Ключ. Возвращение странницы (сборник) - Патриция Вентворт

– Ты не против повторить еще раз?

Милли Армитедж почувствовала, что вот-вот взорвется. Она повторила, разделяя слова, словно втолковывая ребенку:

– Анна – вернулась.

– Именно это я и услышал в первый раз, просто хотел удостовериться. Не откажешь ли в любезности сказать мне, что это значит?

– Филипп… перестань! Я не могу тебе рассказывать, когда ты так себя ведешь.

Его искривленные брови поползли вверх.

– Как?

– Бесчувственно. Она жива – она вернулась – она здесь.

Его голос впервые заскрежетал:

– Ты что, сошла с ума?

– Еще нет, но, наверное, скоро сойду.

– Анна мертва, – мягко произнес он. – Что заставляет тебя думать иначе?

– Анна! Она заявилась вчера вечером. Она здесь – она в салоне, с Линделл.

– Бред!

– Филипп, если ты будешь продолжать так разговаривать, я завизжу! Говорю тебе: она жива; говорю тебе: она в салоне, с Линделл.

– А я говорю тебе, что видел, как она умерла, и видел, как ее похоронили.

Милли Армитедж сдержала непроизвольную дрожь и сердито бросила:

– Что толку это говорить?

– Хочешь сказать, что я лгу?

– Она в салоне, с Линделл.

Филипп прошел к двери.

– Тогда, может, пойдем к ним?

– Подожди! Нет смысла так это воспринимать. Это произошло. Лучше дай мне сказать. Кто-то позвонил утром… вчера утром. Лин сказала тебе по телефону.

– И что?

– Это была Анна. Она тогда только что высадилась с рыболовецкого судна. Она не назвалась – только спросила, дома ли ты. Вчера вечером, примерно в половине девятого, она явилась. Это был страшный шок. Не удивляюсь, что ты отказываешься верить. Лин как раз перед этим смотрела на ее портрет кисти Эмори, и когда дверь открылась и она предстала перед нами, словно сошла с полотна – голубое платье, жемчуг, шуба, – это был страшнейший шок.

Он отвернулся от нее и открыл дверь.

– Анна мертва, тетя Милли. Пожалуй, мне бы хотелось взглянуть, кто там в салоне, с Лин.

Пересекая холл, оба молчали. Филипп открыл дверь и вошел в комнату. Сначала он увидел Лин, сидевшую на подлокотнике одного из больших кресел по левую сторону от камина. Она вскочила, и позади нее в кресле оказались голубое платье с портрета Эмори – платье с медового месяца Анны Джослин, а также украшающие это платье жемчуга Анны Джослин, кудрявые золотые локоны Анны Джослин, ее овальное лицо, темно-серые глаза, выгнутые дугой брови. Он стоял, глядя на все это бесконечно долго: никто из присутствующих не знал, сколько прошло времени, – затем приблизился, тихо и неторопливо.

– Прекрасная постановка, – произнес он. – Разрешите поздравить вас с вашим гримом и с вашим самообладанием, мисс Джойс.

Глава 5

Она поднялась со своего кресла и стояла, открыто глядя ему прямо в глаза.

– Филипп!

Он коротко кивнул.

– Филипп. Но вы не Анна – или, по крайней мере, не Анна Джослин. Я полагаю, Энни Джойс была тоже крещена как Анна.

– Филипп!

– Это нас ни к чему не приведет, не так ли? Могу я спросить, как вы надеялись, что вам сойдет с рук такое мошенничество? Очень изобретательно с вашей стороны, но, возможно, вы думали, что я буду находиться за границей или, еще лучше, все еще в госпитале, и тогда, полагаю, вы могли бы успешно осуществить ваш план. Похоже, он удался с Лин и тетей Милли, но со мной не пройдет, и я скажу почему. Когда Анна была ранена, я подхватил ее и перенес в лодку. Там она и умерла. Ее тело я привез домой.

Она неотрывно смотрела на него.

– Ты привез домой Энни Джойс и похоронил Энни Джойс.

– Зачем же, скажите на милость, я это сделал?

Она ответила:

– Думаю, ты ошибся. Это Энни была ранена, а я закричала. Она держалась за мою руку. Ты ушел вперед, к лодке. Энни отпустила мою руку и упала. Я вскрикнула. Тогда ты вернулся и подхватил ее. Возможно, ты думал, что это я. Возможно, в темноте ты ошибся – я не знаю, не хочу утверждать. Было темно, и нас обстреливали – ты мог ошибиться. Я думала, что ты вернешься за мной, но ты не вернулся.

– Значит, – мягко произнес Филипп, – такова ваша версия: я оставил вас на берегу?

– Я думаю – нет, я уверена, – ты просто подумал, что оставляешь Энни Джойс.

