Сны Персефоны (СИ) - Белая Яся

— А ты разве нет? Тебя вообще отдали в дар за особые заслуги. Как вещь.

— Верно, — киваю, — и тебя, и меня, и Гебу. Мы — вещи в мире мужчин. Они редко интересовались нашими чувствами. Они приучили нас к их пониманию любви — к похоти, лишённой чуткости, умения слышать и понимать. И мы оглохли сами. Мы потерялись в навязанных нам стереотипах. Разучились любить. Игры богинь… Их суть — научить мужчин любить по нашим правилам, той любовью, которая превращает мужчину и женщину в единое целое.

Кроткая Геба смотрит на меня с восхищением, а Сешат — с печалью. И только Афродита становится в позу — складывает руки на груди, закрываясь от меня.

— И кого же ты предлагаешь мне учить любви? — с издёвкой интересуется она.

— Своего мужа. И самой учиться вместе с ним.

— А сама, учительница, своего мужа учить не собираешься? — ловко вонзает шпильку в самое больное.

Но она промахивается: сегодня я полна любви, и её сарказм разлетается в щепки.

— Со своим мужем я разберусь сама. Но для начала нам всем нужно вернуться. Здесь мы не сможем никого ничему научить. А, не обретя истинную любовь, мы так и будем оставаться слабыми. Нами будут манипулировать и играть, как вещами.

Сешат качает головой:

— Думаешь, Гермес и тот старик нас так просто отпустят?

Я пожимаю плечами и напоминаю сказанное мне недавно:

— Разве кто-то может удержать великих богинь?

И тут Афродита опасно улыбается:

— Верно. Пусть попробуют удержать любовь.

И поправляет свой знаменитый золотой пояс.

Игра началась, похитители. Теперь она пойдёт по нашим правилам. А вы, кажется, не учли силу, имя которой — женская солидарность.

Сон двенадцатый: Лики любви

Пойти на праздник к океанидам предложила Иахе.

— Они такие весёлые и так красиво поют! — заверила она, едва ли не подпрыгивая на месте от нетерпения.

Строгая Каллигенейя лишь покачала головой: что-то в последнее время слишком много беспечности в их компании. Как бы чего не вышло.

Но Фено и Левкиппа уже перемигивались с Иахе, а Кора, поглядывая на них, лишь прыскала в кулачок. Самой ей очень хотелось к океанидам — часто она слышала издалека их песни: они и впрямь были волшебными, завораживающими, но немного грустными. И хотя Кора находилась ещё в том возрасте, когда трудно понять причину и суть девичьей печали, дивные мелодии волновали её. И не терпелось увидеть исполнительниц.

— Ну же, Нейя, не занудствуй! — наморщила веснушчатый носик пухленькая Левкиппа.

— Верно, — поддержала подругу Фено. — Ну что дурного нам могут сделать милые океаниды?

А Иахе просто умоляюще смотрела на старшую.

Рассудительная Каллигенейя вздохнула и махнула рукой:

— Что с вами поделаешь… Идите уж к океанидам, только — без меня.

От любопытной Коры не ускользнуло, что старшая нимфа последнее время грустна, задумчива, а взгляд её прекрасных глаз обращён внутрь себя. Но юной богине хватало такта и воспитания не лезть с расспросами: в свои годы она уже знала — если взрослые захотят, они расскажут сами. Но Каллигенейя делиться секретами не спешила.

А Кора знала точно: без няньки-надсмотрщицы, коей являлась по сути старшая из её спутниц-нимф, ни на какое празднество мать её не отпустит.

Поэтому сейчас ласково взяла нимфу за руку и попросила, стараясь не канючить, чтобы та не восприняла просьбу как каприз:

— Нейичка, ну пожалуйста! Я ж без тебя не могу!

— Верно, — снова ввернула любимое словечко Фено. — Деметра нам строго-настрого приказала: без тебя — никуда. А гневить её очень бы не хотелось.

Иахе и Левкиппа округлили глаза, с ужасом представляя гнев Деметры.

