Алое Копье (СИ) - Сечин Иван

Алое Копье

Пролог. Посреди алого

Я прекрасно понимаю, что моё исследование затрагивает темы слишком спорные, чтобы не вызвать непонимания или страха. Я также осознаю, какая опасность может грозить мне в том случае, если я стану упорствовать в своих выводах или каким-то образом распространять результаты этих изысканий. Сейчас я пытаюсь собраться с духом, и перо дрожит в моих руках, когда я думаю о том, какие тайны собираюсь доверить бумаге. Я всё же обязан поведать миру о том, что обнаружил. Так будет лучше для всех.

Человек на земле исходил красной пеной, из его груди торчало короткое стальное копье. Некоторое время он хрипел, кашляя кровью, а потом затих, неестественно распрямившись.

Оллам приподнял полы своего белоснежного плаща и переступил через тело. Это не помогло — плащ оказался слишком длинным, густая золотая бахрома по краям быстро набухла от крови. Оллам скривился. Сегодня самый важный день в истории, ему нельзя выглядеть неподобающе. Он отвернулся от тела и продолжил путь, оставляя за собой кровавый след.

Был месяц Нисану. Солнце стояло в зените и светило изо всех сил. В воздухе пахло цветами сирени, и этот густой, почти медовый запах смешивался с запахом крови. Оллам шёл по каменистой равнине, которая была усеяна телами воинов в фиолетовых доспехах. Тел было так много, что они, казалось, покрыли собой всю землю. От горизонта до горизонта — везде были одни мертвецы. Всего несколько дней назад здесь стояли полки Агатовой Гвардии, отряды Бессмертных с Малыми Копьями или другим оружием. Тогда это войско казалось несокрушимым. Лучшие из лучших. Цвет человечества. Сейчас из них не выжил никто. Многих Оллам знал по именам, и это делало чувство потери гораздо глубже. Враг оказался силён — намного сильнее, чем в прошлый раз. Если не преуспели Агатовые — кто встанет против той силы, что грозит миру погибелью?

Но я смогу, подумал Оллам, переступая через очередного павшего воина. Я выполню волю Творца Творения.

Это было риском. Бессмыслицей. Авантюрой. День ото дня угроза росла, так что умения Благих всегда находили применение. Члены Непременного Совета воспротивились Олламу. Нельзя жертвовать жизнью очередного Благого, говорили они, особенно сейчас, когда их осталось всего девять. Оллам невольно вспомнил Зал Истин и круг высоких тронов из резного камня. Раньше, до Предательства, их было шестнадцать, шестнадцать избранников Творца, оберегавших мир…

Другой бы на его месте принял меры предосторожности, но Оллам почти не обращал внимания на то, что происходит вокруг. Никто из слуг Противника не мог причинить ему вред. Даже самому жуткому порождению тьмы хватало одного взгляда на белый доспех, плащ и шлем с высоким гребнем в виде волны, чтобы в один миг сбежать с поля боя. Всё правильно. Никто не хочет оказаться на пути у божества.

Оллам с силой сжал пальцы на гарде своего меча. Хорошее оружие, очень древнее, очень могучее. На золотых ножнах — насечка в виде солнца, лучи которого заканчиваются ладонями. Белая Рукоять сразила не одну сотню Опустошённых. Оллам испытал укол страха. Что, если победить не получится? Что, если враги уже привели в мир то, что погубит всё живое?

Нет. Он справится. Он — самый сильный Благой в истории. Это его прихода ждали не один век. Это его, Оллама, право — умереть ради того, чтобы миллионы продолжили жить. Он чувствовал силу внутри себя, чувствовал Слово, сказанное самим Творцом. Звуки Священных Наречий — воплощённая магия, и сейчас она жгла его, словно кипящее масло. Боль — тоже часть его жертвы.

Оллам продолжал идти по полю, и ландшафт понемногу менялся — сначала слабо, потом всё заметней. Ковёр из трупов никак не кончался, но земля под ногами стала иной. Искажённой. Нечеловеческой. Будто сначала забилась в приступе лихорадки, а затем застыла, как лёд. Оллам видел перед собой узкие трещины, что уходили вниз, в земные недра. Он перешагивал их и шёл дальше. Несколько раз на его пути встречались воронки. Одни были невелики, но попадались и другие, настолько глубокие и широкие, что на их дне могла бы поместиться целая деревня. Оллам невольно вздрогнул. Вот они. Следы войны, которую ему и остальным Благим приходится вести. Края ям были идеально ровными, словно какой-то великан взял металлическую форму и изуродовал землю себе на потеху.

