— Ты сама сможешь родить, зачем тебе чужой ребенок? Я как раз пришел к тебе с очень серьезным разговором. У меня умерла бабка. От инсульта скончалась. Сегодня ровно сорок один день прошел. Раньше не мог придти к тебе, чтоб не обидеть бабулю.

— Но ты мог позвонить и сказать, что случилось? Ты банально исчез, как хулиганистый мальчишка.

— Прости!

— Что простить?

— Разве причина не уважительная?

— Ты должен был поставить в известность.

— Возможно, ты права. Но вот эти штуки, что значат? Ведь в семье все заранее обговаривается, тем более появление чужого ребенка. Мы способны иметь своего, родного.

— Все так. Но я дала слово Рите и не могу от него отказаться.

— Пойми, глупышка! Тебе не дадут дитя. И только свое будет по-настоящему своим. Откажись от дурной затеи. У нас будет свой. Обязательно родишь мальчугана. Назовем его Ромкой. Правда, красивое имя придумал?

— Мне больше нравится Наташка. Я с нею душою сроднилась. Хочу дочь. Милую, нежную, русоволосую.

— Но она чужая!

— Нету чужих детей. Есть черствые, злые люди. Им вовсе не нужны дети. У них свое на уме. Они переполнены надуманными условностями, а что рядом страдает душа, их не колышет. А я хочу нежность и понимание. Ты оказался слишком черствым. Тебе приспичило, вот и прибежал. Другой бабы на тот момент не подвернулось.

— Я столько отшагал, чтобы попасть к тебе и услышать эту глупость? От кого другого, но от тебя никак не ожидал.

— Мне не надо моралей. Я для себя все решила окончательно. И я тоже не могу нарушить обещание, данное покойной.

— Дура! Ты сама не на ногах.

— Будем учиться ходить вместе, — рассмеялась Юлька, даже не обидевшись.

— Юля, прости грубое слово. Но ведь это безумие, откажись, пока не поздно. Ты родишь своего, родного.

— Может быть! От того, кого выберет в отцы моя дочь. Право выбора теперь только за нею, а дети не ошибаются. У них свое чутье. И я ему доверюсь.

— А если оно будет не в мою пользу?

— Значит, ты чужой и покинешь нашу семью.

— Даже так?

— Это безусловно!

— Ты хорошо обдумала сказанное?

— Само собою…

— Тогда мне нечего добавить.

— Незачем было начинать. Мы с самого первого дня были чужими. Нет понимания, нет тепла. Есть только условности. Как жаль, что мы вовсе чужие. На нас сыпятся одинаковые беды. Но они ничему не учат. И мы навсегда остаемся глупцами.

— Юлька! А ведь я люблю тебя, — услышала тихо.

— Если бы любил, ты бы понял меня без лишних слов. Ведь я слово дала умирающей подруге. Она выбрала меня в матери своему ребенку, и я пообещала ей взять к себе девочку. Об этом теперь вся деревня знает. Как я откажусь от своего слова? Ты соображаешь, что предложил?

— Да кто даст тебе ребенка? Или у нее нет другой родни? Где ее отец? Куда делся?

— Это не твоя проблема. Он уехал, бросил обеих! Я возьму девочку и буду растить как свою дочь.

— Но у тебя нет навыков. Одно дело свой ребенок. Тут тебя измучают всякие проверки и комиссии. Любой может впереться с проверкой и попробуй, откажи впустить. Короче, хороший хомут надела на шею. А зачем? Через год родила бы своего без всякой мороки.

— Теперь поздно спорить.

— Ты все же решила взять чужую?

— Мне она будет своей!

— Но ты со мною не советовалась. А я категорически против чужого ребенка в семье. Я не знаю, какие у нее наклонности, характер и здоровье?

— Обычный ребенок. Не хуже и не лучше других.

— Свой всегда лучше! Моя бабка даже говорить о таком не стала бы! Надо быть ненормальной, чтоб решиться на такой шаг. Лично я категорически против!

