Украинско-российские взаимоотношения в 1917–1924 гг. Обрушение старого и обретение нового. Том 2 - Валерий Федорович Солдатенко

военного ведомства страны Советов Л. Д. Троцкий резюмировал: «Сейчас настал момент, когда нужно твердо и ясно сказать: от импровизированных повстанческих отрядов революция взяла все, что могла взять, далее эти отряды становятся не только опасными, но просто губительными для дела революции»[428]. А вскоре, как раз в разгар борьбы с Н. А. Григорьевым, в статье «Украинские уроки» председатель Реввоенсовета Советской России заявил с еще большей решимостью: «Период партизанщины затянулся на Украине. Именно поэтому ликвидация ее приобрела такой болезненный характер. Сейчас уже приходится применять раскаленное железо. Но эту работу надо выполнить. Надо покончить с авантюристами не на словах, а на деле»[429].

Совсем иначе вел себя С. В. Петлюра, который лишь после мятежей против него лично отдавал приказы об арестах бунтовщиков, продолжая потакать другим атаманам.

И если результатом политики большевиков, несмотря на все справедливые упреки в ее жестокости, было укрепление регулярной Красной армии, а с ней, естественно, и советской государственности, то расцвет атаманщины, наоборот, закрывал перспективу создания полноценного национального войска, дестабилизировал изнутри все государственное строение УНР.

Политика советской власти была рассчитана, конечно, не только на искоренение рецидивов партизанщины в рядах Красной армии. Она в еще большей степени была направлена против повстанческого движения, которое приобретало антигосударственный характер и квалифицировалось как «кулацкий бандитизм», «повстанческий бандитизм» и т. д. Это нашло свое воплощение в отношениях с Н. И. Махно.

Находясь в состоянии перманентных переговоров и соглашений с большевиками и командованием Красной армии (особые отношения сложились с П. Е. Дыбенко, как известно, склонного к авантюрным действиям), комдив Н. И. Махно смог утверждать свою власть в достаточно обширном районе, в котором располагались города – Александровск, Мелитополь, Бердянск. В последних доминировали большевики, что очень не нравилось махновцам, и шла постоянная скрытая борьба за влияние. Избранный II районным съездом Советов Военно-революционный Совет (в его состав вошли анархисты, левые эсеры, большевики и беспартийные) выполнял, по сути, правительственные функции[430]. На местах исполнительная власть сосредотачивалась в руках самоуправляющих Советов, которые в свою очередь подчинялись только военным властям.

Полновластными хозяевами на селе считались крестьяне – общинники. Помещики и колонисты были подавлены, изгнаны, а их земли разделены среди членов общин. Земля была объявлена собственностью народа, пользоваться ею имели право только крестьяне-труженики, которые не прибегали к наемному труду. Существенно были ограничены и кулацкие наделы, а их владельцы уравнены в имущественном отношении с другими крестьянами. Те, кто добивался при равных условиях сравнительно более высоких успехов, выдвигались в крестьянскую элиту и, как правило, избирались в руководство местных Советов.

Такая линия поведения, естественно, вошла в противоречие с большевистской политикой 1919 г., в частности с мерами по национализации земли, создания на базе бывших крупных владений колхозов, коммун и т. д. Махновцы в большинстве «втихую» саботировали требования советских властей, все больше конфликтовали с органами ЧК[431], хотя до поры до времени не прибегали к открытым выступлениям. Они еще пытались действовать согласно своему старому лозунгу: «Идти отдельно, бить вместе». «Военнокоммунистические» меры, особенно проведение продразверстки, ускорили конфронтационные тенденции, а сфера махновского влияния возросла до 5 уездов – Александровского, Бердянского, Мелитопольского, Мариупольского, Павлоградского, а также части Бахмутского, где народонаселение достигало 2,5 млн человек.

