Пленники - Гарегин Севиевич Севунц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот Германия. А вот Советский Союз…
— Да, да, — согласился Хельмут. — Война — плохо… Ну, вставай, пора за дело.
Оник аккуратно сложил обрывок газеты, который дал ему Хельмут вместе с едой, спрятал в карман и взялся за лопату.
Он нетерпеливо ждал конца дня, чтобы рассказать товарищам свои впечатления.
3
Оник встретил Гарника у лифта, обнял его:
— Кажется, целый год не виделись! Ну как, заработал трудодень?
— У тебя, я вижу, отличное настроение. Видно, понравилась шахта? — сумрачно отозвался тот.
— Ну, конечно, всю жизнь мечтал работать у них на шахте!.. По тринадцать часов в день под землей! На сеялке за весь сезон не наглотаешься столько пыли, сколько тут за смену. Ты ел?
— Конечно! — еще более мрачно и раздраженно ответил Гарник. — Съел из облюбованного тобой угля несколько кусков. Кто тут приготовил для меня обед?
— А я к хорошему, кажется, человеку попал. По-братски разделил со мной еду, принесенную из дому. Подозреваю даже, что он не немец, а смесь какая-нибудь. Представь себе противник войны, наши говорит, зря ее затеяли. Россия, говорит, «колоссаль», победить ее невозможно. Разве настоящий немец скажет так?
— Настоящий-то и скажет!..
Он потянул Оника за рукав:
— Гляди: никого из наших не берут, сначала сами отправляются. Со мной работал вон тот сом — видишь, вошел в кабину, — показал Гарник. — Даже словом не обмолвился! Для него что я, что эта стена. Я смотрел на него и думал: наверное, тетка умерла, а наследство другому завещала. Когда ел, все на меня косился, как зверь.
— Да, не повезло тебе, — согласился Оник. — Со мною работает такой — чтобы губы раздвинуть, кажется, лом нужен. Но только на вид: оказался очень разговорчивым. Как знать, может, и твой напарник вроде него? Есть люди, которые не сразу раскрываются.
— Нет, Оник, как бы то ни было, а я здесь долго не выдержу, — заявил Гарник.
— Ладно, пошли к лифту, наша очередь. Хочешь, не хочешь, а пока придется примириться с положением.
Люди в толпе вокруг говорили на многих языках, и никто этим не интересовался. Но один из группы чехов, навострив уши, все прислушивался к разговору Оника с Гарником, затем подошел.
— Извините, — обратился он по-немецки. — Вы на греки?
— Нет, не греки, — ответил Гарник, подозрительно оглядывая его.
— Очень хотелось бы познакомиться с греками.
— Нет, мы не греки.
— Очень жаль.
— Что он хочет, Гарник? Кого потерял?
Гарник сказал.
— Ну, пусть поищет — найдет. Тут любую нацию встретишь. Новый Вавилон!
Когда лифт вынес их наверх, Оник даже зажмурился:
— Нет, все-таки на земле лучше, чем под землей… Что они нас задерживают? Опять в строй?.. Это хороший признак, друг: боятся, что убежим. Значит, бежать можно, — понял?
В лагере Великанов уже ждал друзей.
— С голоду умираю, ребята, но одному не хотелось идти в столовую. Поздно же вас выводят из шахты!..
— А ты разве не в шахте, Иван? — удивился Оник.
— Куда тебя засунули? — одновременно спросил и Гарник.
— У меня, братцы, работа чистая, — важно сказал Великанов.
Гарник насмешливо окинул взглядом его почерневшую от угля одежду:
— Это и видно.
— Что тебе видно? Я нагружаю вагоны, отправляю составы. Я — железнодорожник, братцы!
— Опять не повезло, Иван! Под землей нам дают двадцать семь граммов масла, полтораста граммов дополнительного хлеба и пятнадцать граммов сахара. Немного, но все-таки лучше, чем ничего, — с серьезным видом врал Оник.
— Это хорошо, — в тон ему ответил сразу догадавшийся Великанов. — Значит, того, что вы будете получать там, вам и хватит. А здесь, поскольку у тебя налаживается общий язык с этим поваром, ты меня, надеюсь, не забудешь?..
Пошутив так, он таинственно добавил:
— Не мог выяснить, куда идут эти поезда с углем.
Усталые глаза Гарника вдруг заблестели:
— А это можно узнать, Ваня?
— Пока еще не нашел человека, у которого можно спросить. Со мною работает один чех, Иво по имени — то есть тоже Иван. Хороший парень, мы сразу подружились. Но и он не знает. У него горе. Еще не прошло и двух месяцев, как женился, а его с женой пригнали сюда. Только в разные лагеря. Наш лагерь, оказывается, был построен для чехов, а нас впихнули на подкрепление.
— Да-а!.. Однако, друзья, шеф-бык, наверное, уже поджидает нас. Пойдем посмотрим, чем он угостит на ужин. О делах поговорим после.
Оник не хотел терять времени на пустые разговоры. Ведь они всего лишь первый день в предместье этого чужого города. Лагерь окружен колючей проволокой. У главного входа стоит часовой. На работу и с работы их водят надзиратели. Правда, охрана здесь слабей, чем во львовском лагере. Но что там, за заграждением? Прежде чем думать о побеге, надо составить точное представление о внешнем мире. К этому выводу они пришли еще вчера вечером и, следовательно, не было нужды повторять все это.
Лучшего невозможно было придумать, что Великанова назначили на погрузку вагонов. Надо полагать, уголь грузят не для одного завода. Сколь бы ни был велик завод, каждый день по эшелону для него не станут отправлять. Конечно, уголь везут в какие-то другие города. Но в какие?
— Насколько я разбираюсь в экономической географии, — рассуждал по дороге в столовую Оник, — промышленные города не бывают обособлены. Без сомнения, и Нойен-Кирхен не является каким-то островом. А через Ивана мы уже имеем связь с железной дорогой. Значит, сейчас у нас на повестке дня вопрос: куда эта железная дорога ведет? Опять же все упирается в географию. Мой знакомый Хельмут, надеюсь, не откажет мне в удовлетворении невинного и праздного любопытства. Может быть, даже карту через него раздобудем.
Они пришли в столовую. Оник сделал еще одну попытку завязать отношения с поваром. Изобразив на лице улыбку, он проговорил в окошечко:
— Добрый вечер, господин шеф-повар!
Повар и на этот раз удостоил его таким взглядом, который мог приблизительно обозначать: «А я вот стукну тебя по башке половником!». Но Оник как будто не заметил этого и, получив свою порцию, деликатно откланялся.
За столом Великанов не удержался от подшучиваний над приятелем.
— Знает ли шеф-повар, что человек, раскланивающийся с ним, тоже повар? Ты дал бы ему понять. А то «доброе утро», «добрый вечер?». С ним разговаривает настоящий кашевар, а он даже ответом не удостаивает.
— Плюнул бы в эту раскормленную морду,
