Ересь - С. Пэррис

— Во всяком случае, это работа того, кто умеет владеть большим луком. Хотя, вероятно, с такого расстояния даже я угодил бы в неподвижную мишень, привязанную к стене, так что нет надобности искать опытного лучника. Видно, убийца достаточно хитер и обставил все так, чтобы навести наши подозрения на кого-то другого.

— Книга Фокса и пародия на мученичество — это все ваши теории, доктор Бруно, — заявил ректор.

— Эту теорию мне кто-то подсказал, — напомнил ему я.

— Вот именно! Вам подсунули страничку, вырезанную из Фокса. И это, — жестом он указал в угол, на покойника, — это было проделано для ваших глаз, в расчете на то, что вы увидите связь. — Он смотрел на меня с таким ужасом, словно это я своими теориями навлек на беднягу Джеймса злую участь.

— Как мог убийца предвидеть, что я окажусь на месте преступления одним из первых и сделаю подобные выводы? — возразил я. — Скорее ему нужно было, чтобы именно вы на этот раз уж наверняка связали эту смерть со смертью Роджера.

— Значит, вы полагаете, в обоих случаях действовал один и тот же человек? — Ректор с тревогой уставился на меня.

— У Норриса есть бритва, — вмешался Слайхерст. — Каждое утро скоблит себя.

Я невольно погладил отросшую бородку.

— И бритва, и лук. Кто-то очень хочет навести подозрения на Габриеля, — это-то уж, во всяком случае, очевидно.

— Вы думаете, это не его рук дело? — Ректор смотрел на меня с какой-то детской доверчивостью.

— Я мало знаю его, но мне представляется маловероятным, чтобы он замыслил столь непростое, театрально обставленное преступление, и, главное, оставил оружие — прямую улику против самого себя. Да и какой у него может быть мотив?

— Джеймс ненавидел коммонеров, все время выступал против них. Да вы и сами слышали это за ужином у ректора, — подсказал Слайхерст.

— Маловато для убийства, — возразил я. — Скорее уж кто-то, ненавидящий коммонеров, решил убить разом двух зайцев, или двух птиц одним камнем, как выражаетесь вы, англичане, — разделаться с доктором Ковердейлом и подставить Норриса. На лестнице остались отпечатки чьих-то ног, и, будь у нас больше света, я мог бы их осмотреть. Но на дворе дождь, вероятно, все равно все следы смыты.

— Уолтер, сходите вниз и попросите у Коббета фонарь, — распорядился Андерхилл. — Доктор Бруно прав: надо как следует осмотреть комнату, прежде чем мы сможем сделать какие-то выводы, а здесь темно. И захватите кувшин воды, — добавил он. — Надо смыть этот рисунок со стены, чтобы коронер его не увидел.

Слайхерст в изумлении широко раскрыл глаза.

— Это же одна из улик, ректор! Этот рисунок что-то означает, мы не вправе…

— Так я велю, Уолтер. Извольте выполнять мои приказы.

Слайхерст в бессильной ярости переводил взгляд с ректора на меня и обратно: надо же, ему приказывают, как какому-то слуге. Однако не подчиниться он не мог. Развернувшись на пятках, казначей тяжело зашагал вниз по лестнице.

— Доктор Бруно! — Ректор с трудом поднялся на ноги и тут же ухватил меня за обе руки. Куда девалась его самоуверенность, даже величие! Старый, напуганный человек стоял передо мной, и я не мог не пожалеть его: да, второе убийство непременно вызовет скандал. — Вы угадали все с самого начала, а я был слеп, я отмел вашу теорию насчет Фокса, она показалась мне надуманной и нелепой, и к тому же легче было согласиться с другими, чтобы уберечь колледж. Все, и Джеймс один из первых, назвали смерть Роджера несчастным случаем. Но я вынужден смиренно признать вашу правоту: какой-то безумец убивает наших коллег и разыгрывает при этом чудовищную, кощунственную пародию на мученичество первых христиан. Если бы мы с Джеймсом не отвергли вашу теорию, возможно, он был бы теперь жив.

— Если это может послужить вам хоть каким-то утешением, ректор, — отвечал я, успокаивающе похлопывая его по руке, — то, думается мне, доктор Ковердейл был уже мертв к тому времени, как вы в субботу вечером разбили в пух и прах мою теорию. Но повторю еще раз: кто-то в Линкольне знает убийцу, и этот кто-то, скорее всего, из членов колледжа.

— Вы уверены, что убийца один и тот же человек? — повторил он, цепляясь за мой рукав.

— Все указывает на это.

— Значит, если мы его не остановим, будут и другие жертвы?

— Этого я сказать не могу. Пока мы не выясним, с какой целью превратили в мучеников этих двоих, мы не сможем ни установить преступника, ни даже понять, зачем ему понадобилось устраивать такие изощренные декорации.

