Сны Персефоны (СИ) - Белая Яся

Он ударил, как бог! Наверняка! Пожелал моей смерти!

Это… так больно… Эриниям не снилось!

Но главное я не понимаю — за что? За любовь? За верность? За сына?

Вздыхаю, мну записку и бросаю её на пол.

Не стало меня для тебя — что ж, значит, так тому и быть.

Значит, хватит раскисать и пора становиться сильной.

Вытираю слёзы, иду ванну. Потом — переодеваюсь в удобные джинсы, водолазку и кроссовки, и беру со стола другой листок — план острова, на котором нас держит Гермес. План раздобыла Сешат — её, как меня — растения, слушаются любые письмена. Вот и этот — сам в руку лёг.

Как мы и предполагали ещё в штабе Аида, остров — искусственного происхождения. По сути, это огромный корабль. А значит, как на любом судне, здесь есть командная рубка. Из неё-то и можно вырубить силовое поле, которое делает остров невидимым даже для технологий богов.

Вот туда-то мне и надо. Запоминаю план, а потом уничтожаю его — вместе с запиской Аида. Хорошо, что в комнате предусмотрительно поставлен шредер: Сешат попросила поставить его ещё вчера, когда работала на компьютере.

Итак, мой выход.

Я несколько тысячелетий прожила с тем, кого люди называли «Невидимый» [1]: таиться, беззвучно скользить, прятаться я умею хорошо. Когда-то Аид сам взялся меня тренировать. Когда я поинтересовалась: «Зачем?», резонно заметил, что в Подземном мире всегда стоит быть начеку, и умение появляться будто из неоткуда — весьма нужное качество. Трудно не согласиться с такими доводами.

И вот теперь — крадусь, как заправский шпион. Я умею двигаться быстро-быстро, ни одной камере не засечь. В конце концов, я — богиня, и меня тренировал лучший разведчик Титаномахии. Тренировки, правда, нередко переходили в жаркие поцелуи и не менее горячий секс в самых … не подходящих для этого местах… Но такой «метод преподавания» давал свои плоды: сейчас мне любой ниндзя может позавидовать.

Скольжу, перекатываюсь, пробегаю за пару секунд огромные комнаты — они тянутся-тянутся бесконечной анфиладой.

Но вот и дверь, за которой моя цель.

Оттуда доносится весёлый смех Афродиты:

— … сказки? Серьёзно?

— Представь себе, — мурлыкающим тоном произносит Гермес.

Набрасываю флёр невидимости и проскальзываю в комнату.

Действительно, рубка управления: множество экранов, кнопок, каких-то схем и неведомых мне приборов.

Эх, Загрея бы сюда. Или хотя бы Макарию. Вот бы им где разгуляться. А я в этом ничегошеньки не смыслю.

Вся надежда на тебя, Дит. Жги! — как говорит молодежь.

И Афродита жжёт: удобно устроилась прямо на пульте, между каким-то рычажками. Тонкое серебристое платье с глубоким декольте и длинным разрезом открывает больше, чем скрывает. Впрочем, даже полностью обнажённая, Афродита будет выглядеть не пошло. Такая совершенная красота не нуждается в одеждах.

Тёмно-золотые волосы тяжелой волной падают на узкую спину, серебряные браслеты позвякивают на тонких запястьях.

Будь я мужчиной — слюнями капала бы: Афродита красива абсолютной, космической красотой. Одевать такую красоту — всё равно, что кутать статую. Поэтому она и предпочитает открытые платья.

Немудрено, что Гермес, который буквально нависает над ней, уперевшись руками по обе стороны её бедёр, прямо-таки искрит от желания.

Вслушиваюсь в их разговор.

— … сказки оказались более действенными. Мифы, знаешь ли, поизносились. Да и общественная мораль несколько изменилась. Хотя… архетипы, безусловно, мифологические остались.

— Какие, например? — она слегка подаётся вперёд, и их лица почти соприкасаются. Идеально красивые лица. Безупречные, какие и должны быть у богов.

— Красавица и Чудовище.

Афродита немного бледнеет. Ещё бы — ведь эта история появилась на свет, благодаря дрязгам в её семье.

— Знаешь, — говорит она, — я совсем ничего не смыслю ни в сказках, ни в мифах, ни в этих… как его… архетипах… метафорах… эпитетах… С этим — к Сешат, милый.

Она невинно хлопает длиннющими ресницами, а сапфирной бездне глаз прыгают бесенята.

