Алое Копье (СИ) - Сечин Иван

Тогда они двигались по лесу широким полукругом и преследовали кабана, который пытался спастись от стрел и копий. Животное было в самом расцвете сил и представляло большую опасность — не каждый рискнёт выйти против секача, шкура которого подобна панцирю, а короткие, но острые клыки готовы лишить жизни каждого, кто угрожает их обладателю. Охота была трудной, одного юнца кабан даже поднял на клыки — благо, Зилач сумел потом вылечить незадачливого охотника. За честь побороть зверя соревновалась вся молодёжь деревни, но именно Рейн смог ранить животное в ногу, загнать в болото и добить ударом тяжёлой деревянной палицы — согласно легендам, такое оружие носит на поясе бог охоты Бернунн. После этого случая Зилач и подарил Рейну тунгутскую стрелу. Юноша берёг её как зеницу ока и всегда следил, чтобы железо, из которого отлили стрелу, было чистым и блестело на солнце. Сам Рейн не считал свой успех на той охоте чем-то выдающимся — видят боги, ему тогда просто повезло, он ближе всех оказался к дичи и не испугался, когда секач повернул на него. Но это так приятно — запустить руки в густой мех и вспоминать, как тебя чествовали на празднике…

Рейн умылся, наскоро позавтракал холодной овсянкой на воде и вышел на улицу. Как он и думал, Эмер в доме не было — наверное, уже ушла к своим подругам. Сегодня общий праздник, у святилища Зилача соберутся почти все жители Кельтхайра. Похоже, всё-таки стоит поторопиться. Рейн сунул руки в карманы и зашагал по улице, минуя дома и ограды. День был солнечным, ночью прошёл лёгкий дождь, и Рейн с удовольствием вдыхал запах влажной земли — казалось, радовалась даже погода. Этим утром все, кто мог, вышли на улицы, одетые в свои лучшие одежды. Мужчины были в чистых штанах и рубахах, женщины — в светлых домотканых платьях, а девушки украсили себя цветными лентами и венками. На лицах сияли улыбки, в воздухе носился аромат цветов и печёных яблок. У ворот частокола уже собирались люди, ожидая появления деревенских старейшин — те всегда возглавляли праздничное шествие к святилищу, и этот День Жертвы исключением не был. Все предвкушали праздник, и даже дети, которые в обычные дни помогали родителям в поле, сейчас носились вокруг, размахивая ветками.

Рейн быстро нашёл Фиахну — тот как обычно стоял у широкого дубового прилавка под навесом и спорил с каким-то приезжим купцом — смешного вида старичком в синем шерстяном плаще и колпаке. В конце концов кузнец смог убедить купца в полезности своего товара, и прилавок покинул грозного вида обоюдоострый топор. Не дрова рубить — настоящий боевой топор вроде секиры. Рейн заметил, что сегодня сундучок Фиахны доверху набит серебряными и медными монетами, что бывало нечасто. Видно, торговля сейчас идёт особенно бойко.

— Чего он у тебя оружие купить решил? — спросил Рейн, присаживаясь на стул у прилавка. — Странно это как-то.

— Да, как есть странно. — Фиахна закрыл сундучок и убрал его в обитый железными пластинами ящик, который запирался на старинный кованый ключ. — Это не первый мой покупатель, который желает приобрести оружие. Я продал уже четыре топора и пару связок стрел. И кольчугу ладить начал. Мне сказали, — медленно произнёс, понизив голос, Фиахна — что вскоре война намечается. В Келейнионе беда. Говорят, там целая провинция… исчезла.

— Как — исчезла? — Не понял Рейн.

Фиахна пожал могучими плечами.

— А вот так. Просто исчезла, и всё тут. Ни людей тебе, ни домов, ни посевов — только выжженный круг там, где дома стояли. И туман ту землю накрыл, чёрный, что твой уголь. Говорят, там теперь даже птицы не летают, а кто войдёт в тот туман — не возвращается.

Рейн покачал головой.

