Следовать новым курсом - Беломор Б.

Позже, когда эскадра миновала Гебриды, стало полегче. Перестало штормить, что нечасто случается в этих широтах поздней осенью, и адмирал, желая сэкономить уголь, велел ставить паруса.

– Сколько ж можно спать, Иван Фёдорыч! – добродушно отозвался собеседник командира. – Эдак я совсем в медведя превращусь и в спячку залягу до весны. Что до руки, то она уже почти не болит. Наш дражайший эскулап аккуратно всё заштопал. Думаю, как придём в Североамериканские Штаты – можно будет уже снять этот такелаж.

И брезгливо подёргал правой рукой полотняную петлю, в которой висела левая. Привет из британского форта Полл.

– И-и-и, даже и не мечтайте! – замахал руками Повалишин. – В Филадельфии первым делом отправлю вас в больничку – подлечитесь, приведёте себя в порядок.

– Но ведь…

– Даже и не спорьте, а то вмиг спишу на берег. Сами виноваты: надо же было исхитриться и получить удар штыком. Единственный из всей «Клеопатры» раненый – и тот командир десантной партии! Проявили, называется, геройство…

– Да какой там геройство… – пренебрежительно отмахнулся старший офицер. – Этот Полл – одно название что форт. Уж не знаю, как его там перестраивали, а только сильно подозреваю, что своровали на этом немало, чисто по-российски. Береговые фасы действительно подновили, обложили камнем. Орудийные дворики обустроили, траверсы… А с тыла полнейшее запустение: рвы позавалились, на гласисах гуси пасутся и кусты выше человеческого роста, в казематах амбразуры досками заколочены. Боцман, когда всё закончилось, в потерну сунулся – вода стоит по колено, вонища, крысы дохлые плавают. Признаться, больше всего я опасался, когда мы к этому форту по суше добирались, в обход. Шутка сказать: три версты шагать, считай, вслепую. Туман, изгороди какие-то повсюду, не видно ни зги, только собаки где-то брешут. Не ровен час, наткнёшься на местных жителей, тревогу поднимут…

Операция действительно была рискованной. Не желая вступать в артиллерийскую дуэль с береговой батареей (двенадцать шестидесячетырёхфунтовок – это всё же солидно), Бутаков решил взять пример со знаменитых корсаров вроде Френсиса Дрейка и Генри Моргана. Старый пятиугольный форт, построенный ещё в шестнадцатом веке и подновлённый, если верить справочникам, в 1861 году, стерёг подходы к Гуллю с моря. А потому решено было входить в эстуарий с утра, в туман, когда часовым на верках батарей видны только неясные, размытые силуэты кораблей. Для верности адмирал пустил вперёд британские трофеи – «Сьюперб-Олег», «Резистанс – Адмирал Грейг» и «Клеопатру». Но одной этой хитростью дело не ограничилось: не доходя нескольких миль до форта Полл, с кораблей высадили на шлюпках десант, который должен был с началом бомбардировки ударить батарейцам в спину.

– Могли, конечно. Так ведь не наткнулись!

– Ясное дело, не наткнулись, – проворчал в ответ старший офицер. «А рука-то у него побаливает, – подумал Повалишин, – вон как кривится. Нет, обязательно надо в больницу!»

– Этот Гулль – провинция-с, сонное царство, вроде нашего Урюпинска. Ну, мы дошли, во рву расположились, осмотрелись. А как вы открыли пальбу – тотчас бросились на приступ. Да и какой приступ, смех один! Я более всего опасался, что нас снарядами с кораблей и побьёт…

Старший офицер знал, что говорит: до того как попасть на «Клеопатру», он в прошлую кампанию командовал отрядом паровых катеров на Дунае – наводил переправы, высаживал десанты и не раз схватывался с турками врукопашную.

– Однако ж штыком вас знатно пырнули!

– Ну так британцы вояки отчаянные, упрямые. Кто успел винтовки похватать – тот отбивался, покуда на ногах стоял. А как с ног сбили – сдался, потому как сила солому ломит. Только немного их оказалось, тех защитников. Мы потом пленных расспросили – две трети гарнизона в городе по бабам да кабакам, а комендант форта, майор Деррек, лежит у себя на квартире пьяный вусмерть. Так в себя и не пришёл, даже от пальбы. Пришлось водой отливать болезного…

– Может, не надо было его с собой забирать? – задумчиво произнёс Повалишин. – Проку с такого пленного: только провиант казённый переводит да мается морской болезнью. Вестовой докладывал – всю каюту заблевал.