— Мы же не за этим сюда пришли, — тянет она чуть обиженным тоном гламурной кисы, — помнишь, ты мне кнопочку обещал показать?

Кладет ладошку ему на плечо, дует прелестные губки, делает милую капризную мордашку.

— Обещал — покажу, — выдыхает он ей на ухо. — Могу прямо сейчас.

Изящная мужская ладонь с тонкими длинными пальцами скользит вверх по стройной женской ножке, выше и выше, замирая на тыльной стороне бедра.

— Показать? — выдыхает он.

— Да, — почти стонет ему в губы она.

Я оглядываюсь: кадуцей рядом, у левой руки Гермеса. Без присмотра! Неразумно так раскидывать божественные артефаты.

И поскольку ребята сильно увлеклись поиском совсем не той кнопки, хватаю атрибут Гермеса (а он тяжёлый, хоть и кажется на вид лёгким) и обрушиваю его на затылок главного вора Олимпа. Тот оседает, утыкаясь лицом в живот Афродиты.

Та легко сталкивает его на пол и зло уставляется на меня (я, к тому времени, успеваю снять флёр):

— Зачем ты влезла?! Мы были так близки!

— Угу, — отзываюсь, — я заметила.

Она спрыгивает с пульта и оглядывает бесконечные ряды кнопок.

— Что теперь делать будем? Как мы её найдём?

Пожимаю плечами — об этом не подумала, но способ, которым мы хотели раздобыть данную информацию, скажем так, дал сбой…

Нет, Дит, безусловно, не дура, но… имеет ряд слабостей. Особенно, в передней части тела.

Но нам на выручку неожиданно приходит Сешат.

— Девочки! У нас получилось! Вы как-то разомкнули контур! Я услышала Тота! — раздаётся у нас в головах. То, что Афродита тоже слышит — вижу по изменившемуся лицу. Мы — боги, нам не нужны специальные средства связи для общения. Но удивляться тому, что конкур оказался замкнут на самого Гермеса, будем потом, сейчас нужно послушать Сешат. Она дело говорит: — Кора, попробуй связаться с кем-нибудь из своих.

Закрываю глаза, мысленно представляю его себе в мельчайших подробностях — чуть сутулый, в растянутом свитере, рожки в волосах — и произношу, вкладывая всю тоскую по нему, нерастраченные любовь и нежность:

— Загрей!

Через несколько мучительно долгих мгновений приходит желанный ответ:

— Мама?

И вскоре — на всех экранах — лицо моего сына. Замечаю круги под глазами, красные белки, всклоченные волосы — наверное, не спит и просиживает за компьютером. Совсем Аид его не бережёт! Увижу — пришибу!

Загрей улыбается, машет Афродите.

Та колдует над Гермесом — капает ему на губы голубым веществом, что спрятано в её изящном кулоне.

— Доламываем защиту, — сообщает Загрей довольным и немного плотоядным тоном, — и будем вас вытаскивать оттуда.

— Нет, — мотаю головой, — только Гебу и Сешат. У нас с Афродитой тут ещё пара дел.

— Мам! — возмущается сын.

— Не спорь, — резко обрываю я. Афродита закатывает глаза: мол, ну и дети пошли. Она шепчет красивое заклинание, и Гермес поднимается вверх: он теперь спит, довольно крепко и блаженно улыбается.

Афродита кладет ему в руки кадуцей и магией вытаскивает из комнаты.

Мы остаёмся вдвоём с Загреем.

Несколько секунд я борюсь с собой, но потом всё-таки спрашиваю:

— Как отец?

Загрей хмыкает:

— Кто ж его разберёт. Замкнулся в своей броне. Это у тебя были ключи от всех его тайников. А для других он вечно в режиме «не-подходи-убьёт». Холодный, злющий… На всех рявкает…

— Знаешь, — говорю, — он отправил мне букет… Буквально через несколько часов после того, как я ушла.

Сын невесело улыбается:

— Думаю, я тогда погорячился. Он же любит тебя.

Судорожно сглатываю — Загрею необязательно знать, как ранят и цепляют меня эти слова.

— А вот я не думаю. В букете была записка — стихи. Строфа из песни Орфея. Аид всегда цитировал её, когда я уходила наверх.

— Интересно… — Загрей реагирует вовсе не так, как я ожидала.

— Интересно? — почти возмущаюсь я.

— Да, — говорит сын. — Было же что-то ещё?