А ведь это не так далеко от правды. Когда Кузнец Погибели два года назад уничтожил город Халах, то погибли тысячи, а когда внимание этого Непрощённого переключилось на соседний Таггарон — десятки тысяч. В те дни крепостные стены плавились, стекали на землю, как восковая свеча. Стекло святых витражей с ликом Творца Творения стало жидким и несло смерть тем, кто пытался найти спасение в храме огнепоклонников. Вода в знаменитых мраморных фонтанах испарилась, и пар этот поражал горожан сотнями, слепил, обжигал лёгкие. Тогда вся равнина рядом с городом была похожа на исполинский котлован с гладкими краями. Колдовской жар не пощадил ни людей, ни камень.

Противник с каждым годом становится всё сильнее. И смертельный огонь, что губит целые города — не самое слабое оружие в арсенале тех, кто жаждет истребить человечество. Предателей всего семеро — но какую власть они теперь обрели… Оллам вспомнил, как произошла расправа над жителями земли Рапанну — и по его спине пробежали мурашки. Выжившие из этого некогда богатого и мирного края позавидуют мёртвым. Болезни добьют их, а дети, рождённые после катастрофы, либо станут слабыми больными уродцами, либо умрут в младенчестве. Рапанну не имел никакого значения — Непрощённые обрекли его на смерть для того, чтобы устрашить остальные страны и города. Так враг мстил за своё поражение на Мосту Правосудия.

Интересно, что напишут об этой войне через век? Через тысячу лет? Уже сейчас люди принимают их за богов, и это, в сущности, так и есть. Наверное, их будут чтить как спасителей мира — когда война закончится.

Если закончится, поправил себя Оллам. Времени мало. Надо спешить. Он прибавил шагу. На горизонте уже виднелась его цель — жертвенник из чёрного гранита.

Солнце начало садиться, когда Оллам добрался до нужного ему места. Жертвенник был выполнен в виде куба с гранями длиной в половину человеческого роста. На чёрных гранитных плитах были вырезаны барельефы — сцены охоты, Бессмертные с железными копьями и шестнадцать человек, воздевших руки к небу. Оллам сделал пару шагов к кубу — тот не изменился с тех пор, как он был здесь в последний раз. Как и раньше, по бокам стояли статуи — два крылатых быка, увенчанных коронами. Оллам снова спросил себя: по силам ли ему такая задача? В последний раз он стоял здесь два века назад, а советники смотрели на него и смеялись… Тогда Олламу не поверили. Никто не хотел верить в грядущий кошмар.

Миру понадобилась встать на край гибели, чтобы люди смогли изменить точку зрения. И советники со своими надменными взглядами не уберегли его от полного уничтожения. Мир спасли Благие, это их власть — от Творца Творения…

Оллам помотал головой. Слишком дерзкие мысли. Опасные. Изменнические. Так думали Непрощённые — и куда это их привело? Прямо к Противнику. Времени мало. Надо спешить.

— Мехабер шель эл'лим. — "открой мне дорогу". Казалось, сама реальность заволновалась, когда Оллам произнёс эти слова. Это — Священное Наречие, одно из самых действенных. Сама суть Вселенной, отражённая в тайных словах.

Оллам прикоснулся к поверхности каменного куба. Рука немедленно покрылась инеем, тело свело судорогой. Месяц Нисану — начало лета, но в тот момент Оллам чувствовал себя так, словно вошёл в ледяную воду. Реальность зашатало, перед глазами всё поплыло, как если бы мир внезапно решил избавиться от него. Каменистая пустыня исчезла. Теперь Оллам стоял посреди исполинских размеров зала. Тысячи чёрных ониксовых колонн уходили ввысь, теряясь в клочьях кроваво-красного тумана. Зал был огромен и пуст — нельзя было увидеть его конец, всё скрывалось в том же тумане, что прятал за собой потолок. Безупречно гладкие колонны из оникса, рубиновая дымка и базальтовый пол. Больше ничего. Свет Творца, неужели он и правда оказался там? Оллам обхватил руками плечи, стараясь согреться. Так холодно… Интересно, кто выйдет против него? Дочь Мрака? Кузнец Погибели? Или, может быть, Несущий Ложь? По какой-то причине Непрощённые редко собирались вместе.