Пленники - Гарегин Севиевич Севунц

Кузов машины заполняли большие бидоны и мокрые мешки. Не трудно было заметить, что они с картофелем, свеклой и капустой.

В бидонах, должно быть, был обед.

Свиньи, почуяв запахи еды, подняли в помещении визг. Все еще ругаясь и угрожая, повар сел в машину и укатил.

Уже давно прошло обеденное время. Пленные были голодны, устали; холодный ветер, подувший с полдня, заставлял их то и дело ежиться. Но никто не говорил им; бросайте лопаты, идите есть.

— Он, боров этакий, — не выдержал Гарник, — наверное, уж раз десять пожрал, а нас заставляет голодными строить свой свинарник. К черту, не буду больше работать! Конец!

Он бросил лопату. Другие парни тоже приостановились и переглянулись.

Через полчаса они возвращались в лагерь.

По дороге Гарник все время ворчал. Бежать! Бежать как можно скорей. Смерть? Ну что же! Здесь они умирают тоже — медленно, но верно. Они больше не спорили с Оником. Великанов тоже был на стороне Гарника.

5

Оник все больше сближался с Хельмутом. Тот продолжал с немецкой щепетильностью делить свой обед на две равные части. Онику трудно было отказаться. Как-то он попытался не взять свою долю, но заметил, что Хельмута это обидело. Ему оставалось только благодарить своего напарника.

— Господин Хельмут, вы немец? — спросил он однажды.

Хельмут внимательно посмотрел на него и рассмеялся.

— Я? Да, конечно. Ты что — не веришь? Вот смотри!

Хельмут вытащил из внутреннего кармана фотографию. Он и жена сидели с двумя детьми — девочкой лет двенадцати и десятилетним мальчиком. На карточке Хельмут и жена были хорошо одеты и улыбались той сдержанной улыбкой, какой улыбаются по-настоящему счастливые, довольные жизнью люди.

— Вот это мои дети, моя жена. Да, мы немцы.

Однажды, когда Хельмут развернул газету, в которой был завтрак, Оник увидел на смятой полосе знакомое лицо. Он не поверил своим глазам:

— Энгельс?

— Да. И это напечатала нацистская газета. Они ведь демагоги! Они говорят: Энгельс — хороший, Маркс — плохой, а Ленина боятся упоминать. Они держат в тюрьме Тельмана. Коммунистов убивают. Понимаешь?

После таких разговоров Онику становилось все яснее, с каким человеком он имеет дело. И он с доверием раскрывался перед ним. Чтобы лучше овладеть языком, он попросил однажды Хельмута принести учебник. Хельмут вместе с учебником принес ему небольшой справочник, в котором была даже карта Германии. Как-то Оник осторожно поинтересовался: куда идут составы, груженные здешним углем? Хельмут не знал, но обещал спросить у знакомых железнодорожников.

Все это внушало надежду парням. По вечерам свободное время они посвящали усиленному изучению языка. И дело, надо сказать, продвигалось успешно.

Гарник выполнял роль учителя. Все старались больше практиковаться, разговаривая с немцами на работе.

Работая на погрузке вагонов, Иван встречался с проводниками. Зачастую целый товарный состав обслуживали два-три проводника, которых Великанов видел только издали во время прибытия и после погрузки. На погрузке работал только машинист. Когда вагон оказывался полным, машинист подкатывал к транспортеру следующий. Великанов и чех Иво наблюдали, чтобы уголь сыпался ровно, и рукой подавали знак машинисту, когда надо было подвигать состав.

Однажды Великанов попытался заговорить с машинистом, но тот отмолчался.

— Не унывай, дружище, — утешал Оник. — Мой Хельмут все сделает. Среди проводников у него наверняка есть друзья. Это свой парень. Вчера хлопнул рукой по угольному пласту и говорит: «Вот так наши под Москвой стоят. Вперед продвинуться — ваши не пускают, назад — фюрер не велит. Разобьет, говорит, себе Гитлер о Москву голову»! А сам смеется…

Твердо решив бежать, друзья становились все сосредоточеннее, тщательно обдумывали разные мелочи, которые могли подвести в дороге.

Разве могли они предвидеть, что новые несчастья обрушатся на их голову?

Началось с того, что неожиданно исчез Хельмут. Исчез человек, с которым так много надежд связывали три товарища. Однажды в штреке Оник вместо него с удивлением увидел худого, с кислой физиономией немца, который даже не поздоровался с ним.

— А где господин Хельмут? — удивленно спросил Оник.

Немец посмотрел на него так, словно только что проглотил стакан желчи. Посмотрел — и не ответил. Взяв отбойный молоток, он хотел было начать работу, но вдруг повернулся к Онику и грозно спросил:

— Почему опоздал? Что же, по-твоему, немцы должны раньше тебя приступать к работе?

Голос у него был хриплый. Когда он говорил, тонкая шея его кривилась, как у обозленного гуся. Глаза тоже были гусиные — круглые, маленькие, темные.

Оник оробел:

— Я, я… ничего! Я только хотел узнать о Хельмуте…

— Хельмут?.. — усмехнулся новый шахтер. — А ну-ка, давай работай!

Штольня была мрачной. Трудно было дышать спертым, пропитанным газом воздухом. С самого первого дня все это производило удручающее впечатление, и только подружившись с Хельмутом, Оник примирился со своей подземной темницей. Теперь же мрак вокруг сгустился снова: свод штольни давил еще сильней, а однообразные движения, которые приходилось делать, заполняя углем ленту транспортера, превратились в тяжелое наказание.

Вскоре появился один из техников шахты и крикнул шахтеру, заменившему Хельмута:

— Эй, Франц, ну как идет дело?.

Франц показал мелкие зубы:

— Не успевает этот русский.

Техник повернулся к Онику.

— Э-э!.. Обленился? Быстрей надо!

Надо было бы оказать этому человеку, что я не машина. Стоило даже обругать его как следует на ленинаканском диалекте, упомянув всех его родных. Но Оник промолчал. Вместо этого он утвердительно кивнул головой, которая ему самому вдруг показалась чьей-то чужой.

Техник, обменявшись с Францем несколькими фразами, ушел. Стук его палки долго еще отдавался эхом в разных концах штольни.

Во время перерыва Франц уселся в нескольких шагах от Оника, достал свой завтрак, поел, а остатки, завернув в бумагу, бросил в ту часть штольни, где не было подпорок и пласты породы в любую минуту могли обвалиться.

«Скотина! — стиснул зубы Оник. — Нарочно швырнул туда, чтобы я не достал». Отныне было ясно, что здесь, в этом сыром забое, будут работать два человека, одинаково ненавистные друг другу. Но куда делся Хельмут, что с ним случилось? Может, пошел в отпуск или переведен в другую шахту? Как узнать об этом? Зря он не попытался спросить у техника. А может, и не стоило. Если этот желчный Франц не говорит, почему должен сказать тот? Оба из одного теста, пословица не зря говорит: кума вороне сорока. Друзья, должно быть… Пока Оник размышлял об этом, Франц вдруг зашипел:

— Эй, рус! Ты чего торчишь? Шевелись, завалю углем! А Хельмута своего больше не увидишь, хе-хе! Ушел, хе-хе!..

Он поднял молоток, и молоток разразился настоящей