Следовать новым курсом - Беломор Б.

На полубаке головного «Пингвина» сверкнула вспышка, утонувшая в клубах белого дыма, над волнами прокатился тугой удар. Бой начался.

Командир «Глазго» повернул на два румба к осту, направляя колонну между берегом и примыкающими к островкам отмелями. Манёвр был заранее обговорен с Михайловым. Планируя дерзкий прорыв, тот предположил, что британцы постараются прижать их к берегу, и предложил воспользоваться мелководьем, чтобы заставить преследователей встать в кильватер колонне. Тогда по идущему мателотом «Крейсеру» сможет стрелять одна-единственная погонная двадцатифунтовка с «Пингвина». «Глазго» же вообще оказывался недоступен для британских орудий.

Манёвр удался блестяще. Преследуемые и преследователи вытянулись в длиннейшую змею, ползущую вдоль близкого берега. «Крейсер» и «Глазго» медленно, но верно наращивали преимущество. Снаряды с «Пингвина» падали с большим разбросом, и Михайлов не стал открывать ответный огонь – к чему впустую выбрасывать боеприпасы в воду? Тем же курсом предстояло идти ещё двадцать миль, после чего, оставив по правому борту большой остров Тамбату, «Глазго» должен резко повернуть к осту и в обход острова Занзибар, вернуться домой. Отрыв от преследователей к тому моменту предположительно должен был составить мили три, и можно было бы не опасаться погони.

Что и говорить, план бы хорош. Он учитывал все: направление ветра, состояние машин, даже прибрежные течения, которые капитан султановой яхты знал как свои пять пальцев. И тем большим потрясением стал для «беглецов» трёхмачтовый военный корабль, снежно-белый, словно призрак, едва различимый в туманной дымке за островом Призон. Развив ход не меньше четырнадцати узлов, чужак двинулся на пересечку отряду.

Не веря своим глазам, Михайлов поднял бинокль. Так и есть – на кормовом флагштоке бьётся на ветру «Юнион Джек».

– Британский корвет, тип «Боадицея». Композитный, машины компаунд, пять тысяч двести пятьдесят сил. Нам от него не уйти.

Барон длинно, замысловато выругался. Михайлов глянул на мичмана с осуждением – на мостике «Крейсера» старались избегать нецензурной брани. Разве что в самых крайних случаях.

Как, например, этот.

– Откуда он тут взялся? Неужели ночью подошёл?

– Вряд ли, – капитан-лейтенант невесело усмехнулся. – Британцы нас перехитрили. Корвет – думается, это «Баккант», если судить по «абердинскому» носу с вертикальным форштевнем, – вчера весь день прятался за горизонтом. Выставил марсы, чтобы британцы его видели, а мы с фелюги – нет.

– Значит, они нас раскусили с нашей рекогносцировкой?

– Или предположили, что мы так или иначе должны явиться, чтобы рассмотреть их поближе. Не идиоты же они, в самом деле… И, как видите, сработало: от корвета типа «Боадицея» нам не уйти.

Михайлов опустил бинокль и стал протирать носовым платком окуляры.

– Но молодцы, ничего не скажешь. Прямо тебе охота на красного зверя! Для начала – вынудили нас повернуть на норд, и для этого выставили завесу из «Сириуса», «Пингвина» и «Дона». А когда мы так и поступили, то эта троица выступила в роли загонщиков, выгоняющих дичь на «Баккант» – эдакого джентльмена со штуцером, поджидающего дичь в засаде.

Греве едва сдержался, чтобы не повторить давешний загиб.

– Вот нас и выгнали…

– Верно, барон. Только дичь на этот раз им попалась кусачая.

Он повернулся к старшему офицеру.

– Передайте на «Глазго»: «Предлагаю следовать своим курсом». Незачем им… вместе с нами.

На мостике повисло тяжкое молчание. Всё было ясно без слов: корветы типа «Боадицея» имеют водоизмещение более четырёх тысяч тонн против тысячи трёхсот восьмидесяти у «Крейсера». Четырнадцать нарезных дульнозарядных семидюймовок вместе с почти пятнадцатью узлами парадного хода не оставляют «Крейсеру» и «Глазго» ни единого шанса. А сзади неудержимо накатываются ещё три боевых корабля. Через считаные минуты они нагонят беглецов – и тогда отряд окажется между молотом и наковальней.

– Подняли сигнал: «Следую прежним курсом, принимаю бой!» – отрапортовал сигнальщик, разобрав гирлянду флажков на стеньге «Глазго».

