Не плачь по мне, Аргентина - Виктор Бурцев

Он протянул флягу Косте. Тот принял, не отводя глаз от темноты, что притаилась где-то там, за светлым кругом, отхлебнул. Пойло было крепким и совсем не похожим на ту бормотуху, которой они упились в первый день путешествия. Дыхание перехватило разом. Таманский закашлялся и вернул фляжку Джобсу.

– Ага! – Американец был удовлетворен произведенным эффектом. – Как? Дерет? Настоящий! У меня дядюшка гонит! Старик в свое время таскал виски из Мексики в Техас. Настоящий бутлегер. А потом таскал то же самое виски из Техаса в Мексику. Теперь сидит на ранчо, варит эту отраву и продает. Предприниматель!

Джобс хихикнул и запрокинул донышко фляги. Таманский краем глаза видел, как ходит его кадык.

– Специально берег. – Джобс припрятал ополовиненную флягу. – Таманский, подежурите пока? Растолкайте меня, когда надоест… Годится?

– Вполне.

– Только постарайтесь не палить без повода, еще напугаете нашего краснокожего друга… – Американец натянул на себя одеяло.

Таманский еще долго всматривался в темноту. Но лес хранил молчание.

Наконец Костя уложил пистолет рядом с собой, подкинул в костер дров с особыми веточками и устроился поудобнее. Он ждал. От дыма слезились глаза. Ночь становилась прохладней, от земли потянуло сыростью. Кто-то маленький, наподобие ежа, шуршал в листве. Таманский пару раз видел острую любопытную мордочку и две бусинки глаз. Костя тщательно прислушивался, стараясь за обычными ночными звуками различить что-то особое, другое. Шаги, неосторожный хруст веток под сапогом. Зверей он не боялся. С чего бы животному, пусть оно тридцать три раза хищное, лезть к костру и нападать на трех человек? Это не Россия и не зима, где медведь-шатун может запросто порвать человека, джунгли большие – места на всех хватит. Но человек… Человека Таманский боялся.

Слева хрустнуло, Костя дернулся, схватил пистолет. Но… тишина. А когда он обернулся, у костра сидел он.

Точно такой, каким изображали его на плакатах. Черные кудри. Бородка. Звездочка на берете. Только чуть постарше…

Че, сощурившись, посмотрел на пистолет. Улыбнулся.

– Знаете, Константин, Аргентина для меня значит гораздо больше, чем все остальные страны. Исключение составляет разве что Куба. Но там меня слишком любят. А здесь… Здесь я просто чувствую себя дома.

– Но вы же тут родились…

– Не поэтому. Просто это особая страна.

– Чем же?

Че пожал плечами.

– Я присматривался к ней, когда искал выход для континентальной герильи. Излазил здешние леса вдоль и поперек. Был в разных городах, разговаривал с людьми. Я посещал многие местные храмы. Старые, еще со времен ацтеков.

– И выбрали Боливию? Почему?

Но Че будто не слышал.

– Революция – это огонь, который Прометей принес людям. Это пламя, горящее внутри человека, толкающее его вперед. Невозможно сопротивляться этому призыву в своей душе. Революция дается людям свыше. Странно слышать эти слова от меня? Но все же… Иначе никак не объяснить тот факт, что разутые и раздетые кубинцы опрокинули вооруженную армию Батисты, обломали рога американцам и до сих пор строят коммунизм под самым боком у США. Ничем иным нельзя объяснить то, почему русские свергли монархию и выстроили могучее государство. Не страшно, что мы когда-нибудь умрем. Не страшно, если кто-то гибнет на революционном пути. Главное, чтобы были руки, которые примут винтовку из ослабевших ладоней, чтобы нашлись голоса, которые подхватят крик, нашлись сердца… В которых горит огонь. Но если этого нет, если пламя погасло… Сколько найдется подлецов и мерзавцев, которые станут размахивать алым знаменем, лишь бы соблюсти свою выгоду. Лишь бы одурачить, надуть и загнать обратно в рабские колодки тех, кто еще что-то может. Вот чего я боюсь больше всего. Революция не может быть причесанной, глянцевой, плакатной.

Он замолчал. Протянул руки к костру, чтобы согреть ладони.

Таманский вспомнил, как когда-то видел фотографии этих рук. Отрубленных, ссохшихся, жутких…

– Я помогу вам, Константин.

– Разве я просил о помощи?

– Нет. – Че улыбнулся. – Не просили. Я помогу вам без всяких просьб. К тому же вы пишете книгу, это хорошо. Это будет настоящая, правдивая книга, а не очередной сборник мифов, приглаженных и облагороженных. Революция не терпит лжи, Константин, и я всегда служил ее делу честно. Многие будут говорить, что время для революций прошло, что ее больше не будет никогда. Не верьте им. Для настоящей борьбы нужно время. И когда оно придет, этот божественный огонь засияет с новой силой.

