Красная волчица - Николай Кузаков

— Пусть доктор уходит добром и дорогу к нам забудет…

Поморову с Крохалевым пришлось возвращаться.

— Скажите, Алексей Афанасьевич, какое вы эвенкам зло сделали? Зря они за пальму не возьмутся.

— Ничего не понимаю. Я ведь первый раз их вижу.

— Может быть, в другом месте были? У них связи между родами отличные.

— Неужели вы считаете, что я могу людям какую-то пакость сделать?

— Но почему они вас гонят из тайги?

Крохалев только пожал плечами.

Вечером Поморов с Крохалевым пришли к Степану и рассказали, как их встретили на стойбище.

— Люди ничего не забывают.

— Так в чем же дело? — спросил Крохалев.

— Отец ваш Бирокту, она тогда девчонкой была, за бутылку спирта купил, а потом продал. Не раз он ходил по тайге, спаивал охотников и за бесценок забирал пушнину. Откуда эвенкам знать, что сын не по отцовской дороге пошел.

— Так что же мне делать теперь? — спросил Крохалев.

— Свое доброе имя наживать. Без него, как оленю без быстрых ног, не обойтись. Завтра я пойду с вами. Как-нибудь растолкуем им.

Несколько дней дули теплые южные ветры. Они пригнали серые тучи и устлали ими небо. Воздух отсырел. Потемнел снег, точно увял. Вечером пошел мелкий дождик. А утром другой стала тайга: обмытые хребты налились темной зеленью, снег осел, набух от влаги, под ним в распадках забурлили ручьи; в сосновых борах появились проталины; медведи открыли свои берлоги, стачивали о деревья когти, которые выросли за зиму, раскапывали луковицы саранок, добывали корешки, лакомились на солнцепеках подснежниками; гудел лес от свадебных песен косачей.

Синими проталинами, точно ссадинами, покрылись реки. Прилетели утки.

Обрадовались охотники. Захлопали выстрелы в борах и на реке. На столах появилась жирная утятина, а вскроется река, в достатке и рыбы будет.

В первый же теплый вечер парни на Матвеевой горе разложили костер. И потянулась к нему молодежь. Василий пришел с гармошкой, присел на пень и пробежал пальцами по ладам.

— А ну, дайте размяться, — в круг вышел Сема. Тряхнул головой, топнул ногой, потом другой, точно проверяя, прочная ли земля, и пошел по кругу, припевая:

Я девчонку полюбил У высокой ели.На свидание пришел,Ее волки съели.

В круг впорхнула Дуся.

Меня Сема полюбил.Сватать обещался.На свидание пошел,Зайца испугался.

— Так его, — подбадривали Дусю девчата.

Сема гусаком, вприсядку пошел вокруг Дуси.

Моя милка хороша,Бойких уважала.На свиданье не пришла,Серу прожевала.

Дружный смех прокатился по бору. Дуся повела плечами, тряхнула косами.

Ой, девчонки, беда:Меня Сема полюбил.На охоту пошел,Ружье дома позабыл.

Максим подбросил в костер хвороста, пламя взметнулось в небо, темнота откатилась в глубину бора,

— Давай кадриль, Вася! — крикнул кто-то. И сразу несколько пар выстроилось перед гармонистом.

Долго веселились парни и девчата. Домой Василий пришел уже совсем поздно. Присел на ступеньку крыльца, закурил. Где-то в конце деревни подвывала собака.

Подошел Малыш, ткнулся Василию в колени.

— А тебе что не спится? — Василий погладил Малыша. — Ятоку дождемся, с ней лучше будет.

У реки залаяли собаки. А немного погодя оттуда донеслось ржание лошади.

— Вот бездельники, тоже мне зверя нашли — на коня лай подняли. — Василий встал. — Спать, паря, пора.

Утром, сразу же после завтрака, Василий сел шить ичиги. Захар Данилович вязал сети. Мария Семеновна устроилась на сундуке с прял кой.

— Надо лодку новую делать, Василий. У старой-то дно совсем худое стало.

— Весну-то продюжит, батя.

— Мясо, мужики, кончается, — вмешалась в разговор Мария Семеновна, — Ты бы, Вася, сходил в лес, может, косачей спромышляешь. Корову утром выгоняла в поскотину, кругом косачи бормочут.

— Завтра с ночевой пойду. За Кудрявым бором ток хороший есть. С полдюжины можно взять.

— Ты уж курочек-то, Вася, не трогай, — попросила Мария Семеновна.

— Я их отродясь не стрелял. Разве какая случайно под дробь сунется.

В прихожую вошла Анна, жена Дмитрия.

— Я к тебе, Вася, Митя вчера на Соленую речку ушел, к вечеру обещал воротиться, и до сих пор нет. Не беда ли какая стряслась.

— Что с ним приключится? Утянул далеко и заночевал. Поди, не первый раз.