— А кто тебя спрашивает? Я и не советуюсь. Ты спросил, я ответила, но не больше того. Решение уже принято. Сам видишь, — показала на гору детских вещичек.

— Это маразм! Навязчивая болезнь одинокой женщины. Ты бесишься от безделья. Где ты видела, чтоб люди сами, добровольно навязывали на себя обузу. Чего ты хочешь тем добиться?

— Только ребенка! И больше ничего!

— Ну, знаешь, ты больная на голову! — вспыхнул Костя, не сдержавшись.

— Может быть! Ты все сказал?

— О чем теперь говорить?

— Так вот освободи этот дом и больше никогда не приходи сюда. Мы слишком разные с тобой, и нам лучше никогда не видеться.

— Ты подумай, Юлька! Еще не поздно исправить глупость, какую ты не успела совершить.

— Нам не о чем говорить. И я порядком устала от тебя. Честно говоря, ожидала совсем другого поворота. А ты лгун. О чем с тобою говорить? Ты мне противен.

— А говорила, что любишь!

— Ошибалась. Все прошло.

— Ну что ж? Как говорят, не все мечты сбываются. Хорошо, что не завязли в отношениях, и порвать их не сложно. Что ж, прощай, несостоявшаяся любовь. Спасибо за очередную науку…

Он вышел в дверь боком. Тихо прикрыл ее за собою, тенью промелькнул под окном. Вот и калитка хлопнула, словно ойкнула. От Кости даже памяти не осталось.

— Вот черт, а почти полюбила козла! Уж чего только не нагородил тут. Может, отчасти прав. Многие мне такое говорят. Крутят у виска, называют дурой. Ну, разве стыдно бабе захотеть стать матерью? Кто может такое осудить? Пришло и мое время. Чем рожать от всякого дегенерата, лучше взять эту девчушку. Еще неизвестно, какой ребенок от него получится. Но если в него удастся, хорошего не жди.

Девка и сама не знает, отчего льются слезы по лицу, и давит сердце боль.

…Акуле в эту ночь не спалось, и она решила сходить к соседке за успокоительными каплями. Свои закончились. Отдала последние, даже не предполагая, что самой могут понадобиться. А сердце вон как давит, в глазах темно.

— Юля, девочка, выручи! — ступила через порог. Девка, едва глянув на старуху, поняла, что той плохо.

Провела в комнату, напоила корвалолом, валерианой, уложила на диван и рассказала о Косте. С единственной во всей деревне поделилась бабьим секретом. Старуха даже на локте привстала:

— А нешто дитя помеха?

— Вот и я о том говорила ему.

— Это ты верно решила, что отказала ему. Нет человека, и этот не мужик. Тот не человек, коль от дитя отказывается. Нынче от нее, завтра от тебя. У таких сердца нету. Оно им ни к чему. Он и своего любить не будет, только себя. Уж такой удался, — выпила лекарство, легла поудобнее на диване:

— У меня надысь баба лечилась. Ну, у нее женские дела. Ей нервничать нельзя, поднимать тяжелое. А бабы как? Везут, пока ноги носят. А тут свалилась вглухую. Ну а мужик палец о палец не помогал ей. Ну тут я за него взялась. Да так впрягла, что бегом забегал. На одной ноге завертелся. Так к ночи аж упал на койку. Понял, какая она бабья доля. С неделю мучился. Так схудал, сущим скелетом сделался. Зато и нынче бабе во всем помогает. И меня благодарит. Он не знал, каково жене приходится, нынче поумнел. Уже не тарахтит часами на улице с деревенскими. Предел всему знает. Домой бежит угорело. Знает, там дело завсегда сыщется. Так к чему я сказывала? Баба моя через пару месяцев вовсе вылечилась. А мне до сих пор спасибо говорит, что сумела ее мужика в руки взять. Совсем иной человек теперь стал. Ничего худого про него не брехнешь.

— А и правда, помогло твое лекарство. Успокоилось сердце, не барабанит, — села на диване.