– Так почему же все-таки Боливия, Эрнесто?

Че Гевара обернулся, посмотрел на храпящего американца. Хмыкнул.

– Я всегда прихожу туда, где я нужен больше всего. Даже если там еще не готовы принять меня.

61

Проснувшись поутру, они обнаружили, что проводника нет. Таманский добросовестно разбудил Джобса, когда понял, что засыпает прямо во время письма. Американец честно заступил на вахту, сходил по малой нужде, дожевал остатки своих сухарей, попил из фляги и через некоторое время отключился.

Когда его разбудил утренний холод, Джобс обнаружил, что индейца нет на месте. Поначалу он не сильно беспокоился. Удостоверившись, что советский коллега по-прежнему спит, свернувшись калачиком под солдатским одеялом, американец подумал, что было бы неплохо еще вздремнуть. Утро только-только вступало в свои права, проводник, видимо, отправился по нужде, а вскакивать ни свет ни заря Джобс не любил.

Однако спать было холодно, и американец, пересилив лень, решил развести костер. Благо угли еще не окончательно остыли. Он набрал сухих прутьев, свалил их в кучу и принялся искать спички.

Спичек не было. И зажигалки тоже. Еще отсутствовал хороший широкий нож, компас в герметичном футляре, фляга с остатками виски и бумажник из выделанной воловьей кожи.

– Оп-па, – прошептал Джобс и сел на землю. – Чертов дикарь.

Компас вместе с пустой флягой и зажигалкой можно продать, бумажник, впрочем, тоже. Американец питал слабость к вещам качественным и дорогостоящим. Эти мелкие вещи составляли часть его быта, окружали уютом в любой точке земного шара. Зажигалка, которая никогда не подводит. Нож высококачественной стали. Фляга, обтянутая мягкой кожей. Все это мелочи, но обладание ими делало трудную жизнь журналиста пусть чуть-чуть, но все-таки не такой тягостной. К тому же это был своего рода неприкосновенный запас, который всегда можно было продать или выменять там, где деньги не имеют смысла.

Лишившись их, американец почувствовал себя голым.

Его часто грабили. Били. В рабочих кварталах Дублина вообще нагишом на улицу выкинули. Но эти вещи, по счастливому стечению событий, всегда оставались с ним.

– Скотина… – прошептал Джобс.

Он вскочил. Кинулся куда-то очертя голову. И остановился, только когда гибкая ветка обжигающе больно хлестнула его по лицу.

– Дьявол! – Американец схватился за щеку. – Дьявол!

От боли он присел и застонал.

Когда же наконец кожу перестало жечь, он отдышался, огляделся и только тут понял, что не знает, где находится.

Нет, он не заблудился. Большое дерево, около которого они остановились на ночь, росло неподалеку. Его было хорошо видно в сером свете наступающего утра. Неторопливо поднимался вверх, к зеленым листьям, дымок от тлеющих сучьев. Но Джобс совершенно не знал, куда завел их проклятый индеец и в каком месте бескрайних джунглей бросил на смерть.

Они подохнут тут, Джобс не сомневался. Еды на неделю. А плутать по этому влажному аду, где на каждом шагу змеи, ядовитые ящерицы, какие-то ползучие твари, муравьи-убийцы и еще вся та гадкая мелюзга, которую господь выплеснул сюда из помойного ведра в самом начале творения мира, можно бесконечно.

– Дерьмо, – прошептал американец. – Дерьмо случается. Вот оно и случилось… Вот и случилось…

Он, осторожно пятясь, по своим же следам, вернулся к месту ночевки.

– Тамански! Тамански! – Джобс тряс спящего за плечо и шептал в панике: – Проснитесь, черт возьми, Тамански! Мы влипли! Влипли, влипли…

– Куда влипли? – Таманский никак не мог прийти в себя. Ему было холодно и совершенно не хотелось вылезать из-под одеяла.

– В дерьмо! – заорал американец. – В дерьмо мы влипли, Тамански!

Костя сел. Осмотрелся. Проверил, на месте ли пистолет, в обнимку с которым он ложился спать. За ночь металл нагрелся, теплая рукоять приятной тяжестью легла в ладонь.

– Говорите толком, Джобс, – проворчал Костя. – И где проводник?

– В том-то и дело! – Американец говорил громко, в его голосе послышались визгливые интонации. – Сбежал, ублюдок! Сбежал! Прихватил мое барахлишко и сбежал! Вы, кстати, проверьте свои вещи, черт побери, может, и у вас что-то пропало!

– У меня брать нечего, – поморщился Таманский. – У меня только рукопись, да и все… Ничего не брал. Фотоаппарат у вас на месте?