— Доктор Бруно… — Голос ректора сорвался; он умолк, пытаясь выровнять дыхание. — Я прекрасно понимаю, что эти злодеяния нам не удастся скрыть, но убийца положит конец моей карьере, возможно, покончат и с колледжем! Линкольн не богат, и, если благотворители отвернутся от нас, уйдут и богатые студенты. Не за себя одного я боюсь, доктор Бруно, — что станется с моей дочерью, если я лишусь покровительства Лестера? Что?!

Он потряс мою руку, словно пытаясь вытрясти из меня ответ.

— Ваша дочь имеет достоинства, которые не зависят от покровительства графа.

Андерхилл покачал головой:

— Вы же знаете, что такое свет. И без того в порядочных семействах Оксфорда София слывет странной, своевольной девушкой. Лишь пока мне покровительствует граф, у нее есть надежда выйти замуж, в противном случае ни один молодой человек из хорошей семьи не сделает ей предложения. Ей вообще не следовало жить в университете, поскольку ее мать не в силах руководить ею и всюду ее сопровождать, но я, старый глупец, не смог расстаться со своими близкими. Каждый день, проведенный в Оксфорде, все более вредит ее репутации! — Вновь ему потребовалось передохнуть. Он был настолько потрясен, что не мог совладать со своими чувствами. В какой-то момент я опасался даже, что он разрыдается, но ректор, переведя дух, продолжал: — Разумеется, эти ужасные вести достигнут слуха графа Лестера, но было бы гораздо лучше для нас, если бы он узнал о преступлении тогда, когда мы сможем предъявить ему и преступника, вы понимаете, доктор Бруно?

— Будем надеяться, ваши коронеры и судьи работают быстро, — ответил я, притворяясь, будто не понял истинного смысла его слов.

— В том-то и дело, что они работают не быстро, они вообще не смогут разобраться в столь запутанном деле. Они полезут в нашу частную жизнь, которая любопытна посторонним, тем, кто не понимают, что такое колледж. А вот вы… — Он не закончил фразу, но взгляд его, исполненный надежды, договорил за него.

— Я, сэр? — Я сделал вид, что изумлен. — Иностранец? Католик? Обличенный колдун, да еще еретик, который открыто заявляет, будто Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот?

Андерхилл потупился и выпустил мою руку.

— Простите мне, доктор Бруно, мои необдуманные и грубые слова. Страх порождает предосуждение, а у нас сейчас опасные времена. И вот — ужас проник сюда, в святилище знания! — Голос его оборвался, ректор отвел взгляд от тела Ковердейла и слепо уставился в дальнее окно.

— Вы просите меня помочь разыскать преступника? — откровенно спросил я.

Вновь в его маленьких водянистых глазках вспыхнула надежда.

— В обычных обстоятельствах я бы и подумать не смел навязать гостю, но мне кажется, что убийца сам старается вовлечь вас. Те бумаги, которые вы мне показали… Тогда я подумал, что кто-то подшутил над вами, но теперь… — снова жест в сторону убитого. — Быть может, вы сумеете изобличить его прежде, чем снова прольется кровь.

— Значит, вы думаете, что уже намечена следующая жертва? — быть может, чересчур резко спросил я.

Ректор заморгал, закачал головой.

— Но ведь это же безумец или одержимый бесами!

Что-то зашуршало и с глухим стуком обрушилось — я боковым зрением уловил движение и обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как оседает тело Ковердейла. Ректор взвизгнул и вцепился мне в руку; я и сам громко охнул, поддавшись на миг панике: неужели Джеймс не был мертв, неужели он висел тут немой, безгласный, но все еще терзаемый смертной мукой? Но я справился с ужасом и, осторожно приблизившись к трупу, убедился, что причиной переполоха был развязавшийся узел веревки.

— Ничего страшного, ректор, — сказал я. — Веревка ослабла, и тело опустилось ниже. Надо бы его отвязать и положить на пол.

Его руки отчаянно тряслись, цепляясь за мой камзол. Не мешало бы Андерхиллу глотнуть крепкого эля в гостеприимной привратницкой.

— Почему он пришел сюда в нижнем белье?

Наконец-то ректор задал разумный вопрос. Стоять он не мог, и я усадил его на большой сундук. Голова его тряслась.

— Очевидно, убийца привел его под угрозой смерти. Возможно, он застал доктора Ковердейла, когда тот переодевался, — начал было рассуждать я, но тут заметил под окном еще один предмет: рядом с луком лежал большой, аккуратно сложенный кусок материи. Я подошел и поднял его. Это была обычная университетская мантия, судя по покрою, она принадлежала доктору богословия. Спереди и на рукавах мантия была густо вымазана кровью.