Обрюзгший, похожий на собаку породы мопс англичанин, вечно недовольный тяготами морской жизни и требующий особого к себе отношения, успел всем изрядно надоесть.

– Оставить его было бы бесчеловечно, – ухмыльнулся старший офицер. – Это сейчас он пленник, герой, до конца защищавший вверенное ему укрепление. А оставь мы его – пошёл бы под суд за то, что с пьяных глаз проспал вверенную ему батарею. В Нью-Йорке отпустим на берег, а сейчас – пусть помалкивает в тряпочку и радуется, что так благополучно всё обошлось!

– С флагмана пишут: приготовиться к повороту последовательно. Курс – зюйд-вест-тень-зюйд! – заорал сигнальщик.

– Ну вот, отдых наш и закончился, – вздохнул Повалишин. – Боцман, свищи малый аврал! Подвахтенных на брасы, к повороту стоять!

Собираясь начать войну, один древний деспот задал вопрос предсказателю: «Кто будет победителем?» Предсказатель подумал-подумал и ответил той самой фразой, что вынесена в заголовок этой главы. Чем вверг упомянутого владыку в тяжкие раздумья.

«Великое царство будет разрушено». Чьё? В войне, как известно, участвуют минимум две стороны. Понимай как хочешь.

Для нашего повествования не так важно, какой вывод сделал из предсказания тиран, приказал ли он обезглавить хитроумного пророка за неумение чётко выражать мысли, и даже – чем закончилась та давно забытая история. Важно то, что, объявляя войну России, Британская империя могла и не задавать такого вопроса – ответ был выписан на стене палаты общин огненными буквами, подобно библейскому «Мене, текел, упарсин».

Или, как не замедлил пояснить другой пророк, ветхозаветный, «мене» – «исчислил Бог царство и положил конец ему»; «текел» – «взвешено на весах и найдено легковесным»; «упарсин» – «разделено царство и дано мидянам и персам».

Знать бы ещё, кто выступает в роли мидян и персов…

Тут необходим некоторый экскурс в то, что позже назовут геополитикой. Так уж вышло, что во второй половине девятнадцатого века (неважно, реальной или альтернативной истории) в мире имелось всего две по-настоящему великие империи. Нет, были и другие державы, мощные, амбициозные, быстро развивающиеся, или, наоборот, сонные, живущие прошлым, постепенно расползающиеся, как мокрая промокательная бумага. Но именно империй – только две, что бы ни думали о себе в Мехико, Рио-де-Жанейро, Вене или, скажем, в Берлине.

Правда, фундаменты у этих империй очень уж разные. Россия – гигантские необжитые просторы, недра, набитые сокровищами, которые не будут до конца разведаны ещё лет двести. И люди, очень много людей – сумрачных, упрямых, готовых истово верить и так же истово сражаться. И ещё – время, которое течёт над всем пространством от Варшавы до Владивостока иначе, чем над остальным миром. И дело тут не в какой-то особой неторопливости, консерватизме русских или их нежелании воспринимать плоды прогресса. Просто так уж получилось. Законы мироздания.

Напротив, фундамент, на котором стоит Британская империя, соткан из живых нитей торговых морских путей, составлен из мозаичных кусочков колоний, сшит пунктирами курсов броненосных эскадр и застёгнут на пуговицы факторий, портовых городов и фортов. Он выставлен напоказ всему миру – смотрите, удивляйтесь, завидуйте! Ведь именно на этом стоит и промышленная мощь, воплощённая в мануфактурах, верфях, прокатных станах, и наука оксфордских и кембриджских профессоров, и несметные богатства, состоящие не из золота, а из оборотов торговых компаний, судовых страховок, патентов на изобретения. И, в конечном счёте, из политического влияния, опутавшего, словно паутиной, всю планету.

И это, конечно, куда более гибкое, подвижное образование, способное породить новое богатство, силу, власть, нежели то, что составляет опору северного конкурента. Более ликвидное, как сказали бы экономисты совсем другой эпохи. Но ведь ликвидное – значит, более зыбкое, уязвимое, подверженное воздействию извне?