Каллигенейя снова вздохнула:

— Эх, а я так хотела отдохнуть от вас в тишине. Полистать последний сборник од Аполлона. Поиграть на флейте, — выражение её красивого строгого лица стало мечтательным. — Вы же знаете, как я не люблю все эти песни-пляски.

— Поверь, — хохотнула соблазнительница Иахе, — среди океанид есть такие зануды, как ты. Заодно и поболтаешь с ними про последний сборник Сребролукого[1].

— Уговорили, — согласилась, наконец, Каллигенейя. — Тогда идём собираться.

— Да-да, — сказала Иахе, — и притом нам нужно принарядиться, как следует. Говорят, там сами Крониды будут!

— Я слышала, — Фено многозначительно подняла палец вверх, — Посейдон присматривает себе жену из морских…

— Рассказывают, ему приглянулась дочь Нерея, — вставила сведущая Левкиппа.

— Которая из них? — поинтересовалась Иахе.

— Вот и расспросим океанид! — привела веский аргумент Левкиппа.

И девушки пошли в грот, который был их обычным пристанищем в солнечные дни, чтобы принарядиться к выходу.

Во время их беседы Кора молчала. Молчала она и теперь, когда подруги расчёсывали её медные кудри и вплетали в них цветы.

Кора ещё прибывала в том возрасте, когда разговоры о мужчинах, сватовстве и предстоящем замужестве скорее пугают, чем будоражат ум. Но при этом кажутся необыкновенно привлекательными: хочется слушать-слушать-слушать. Впитывать, как измождённая жаром почва — воду, каждое слово. Что, впрочем, и делала юная Кора. Не вмешиваясь в разговор старших подруг, но жадно поглощая всю информацию, которой они, хихикая и перемигиваясь, делились с ней.

На вечеринку к океанидам девушки явились нарядными и счастливыми.

Океаниды тут же обступили их, со смехом и весельем увлекли в хоровод на морском берегу.

Волны ластились к песчаному пляжу, перемигивались в ночном небе звёзды, улыбалась сверху Селена-Луна и, должно быть, сожалела, что сама не может покинуть пост и влиться в их беспечные игры.

Вечер обещал быть радостным.

Но тут по стайке девушек пробежал взволнованный шепоток:

— Крониды здесь! Они смотрят на нас!

Кора бросила взгляд в ту сторону, куда показывали океаниды, но не увидела ровным счётом ничего. Лишь воздух густел и колебался в том месте, где, по словам морских дев, находились боги.

— Левка[2], спой! — попросил кто-то.

Из группы выступила вперёд одна океанида. Она не блистала красотой, её, скорее, можно было назвать миловидной. Очень нежной и тонкой, как молодой тополёк. Серебристые волосы струились по хрупким плечам, а глаза переливались, будто в них опрокинулось море, — такие же изменчивые, бездонные и манящие.

Остальные нимфы, а с ними и Кора, опустились на песок, чтобы насладиться песней своей сестры.

Когда Левка запела, то казалось, мир замер, заслушавшись, — таким мелодичным, дивным и чарующим был её голос.

Левка выбрала печальную песнь — о девушке, мечтающей о несбыточной любви: смертной — к богу.

Кора не совсем поняла, о чём собственно речь, и почему так тоскует девушка, но и у неё на глаза навернулись слёзы.

Океаниды плакали тоже.

Лишь Каллигенейя смотрела куда-то вдаль и будто вновь — вглубь себя и теребила края серебристого хитона.

…мало кто успел понять, что произошло…

Левка вдруг замолкла и исчезла…

Вот была — и нет!

Только ветер, веющий могильным холодом, всколыхнул лёгкие одежды Коры, взвил рыжие волосы.

И, пожалуй, лишь она, в поднявшейся вдруг суматохе и криках, расслышала счастливый смех Левки — нежный, журчащий, кристально чистый…

Ей не ведомо было тогда, что, лишь столетье спустя, в таком же чёрном леденящем ветре унесётся из Серединного мира и она сама.

А потом во тьме и безжизненности Подземного мира увидит единственное дерево — серебристый тополь. Он будет ронять свои листья в озеро памяти… И её сердца коснётся печаль по несбыточной любви, о которой будут тихо нашептывать его ветви… И станет тоскливо, словно от измены.