Сны Персефоны (СИ) - Белая Яся

… требую от Гермеса переместить меня назад — ведь я не знаю координат, а без них перемещение может быть опасным. И когда вновь ощущаю твёрдую почву под ногами и узнаю очертания помещения, то разворачиваюсь и несусь по коридору туда, где, как сказал Гермес, обычно собираются девочки.

Действительно, застаю их в общей комнате (в ней я ещё не была) — тут что-то среднее между будуаром и SPA-салоном. Геба лежит на кровати под балдахином и гадает на картах, Афродита пилит ногти, Сешат что-то строчит в углу на ноутбуке.

Увидев меня, Афродита приподнимает идеальную тёмно-золотую бровку и окидывает меня насмешливым взглядом.

Видок у меня, должно быть, ещё тот: платье сбилось, волосы растрепались, глаза горят.

— Быстро же ты своему подземному замену нашла, — ехидничает богиня Любви.

Я повожу плечом и отвечаю:

— Каждый судит по себе, и поэтому ты всё равно не поверишь, если я скажу, что мы просто поговорили.

— Поэтому от «просто разговоров» ты и выглядишь, как драная кошка?

— Простой разговор тоже может быть сложным…

Она усмехается, в синих глазах плещется неверие.

Но мне сейчас не до препирательств: пусть думает, что хочет. У меня есть заботы поважнее.

— Вы мне нужны, все, — говорю и смотрю выжидающе.

— Зачем? — включается в беседу тихая Геба, отрываясь от своих карт.

— Дело есть.

Даже Сешат отрывается, наконец, от ноутбука и подходит к нам. И вот уже все трое выжидательно уставляются на меня.

— И? — стимулирует Афродита. — Что за дело?

Вздыхаю, набираюсь сил, сжимаю в руке кулон Гестии: мне нужна твоя мудрость, тётушка.

— Тот старик, что привёл вас сюда, каждой из вас сделал очень выгодное предложение. Но всё же — здесь всё работает по его правилам.

Афродита крутит пилочку в изящных пальцах:

— Его правила — просты и понятны. А что предлагаешь ты?

— Сыграть, — говорю я, и читаю в глазах стоящих напротив меня красавиц целый спектр эмоций: от удивления до насмешки, но всё равно продолжаю: — По нашим правилам и на наших условиях.

— Во что? — спрашивает Сешат.

— В игры богинь, — выпаливаю я, наконец, и даже зажмуриваюсь.

А когда открываю глаза вновь — вижу перед собой азартных сообщниц.

«Это очень плохо, Кора, — шелестит из прошлого нежный голос Гестии, — эти игры ничем хорошим не заканчивались».

Так и вижу, как она качает головой, а в карих добрых глазах — неземная печаль.

Но сейчас я игнорирую её предупреждение, потому что знаю — у меня всё закончится хорошо: ведь со мной моя дочь, подруги-сообщницы и её кулон.

Поэтому улыбаюсь радостно и довольно.

Однажды мы попробовали, но проиграли, потому что с нами не было Афродиты. Сейчас всё получится.

Обязательно.

Я в это верю.

Кора, воровато оглядываясь, тащила Пеана в его же лабораторию, где он обычно готовил свои мази и притирки. Главный врачеватель Олимпа с недоумением таращился на узкую спину своей ученицы, но покорно шёл следом за юной богиней. В комнате Кора сунула прелестный носик в каждый закуток, заперла дверь, да ещё и установила звукоизоляционный щит.

Пеану было от чего покрыться потом — его драгоценная воспитанница вела себя более чем странно. Это могло означать только одно: Кора что-то задумала. Нечто совсем безумное. А такое не могло не пугать.

— Скажи, ты ведь изучил тот напиток, которым усыпляли Зевса во время мятежа?

Старый врач вздрогнул: девочка же никогда вроде не интересовалась политикой. Что не так.

— Да, мне нужно было придумать антидот, — произнёс он несколько разражено.

Ему явно не нравилось то русло, в которое перетёк их разговор.

Кора смотрела в пол, кусала губы, комкала ткань горчичного хитона.

— Ты мог бы усовершенствовать его?

Богиня Весны вскинула на него глаза — в них полыхало тёмное нехорошее пламя.