Антисоветское выступление атамана М. А. Григорьева было встречено Н. И. Махно, который именовал себя революционером и «свободным коммунистом», без энтузиазма и даже с понятным осуждением (кстати, шаг Н. А. Григорьева осудили все организации анархистов в Украине). Ведь григорьевцы не только провоцировали «батьку» на антисоветскую борьбу, но и пытались втянуть махновцев в боевые действия, сознательно вплотную приблизившись к расположению последних (для этого Н. А. Григорьев сменил объявленное киевское направление движения на екатеринославское). Однако воины Н. И. Махно вели в то время чрезвычайно тяжелые бои с Белой армией, и втягивание в борьбу на втором фронте, естественно, считали самоубийственным. А быстрый разгром Н. А. Григорьева вывел красных в непосредственную близость, во фланг махновцам, которые казались советскому руководству мало чем отличающимися от григорьевцев. Так Н. И. Махно попал меж двух огней. Правда, советская власть, наградив честолюбивого бойца, который не только не поддержал Н. А. Григорьева, но и в очередной раз перезаключил союз с красными, орденом Красного Знамени, казалось, подавала сигналы дружественного миролюбия. Но принципиальные расхождения этим не снимались, и столкновения были лишь делом времени.

Хотя «батька» со своими казаками оказал не одну услугу советской власти, включая и последнюю военную кампанию – сдерживание стратегически важного, очень опасного наступления деникинцев в Приазовье в мае 1919 г., это не предотвратило тайного постановления Совета рабоче-крестьянской обороны УССР от 25 мая о ликвидации махновщины в кратчайшее время. Это решение было принято по инициативе и даже под давлением Л. Д. Троцкого, как раз прибывшего на Южный фронт и вполне в своем стиле военного руководства искавшего «виновных», то есть очередную жертву. Правда и Н. И. Махно вел себя так, что советские военачальники не раз жаловались на него, требовали его наказания[432].

Л. Д. Троцкий с окружением спокойно наблюдали, как под ударами кавалерии А. Г. Шкуро без надлежащего количества боеприпасов погибают бойцы махновской дивизии (из 50 тыс. повстанцев 30 тыс. вообще не имели оружия)[433]. Ослаблением позиций дивизии обернулся и приказ Л. Д. Троцкого от 4 июня о передислокации некоторых ее частей на северный участок фронта, где произошел масштабный прорыв белых. Понимая это, Н. И. Махно в грубой форме ответил руководителю военного ведомства РСФСР отказом.

Ситуация осложнялась тем, что неповиновение Н. И. Махно проявлял в условиях создания Военно-политического союза советских республик (соответствующее решение было принято 1 июня 1919 г.). Объединение военных потенциалов сопровождалось ликвидацией собственного командования армий УССР, армий Украинского фронта. Реввоенсовет республики переформировывал украинские части в новые армии и подчинял их Южному фронту. Демарш Н. И. Махно выглядел угрожающим прецедентом.

Поэтому Л. Д. Троцкий и Х. Г. Раковский спешно объявили «батьку» вне закона. Немедленной реакцией стало сообщение красного командования об отставке Н. И. Махно с должности комдива. К тому же он призвал своих бойцов не подчиняться в дальнейшем руководству Красной армии (единственный из высших командиров, с которым находилось взаимопонимание и сохранилось взаимоуважение, оставался В. А. Антонов-Овсеенко)[434] и вернуться в родной район Гуляй-Поля, откуда казаки в результате изменения военной ситуации также вынуждены были спешно отступать, не успев провести очередной, IV съезд повстанцев, запланированный на 15 июня, и открыв белым дорогу в тылы красных.

Последнее стало поводом для громкого дела «Штаба имени батьки Махно». Специально созданный Чрезвычайный военно-революционный трибунал Донецкого бассейна (председатель – Г. Л. Пятаков, члены – С. Ф. Буздалин и Р. Б. Фарбман), рассмотрев дело, именем РСФСР постановил: «Так называемый «Штаб Махно» виноват в дезорганизации Советской власти в Гуляй-Польском районе, то