— Нет, Вася, что-то неладное. Сердцем чую. Кобель Буян за ним увязался. Поздно вечером прибежал. Всю ночь выл.

Василий отложил ичиги и встал. Вспомнил он вой собаки.

— Где Буян?

— Привязала я его.

— Мы с Семой сейчас придем.

— Спасибо. А я уж побегу. — Анна взялась за ручку двери.

— Ты Куда, девонька? — отложила веретено Мария Семеновна. — Чаевать сейчас будем.

— Спасибо, в другой раз. Сейчас Ванюша из школы прибежит, покормить парня надо.

Василий с Семой пришли к Анне. Буян сидел на цепи у будки.

— Буян, Дмитрий где? — погладил его Василий.

При упоминании имени Дмитрия, Буян завизжал, натянул день. Василий вопросительно посмотрел на Сему.

— Что-то, паря, неладно, — забеспокоился Сема. — Давай на поводок его и пошли.

Буян натянул поводок и, задыхаясь, потянул за собой Василия к Соленой речке.

Дул сырой ветер. На Матвеевой горе лаяли собаки. «Хоть бы беды никакой не приключилось», — думала Мария Семеновна. Сколько парней погубили эти горы. Под вечер на другой стороне реки она увидела двух человек. Вроде бы Сема с Василием. Только идут они один за другим и будто несут что-то. Больно защемило сердце.

— Посмотри, Захар, что-то понять ничего не могу.

Захар Данилович подошел к окну, долго всматривался.

— На носилках кого-то несут.

— О господи, — изменилась в лице Мария Семеновна.

Захар Данилович оделся и вышел на угор. Сема с Василием были уже на середине реки. Навстречу им бежала Анна, за ней Ванюшка. Она подбежала к парням, на секунду остановилась и упала на носилки. Дикий крик резанул сердце Захара Даниловича. Из домов выбегали люди и спешили к реке.

Сему с Василием сменили Степан с Максимом. Анна голосила, рвалась к носилкам, но ее силой удерживали женщины.

— Что с ним? — спрашивали мужики.

— Кто-то в спину стрелял, — хмуро ответил Василий. — Потом лежачего добил: пуля через грудь прошла и под ним в земле застряла.

Тело Дмитрия занесли в дом и положили на стол. Никто не заметил, как появилась Прасковья Спиридоновна. Она долго смотрела на сына.

— Спит Митенька. Такой-то ты у меня неспокойный был. Бывало, всю ночь криком кричал.

Прасковья Спиридоновна погладила волосы, убрала с них жухлый лист.

— Некому мне теперь печь грибные пироги, как-то ты их любил. Поди, и не поел перед смертью-то? Так я тебе и напеку на дорогу.

Женщины рыдали, мужчины, насупившись, вышли из-за дома.

— Как же случилось-то? — разговаривала с телом Дмитрия Парасковья Спиридоновна.

— Как?

А было так.

Вечер. Дмитрий заряжает патроны. Ванюшка ему помогает.

— Тятя, я пойду с тобой уточить?

— Завтра тебе в школу. В другой раз.

— А ты куда пойдешь? На Соленую речку? Где ленков ловили?

— Ага.

— Речка уже вскрывается.

— Вода в ней соленая, вот и разъедает. Утки туда и прилетают.

— Крохали?

— Крохали, гоголи, селезни.

— А стрелить ты мне дашь, когда пойдем?

— Зарядим послабей заряды.

— Из двухстволки?

— Из двухстволки. Закончишь школу, ружье куплю. Тридцать второй калибр. Как раз по тебе будет.

Ванюшка от счастья ерзал на стуле.

— Мама, слышишь, тятя мне ружье купит.

— Слышу, — Анна улыбается. Она у печки теребит косачей. — Балует тебя отец.

— И ничего не балует, — возразил Ванюшка; — Вот еще немного подрасту и убью сохатого. Тогда у нас всегда мясо будет…

— У сохатого, паря, ноги длинные, — забивая пистоны, говорит Дмитрий. — Собаку добрую на него надо.

— А у меня Чижик растет. Дядя Захар говорит, зверовой.

— Порода-то хорошая, натаскивать только надо.

Утром Дмитрий перевалил хребет и вышел на Соленую речку. Стиснутая с обеих сторон горами, она, продираясь сквозь камни, ревела на перекатах, пенилась, но на плесах текла спокойно.

Из-за поворота вылетел табунок селезней. Прогремели выстрелы, два селезня ударились о мерзлую землю. Поднял Дмитрий уток, тяжелые, жирные. Начало доброе. Позади треснула ветка, оглянулся: Буян стоит, виновато смотрит.

— А ты зачем пришел? Уток пугать? Марш домой!

Буян отошел немного и лег у дерева, прислушиваясь, куда хозяин пойдет.