– То, что вы говорите, отвратительно… – Он осадил себя. – Вот как было дело. Я отнес Анну на судно. Там еще были другие люди, Реддинги. – Он посмотрел на Линделл. Продолжая свой рассказ, он обращался к ней: – Мы с Мердоком отправились к побережью Бретани на его моторном катере. Когда мы туда добрались, Тереза Джослин была мертва и похоронена, в деревне стояли немцы. Я пошел в замок, а Мердок оставался при лодке. Я дал Анне и мисс Джойс полчаса на сборы, и Анна сказала, что на ферме прячутся еще какие-то англичане, не мог бы я забрать их тоже? Она сказала, что Пьер пойдет и скажет им. Я спросил, сколько их, и она точно не могла сказать – полагала, что там было двое детей. Она послала за Пьером – это был дворецкий и доверенное лицо Терезы, – и он сказал, что там есть месье и мадам и их несовершеннолетние сын и дочь. Ферма принадлежала его кузену, и он, похоже, все о них знал. Я сказал, хорошо, они могут прийти, но на берегу должны быть в течение часа. Что ж, они опоздали, поскольку были из тех, кто всюду опаздывает. Мы ждали, и к тому времени как они показались, боши нас засекли. Я был чуть впереди, когда Анна вскрикнула. Я вернулся и сумел перенести ее на борт. Было темно, хоть глаз выколи, и кругом стреляли. Я позвал Энни Джойс, но не получил ответа. Мы с Мердоком пошли ее искать. К тому времени Реддинги уже вовсю нам кричали. Мердок прошел мимо меня, неся кого-то в руках, – я решил, что это мисс Джойс. Когда мы все собрались, то сосчитали присутствующих. Там были Мердок, я, мужчина, мальчик и четыре женщины. И это соответствовало числу людей. Мы оттолкнулись от берега. Анна так и не пришла в сознание. Пуля попала ей в голову. Мы прошли уже половину пути, когда я обнаружил, что мисс Джойс отсутствует. В лодке было, как и положено, шесть пассажиров, но дело в том, что Реддингсы взяли с собой свою французскую гувернантку. Она была ранена пулей в грудь и находилась в тяжелом состоянии. Все, кто остался на берегу, должны были уже давно быть захвачены бошами – те действуют обстоятельно. Ну вот, теперь ты все знаешь. – Он опять повернулся к Анне. – Вот как было дело, мисс Джойс.

Она стояла, прислонясь к каминной полке, небрежно положив на нее левую руку и свесив кисть. На ее безымянном пальце виднелось платиновое обручальное кольцо и перекрывающий его большой сапфир в обрамлении бриллиантов – кольцо невесты, подаренное ей при помолвке. Она искренне произнесла:

– Я очень рада, что это узнала. Все это время было мучительно сознавать, что ты меня оставил. Я не понимала, как это могло произойти. Потому что там осталась не Энни Джойс – это была я. Можешь себе представить, что я почувствовала, когда ты за мной не вернулся. Но теперь я вижу, что это могло быть так, как ты рассказываешь, – ты мог в темноте по ошибке принять Энни за меня. Я верю, когда ты говоришь, что подумал, будто перенес в лодку меня. Не знаю, сколько времени ты продолжал это думать. Наверное, в темноте ты мог так думать довольно долго. Очевидно… – Она осеклась и, понизив голос, с болью произнесла: – Она… была сильно обезображена?

– Нет.

– И утром ты все равно ее не узнал? Я полагаю… что ж, полагаю, такое возможно. Между нами было сильное сходство. Вероятно, такое было возможно, ведь именно это и случилось. Я не стану думать и не позволю никому думать о какой-то другой возможности.

– А знаете, вы очень меня заинтересовали, – проговорил Филипп. – Не могли бы вы высказаться чуть более определенно? Мне, право же, очень хотелось бы узнать об этой другой возможности.

– Я бы предпочла не говорить об этом.

– Боюсь, вам придется.

Все это время Милли Армитедж стояла в дверях. Сейчас она прошла вперед и села на подлокотник своего излюбленного кресла, чувствуя, что ноги у нее по-настоящему подкашиваются. В голове гудело, и мебель начала плыть перед глазами. Линделл приросла к месту, крепко сцепив руки. В лице ее не было ни кровинки, в глазах застыло выражение ужаса.

– Очень хорошо, – сказала Анна. – Я не хотела этого говорить – я не хочу даже об этом думать, Филипп, – но другая возможность состоит в том, что ты похоронил Энни Джойс как Анну Джослин, потому что был совершенно уверен, что я, убитая, лежу на берегу. Если бы тебе пришлось признаться, что ты оставил меня там, это выглядело бы не слишком красиво, да и смерть было бы нелегко доказать. Могли пройти годы, прежде чем уладился бы правовой вопрос. У тебя могло возникнуть весьма сильное искушение пойти кратчайшим путем – не так ли?

Лицо Филиппа, несмотря на загар, стало пепельным. Его черты заострилось, в глазах стояло холодное бешенство. Милли Армитедж почувствовала, что хочет, чтобы он выругался или закричал. Ее отец и муж всегда гремели, когда гневались. В этом было что-то домашнее. Ей бы хотелось, чтобы Филипп закричал.