Греве сжал кулаки.

«Британцы, нелёгкая их раздери! А мы чего ожидали? Триста без малого лет господства на морях – это, господа, серьёзно…»

– Сигнал: «Поворот вправо на шесть румбов», – скомандовал Михайлов. – Попробуем пройти по кромке отмели под кормой у корвета.

В ответ до мостика донёсся раскатистый грохот. Корвет дал бортовой залп.

Через час всё было кончено. «Глазго» беспомощно дрейфовал, лёжа на правом борту. К чести капитана яхты – как и самого султана, – они не сделали попытки выйти из боя или спустить флаг перед лицом смертельной угрозы. Мелкие пушечки сумели даже нанести кое-какие повреждения опрометчиво сунувшемуся вперёд «Сириусу», но последовавшие за этим три попадания тяжёлых снарядов – два с «Дона» и один с «Пингвина» – покончили с гордостью султанова сердца.

«Крейсер» сопротивлялся дольше. Маневрируя в узостях между островками и мелями, Михайлов закрывался от «Бакканта» другими кораблями и даже сумел угостить тремя залпами в упор невезучий «Сириус». Шлюп сразу осел, набирая воду, и тяжело повернул в сторону ближайшей песчаной гряды – выбрасываться на мелководье.

Но долго это продолжаться, конечно, не могло. Восемь семидюймовок в бортовом залпе – это чересчур для безбронного клипера, назначение которого ловить по морям жирных торгашей, а не вести эскадренный бой. Да, превосходные крупповские шестидюймовки сделали своё дело – комендорам удалось заколотить в неприятельский корвет не меньше четырёх снарядов, которые вызвали взрывы и пожар на батарейной палубе. Но это лишь подарило русским несколько лишних минут: британец описал циркуляцию, сменив подбойный борт, и, волоча за собой шлейф угольной копоти из труб, смешивающийся с дымом непотушенных пожаров, снова пошёл на сближение.

Греве закрутил штурвальчик вертикальной наводки. Из прислуги осталось лишь трое, и он сам принуждён был встать к шестидюймовке наводчиком. Барон ни в коем случае не хотел промазать – это был последний выстрел, подносчики больше не подавали картузы и снаряды из залитых водой погребов. Ещё… ещё немного…

– Пли!

Орудие гулко выпалило, палубу заволок густой, остро воняющий серой дым.

Промах. Столб воды вырос под скулой корвета. Больше стрелять нечем.

За спиной Греве послышался тонкий, словно щенячий, скулёж, полный страдания и боли. Он обернулся – по трапу из-под палубы карабкался, оскальзываясь, машинист в одних парусиновых штанах, дочерна изгвазданных угольной пылью. Торс, руки, лицо – словно куски сырого мяса, тёмно-багровые, в свисающих лохмотьях кожи и отвратительных белёсых пузырях. Барон поспешно отвёл глаза – к горлу подступил кислый, муторный ком.

«Осколки пробили котёл, обварило паром. Сколько внизу ещё таких страдальцев…»

– Вашбродие, господин мичман! – прилетел с полубака отчаянный крик Голохватько. – Судно позади англичанина, приближается! Это наши, побей меня кицкины лапки!

Барон вскинул бинокль – и не поверил своим глазам. В сплошном дыму за кормой британского корвета, в полудюжине кабельтовых, угадывались мачты и надстройка, характерные для коммерческих пароходов. Греве едва успел удивиться, когда порыв ветра отнёс муть в сторону.

На корме пришельца полоскался на ветру Андреевский флаг.

Барон открыл рот, чтобы заорать вслед за боцманом: «Наши!» – и не успел. С парохода одна за другой ударили четыре пушки. Мачты, надстройки, белое с косым голубым крестом полотнище – всё заволокло белой клубящейся пеленой, и Греве, конечно, не смог разглядеть два блестящих жёлтым металлом веретена, одно за другим плюхнувшихся в воду и потянувших пенные следы к высокой белоснежной корме «Бакканта».

В стороне, в семи кабельтовых, рявкнули орудия «Дона». Палуба под ногами ударила фонтаном щепок, огня, дыма. Гигантские раскалённые клещи рванули барона за левое запястье. Он опустил глаза – из оборванного, опалённого рукава свисали окровавленные ошмётки и торчал белый, словно сахар, обломок кости. А потом всё вокруг – развороченные доски палубы, подбитая пушка, боцман Воскобойников – качнулось, поплыло и утонуло в багровой, пропитанной болью и отчаянием, черноте.