— Тебя Лисса[1] покусала? — спросил он с явным волнением.

И впрямь — зрачки расширены, на щеках — лихорадочный румянец, движения рванные и суетливые. Есть от чего запереживать.

— Нет, — она упрямо мотнула головой, — я в порядке, просто очень волнуюсь.

Пеан взял её за руку, подвёл к низкому продолговатому табурету, усадил и навис над ней горой — грузный, с взвихрёнными редкими волосами, будто ореолом окаймлявших лысину.

— Рассказывай, что задумала, — он с силой сжал хрупкое плечо. — Мужа отравить хочешь?

— И его — тоже! — Кора гордо вскинула голову и выдержала яростный взгляд учителя.

— Ты точно обезумила! — вскричал старик и основательно тряхнул тоненькую и изящную, как статуэтка, богиню.

Кора продолжала смотреть на него дерзко и с вызовом.

— Это не безумие, но… ты не поймёшь…

— А уж постарайся, дитя моё, сказать так, чтобы я понял! Ну же! — он тряхнул её ещё раз. Голова Коры мотнулась, красивые тёмно-розовые губы расплылись в злой инфернальной улыбке. Неожиданно юная богиня выпрямилась, повела плечами, сбрасывая с них руки старца, и Пеана откинуло к противоположной стене. Стукнувшись о которую, он сполз на пол.

Теперь уже Кора — нет, Персефона-разрушительница — нависала над ним, а за спиной её змеились шипастые лозы. Тёмная лапа с длинными когтями — назвать это ладонью не поворачивался язык — схватила за горло.

— Ты сделаешь мне этот напиток, понял. И никому не скажешь, что я была здесь.

— Да, Владычица, как прикажешь, — прохрипел бог-врачеватель, пытаясь ослабить захват и набрать в лёгкие побольше воздуха.

Кора-Персефона отпустила его и ехидно ухмыльнулась, обнажая острые зубки.

— Значит, узнал.

— Да-да, Владычица, — послушно закивал он, — как не узнать великую богиню.

— Говори, кто приказал мне запечатать?

— Зевс, — дрожа, проговорил Пеан.

— Зачем?

— Ты была единственной, кого не могли укротить. Персефона-разрушительница, Владычица Подземного царства. К тебе даже подойти боялись. А Зевсу нужен был свой подземный. Желательно, член семьи. Желательно, брат.

— Как им удалось поймать меня? — пророкотала богиня. В существе, которое сейчас склонялось над врачевателем, и следа не было от прежней — нежной — Коры. А он — не великий бог, чтобы противостоять настоящему чудовищу.

Нет ничего дурного в том, что его голос дрожал, когда он задал вопрос, вместо того, чтобы ответить ей:

— Ты ничего не помнишь, Владычица?

— О чём ты? — её резкие черты заострились ещё больше.

— О том, как покоряли тебя.

— Нет, после того, как запечатали, я надолго потеряла память. Надо же, засунуть великую богиню в тело ребёнка!

— Деметра была рада, что обрела дочь.

— Я ей не дочь, я старше её на тысячу лет! — яростно проговорила Персефона.

— Так и есть, но ты переродилась в Коре.

— Вот значит что — перерождение.

— Да, даже богини боятся старости, боятся одряхлеть, особенно, если смертные забывают о них, не приносят жертв, и богиня теряет силу. Это было несложно. Ведь ты перерождалась в одну из сильнейших светлых богинь — богиню Весны. Ты согласилась почти сразу. Ты всегда была разумной. А ещё тебе дарили то, чего у тебя не было в том твоём воплощении, — красоту.

— Так просто?.. — вдруг грустно и как-то потеряно сказала Персефона, отступая к противоположной стене.

Пеан хмыкнул, поднимаясь.

— Вы, женщины, только думаете, что сильные и могущественные, на самом деле у вас много слабостей. И желание быть красивыми — одна и главнейшая из них. Мы с Зевсом только предложили, ты сама ступила в Круг Перерождений. Нам оставалось лишь запечатать твою сущность в крошке Коре. Из тебя получился милейший ребёнок.

— Аид знал? — пророкотала богиня, но в этот раз в её голосе слышались явные разочарование и печаль.