— Ничего не понимаю…

— Я и сам ничего не понимаю, — ответил Фиахна, — Но я слышал это от купца Хельги. Он сказал, что теперь Келейнион будет со своими соседями воевать, чтоб от того тумана спастись. И соглядатаи их повсюду. А ещё тэн Элиас из Уб Хетига не желает короля признавать, я вчера тебе уже говорил. Этот аристократ, как мне Хельги сказал, вконец спятил! Объявил себя Чёрным Солнцем, представляешь? Что-то вроде титула. Говорят, что он хочет свергнуть королевскую власть и устроить магическое правление. И это у нас-то, в Уладе, где магов меньше сотни! Я, конечно, в туман этот не верю, но ты народ знаешь — один что-то сказал, другой добавил, и вот уже готова целая история. Я вот думаю, не захиреет ли от этих слухов наша торговля. Хельги — человек богатый, почтенный, ему врать не с руки…

Друзья присоединились к толпе крестьян, возглавляемой старейшинами в нарядных рубахах, и направились по тропе на юг, к Фоморову Холму — именно там располагалось святилище кельтхайрского жреца Зилача. В этом году День Жертвы встретит больше сотни человек — половина всего населения Кельтхайра, и многие, в том числе и Рейн, впервые увидят жилище богов изнутри. Все радовались, о чем-то болтали, подле матерей бегали дети и весело смеялись. Фиахна всё говорил и говорил, но Рейн слушал его вполуха. Война намечается… Отец тоже погиб на войне. Рейн не знал, где находится Келейнион и стоит ли верить всем этим россказням, но ощущение тревоги вернулось. Не может быть, чтобы это была правда, убеждал он себя, выходя за ворота. Да нет, быть не может. Получалось плохо. Не зря же приезжие скупают оружие… а что, если и вправду что-то серьёзное? А мятеж этого Элиаса на западе Улады? Внутренний голос говорил Рейну: что-то идёт. Что-то недоброе.

Друзья покинули деревню, и тревога Рейна на время исчезла. Вид привычных глазу охотника деревьев, тропинки и густого кустарника вернул ему чувство уверенности в себе. Лес был для Рейна вторым домом, даже более важным, чем тот, в Кельтхайре. Только в лесу юноша мог почувствовать себя по-настоящему собой — один, без ограничений, без ожиданий со стороны других, без этих бессловесных, но ранящих в самое сердце ссор с Эмер. Конечно, лес, как и любое другое место, мог быть наполнен опасностями, но в то же время он был надежным убежищем, надежным местом, чтобы спрятаться от проблем, тревог и страхов жизни в деревне. Ведь в Кельтхайре — и в этом Рейн не мог признаться даже себе — у него не было друзей и близких, никого, кроме Фиахны и жреца Зилача, который относился к Рейну с почти отеческой добротой, хотя довольно редко показывался на людях, предпочитая святые книги и идолов обществу односельчан.

Солнце уже взошло в зенит, когда пёстрая толпа добралась до Фоморова Холма, на котором когда-то давно предки уладцев выстроили святилище. Холм был пологий, весь поросший травой и кустами ежевики. Никто не знал, почему холм зовётся Фоморовым, но название прижилось как-то само по себе. Странствующие поэты нередко сочиняли легенды об этом месте. В одних Фомором был король, чей замок когда-то стоял на холме, в других так звались духи, которые были заточены в недрах земли много веков назад. Но все истории сходились в одном: Фоморов Холм — особое место. Святое. На его плоскую, похожую на перевёрнутое блюдце вершину вела широкая, выложенная шлифованным камнем дорожка, поэтому идти было довольно легко.

Рейн с Фиахной шли в самом начале колонны, а потому смогли первыми пересечь границу святилища — круг из тридцати идолов, изображавших уладских богов. Высокие, вырезанные из огромных брёвен и покрытые позолотой, идолы грозно глядели на мир грубо нарисованными глазами-угольками. Внутри круга находился дом из замшелого булыжника и с покрытой дёрном крышей. Это и было жилище Зилача, кельтхайрского жреца и служителя богов. От опрятных деревенских домишек это здание отличалось как размерами — на скамьях, что стояли рядами, одновременно могло пировать до пяти сотен гостей — так и возрастом. Казалось, этот просторный каменный дом стоял здесь с тех пор, когда Благие ходили по земле, а Непрощённые ещё не превратились в страшную сказку для непослушных детей.

Рейн зашёл внутрь и сел на скамью. Изнутри дом Зилача состоял из одного-единственного круглого зала, просторного, с земляным полом и высокими потолками, которые поддерживали толстые гранитные колонны. В центре зала находилась треугольная каменная тумба, на которой стоял резной престол с высокой спинкой — место слуги богов. Вокруг престола кругами стояло три ряда простых деревянных скамей. Рейн сидел на самой ближней, чтобы хорошо слышать всё, что будет говорить Зилач — юноша первый раз был на Дне Жертвы, и сокровенное сказание об истории мира ему было ещё неизвестно. Рядом сел Фиахна — руки скрещены на груди, на лице так и читается нетерпение. Простые люди редко могут видеть жреца. Особенно такого, как Зилач.