Любимая мартышка дома Тан - Мастер Чэнь

Шёлком и муслином, мог бы ответить я ему. И ещё – нам все больше нравилось новое производство, которое мы открыли с родственниками нового халифа у себя в Самарканде, – производство бумаги. А работают там пленные мастера из вашей империи, которых мы с почётом доставили с поля битвы у той же реки Талас… И это тоже вам знать в подробностях необязательно.

– Я же говорю, достанется всем и всё, – отвечал я. – Ну, например, новый халиф Мансур начал строить новый город на развалинах древней персидской столицы Ктесифона. Он, будучи человеком экономным, даже использует старые камни той столицы на новой стройке. Мансур сказал: это будет самый процветающий город на земле, рыночная площадь для всего мира. Как ваша Чанъань, господин Чжоу. Он уже, собственно, есть – Круглый город, этакая очень большая цитадель, внутри неё – сады. А от цитадели отходят несколько улиц…

– И на одной из этих улиц – ваши лавки, господин Маниах…

Правильнее было бы сказать, что одна из упомянутых улиц фактически принадлежит нам целиком. Но я упрямо продолжал говорить ему о зелёном куполе будущего дворца, о множестве торговых домов, о хлопковых тканях с шёлковой каймой из халифских мастерских, о растущих с каждым днём портах Басры и Адена, откуда новой империи открывались пути в целые миры…

– Как он называется, этот ваш новый город, все никак не могу запомнить? – ворчливо спросил, наконец, господин Чжоу, чуть смягчаясь.

– Вы не поверите, но называется он в точности так же, как ваш – Чанъань, город долгого спокойствия. На языке «чёрных халатов» это звучит как Мадинат-ас-Салам, то есть – город спокойствия. Хотя чаще, как ни странно, его именуют на всеобщем, тюркском языке по имени деревушки, которая стояла как раз на его месте: «Богом данный». Или Багдад. Славный будет городок.

Чжоу вздохнул и условился о новой встрече со мной через полмесяца. Или раньше – когда ему угодно будет прислать за мной гонца.

ГЛАВА 14

ДВЕ ИМПЕРИИ

С нарастающим грохотом сияющая металлом стена, сверху которой поблёскивали острия копий, а снизу – лес конских ног, надвигалась все ближе. Всё сильнее тряслась земля. Но в каких-то тридцати шагах от нас конная лава вдруг начала тормозить, над остроконечными шлемами зареяли маленькие флажки. Конница разделилась и двумя полукольцами заструилась назад, вокруг пешего войска – оно, скрывающееся за всадниками, оказалось совсем близко, можно было рассмотреть покрытые лаком белые колчаны из дерева кудзу и потные напряжённые лица солдат.

Тускло блеснули изображения львов на щитах. Глухо заревели сотни барабанов и рогов. И снова, и снова. По четвёртому сигналу красно-металлические квадраты вдруг как будто вжались в землю, стали ниже: солдаты опустились на колени, и тысячи голов повернулись к желтоватому штандарту главкома, пятном светившемуся далеко справа.

Штандарт медленно начал клониться вперёд, страшно и угрюмо заревели вновь барабаны. И по долине звериным воем пронеслось «у-ху! у-ху!» из десятков тысяч глоток. Квадраты двинулись мимо нас неудержимым потоком. Но тут зашипели гонги, и воины, неся копья на плечах, повернули и начали удаляться от нас, а с флангов их уже снова охватывали, защищая, конные гвардейцы, чьи серые крупночешуйчатые доспехи покрывали коней, как попоны, до самых стремян. И уже на горизонте началось скрещение сигнальных флагов – шло перестроение.

Я впервые был на манёврах, где собрали войско таких размеров. На поле под горой Ли выведены были столичные гвардейцы и солдаты из ближайших военных округов, прибывшие на военные сборы. Вся равнина шевелилась и покачивалась от красноватых, отсвечивающих металлом рядов. Число воинов было настолько несуразно огромно, что не укладывалось в голове. «Двести тысяч», – сообщили каждому из нас по секрету военные чиновники.

Цифра эта была попросту бессмысленна: ничей глаз не может охватить такую армию, она просто скрылась бы за горизонтом. Но даже если на самом деле их тут было тысяч пятьдесят – то есть вся гвардия,– то зрелище всё равно было незабываемым и невиданным.

Впрочем, сердца наши затрепетали от величия империи ещё до того, как воины начали свой боевой танец.

Мы стояли у центрального возвышения двумя квадратами, переминаясь с ноги на ногу, – по одну сторону квадрат из высших чиновников империи, по другую – мы, послы и торговцы с окраин Поднебесной.

Чиновники лениво и редко обращали взоры на наш квадрат, зато мы, варвары, очень внимательно изучали их толпу, обращая особое внимание на тех, что были обряжены в пурпур – цвет высших рангов правителей империи.

И все посматривали на возвышение, где у занавеси-веера из павлиньих перьев зашевелился, чуть оправляя складки одежды, длинный нескладный человек неопределённого возраста с невыразительным лицом: наследный принц Ли Хэн, которому, похоже, никогда не суждено было стать императором – даосские пилюли бессмертия действовали на его отца безотказно.

Несчастный наследник, как знали все, был лыс и не очень здоров. История его была так же печальна, как и некоторых из тридцати его братьев. Его травил предшественник Ян Гочжуна – премьер Ли Линьфу, и после долгих печальных попыток оправдаться Ли Хэн удостоился, наконец, визита царственного отца. Увидев несколько дней не метённый, запущенный двор, император фыркнул и потребовал дать наследнику пять высоких белолицых девиц для приведения двора и дома в порядок.

Девиц взяли из дворцовой тюрьмы, где они сидели за мелкие прегрешения. И с этой поры жизнь наследника стала более сносной.

Рядом с ним, под широкими зонтиками, каждый из нас, иностранцев, искал глазами премьер-министра Ян Гочжуна – и находил без труда.

Премьер выделялся необычайным для империи свойством. В государстве, где величие выражалось в безмятежной неподвижности, человек, который не мог устоять на месте, выглядел необычно. Он нетерпеливо шевелил головой, и высокая чёрная шапка его то и дело покачивалась. Складки его пурпурных одежд также были в постоянном движении – влажно переливались, будто были живыми.

Странное напряжение росло. Тишина охватила и отдалённые солдатские ряды, бесконечные, уходившие за горизонт.

Я терпеливо рассматривал вдруг напрягшихся чиновников, сравнивая цвета их одежд: пурпур, воинский красный, все цвета – кроме одного.

Краем глаза я уловил поворот Ян Гочжуна всем телом туда, где в углу возвышения какой-то человек с большой колотушкой вдруг присел – и рванулся с места, буквально бегом атаковав неясно видневшийся в тени круг.

Это был гонг громадных размеров. «Ах-х-х-х!» – звук его сотряс поле, от него перехватило горло.

И занавес из павлиньих перьев на возвышении медленно раздвинулся.