Фонарь на бизань-мачте - Марсель Лажесс

начало моей популярности и зажечь для меня огни рампы, я и была приглашена Ги Лажессом на этот ужин. Мы условились с ним, что я приеду раньше других, заночую в его бунгало и потихоньку уеду на самом рассвете. Бунгало состояло тогда — все так быстро меняется! — из каменной башни с большой комнатой на втором этаже и двумя маленькими на первом. Была еще и гостиная, которая, примыкая к башне, образовывала третью сторону патио, выходящего в сад. Этот внутренний дворик был весь затенен огромным миробаланом. Подальше, у самой дороги, росла смоковница, и ее длинные воздушные корни напоминали снасти стоящего на якоре корабля.

После разъезда гостей мы с Ги Лажессом у подножия лестницы пожелали друг другу спокойной ночи, он поднялся к себе, а я заняла одну из комнат внизу. И уже через час начались чудеса.

На первых порах я бодрствовала и четко осознавала, что происходит. Хотя эта нынешняя круглая башня выстроена из бетонных плит и камня, я слышала треск рассохшихся половиц и звуки безостановочного хождения взад и вперед. И еще мне казалось, как будто ветка, раскачиваясь почти над моей головой, цепляется временами за дранку кровли и на упорном ветру скрипит все сильнее. Я не испытывала ни малейшего страха. Наоборот. А задремав, очутилась в некоем давнем мире, который всегда возбуждал во мне интерес, нисколько не удивляя меня — так я срослась с ним душой.

Той ночью я чувствовала себя рядом с людьми из далекого прошлого, как будто я и сама принадлежу к их обществу. Путешествие в минувшее?

Ранним утром, перед уходом, я написала записочку Ги Лажессу: «…Твой дом населен духами, но не злыми, а добрыми». И присоединила к записке не слишком умелый рисунок, изображающий старый дом с покатой кровлей из дранки, дерево, одна из ветвей которого тянется к крыше, большой амбар и за ним уголок цветущего сада. К полудню Ги Лажесс позвонил мне по телефону: «Когда закладывали фундамент, в яме нашли скелет».

Я в свою очередь рассказала ему про мой сон и про то глубокое впечатление, которое этот сон на меня произвел. Но что я в тот день могла ему объяснить и какие сыскать слова, дабы воссоздать эту жизнь, протекавшую у меня на глазах, хотя дарованной мне дивной властью я иной раз проникала даже и в мысли людей, увиденных мною словно воочию?

Потребовалось немалое время, чтобы, идя от вешки к вешке, я нашла верное истолкование и галопу лошади, и парусам, то появлявшимся, то исчезавшим за горизонтом, а также всем прочим, менее четким подробностям.

Ну что я прежде всего должна была думать о молодой белокурой женщине, почти еще девочке, которая, переступив через борт, влезла в лодку и стала грести вдоль песчаного берега Большой Гавани к Южной косе? Выведя лодку из бухточки, женщина наклонилась, пристально всматриваясь в гряду подводных рифов. Лодка скользила туда и обратно, словно женщине важно было заметить некое место. Потом женщина возвратилась. Она выглядела веселой, была полна живости, как человек, одержавший важную победу.

А вот в старом доме сидит мужчина. От него, казалось, исходит сияние. Рядом с ним та самая молодая женщина с лодки. Он обнимает ее за талию, уткнувшись лицом ей в бок. Мужчина словно бы не видит в глубине зала тени другой, тоже светловолосой женщины в белом шелковом платье, но та, чью талию он обнимает, насторожена. Я совершенно уверена, что она-то угадывает присутствие этой тени, что ее гложут тяжкие воспоминания. И, еще не раскрыв всей тайны, я задаюсь вопросом: когда же, когда их жизни соприкоснулись с жизнью женщины в белом?

Внезапно мужчина заговорил. Я его слов не слышу, но не сомневаюсь, что это слова любви, так как лицо молодой женщины озаряется глубокой внутренней радостью.

Перед домом стоит амбар. В открытых дверях видны мешки с рисом, мукой, зернами кофе, маиса. Множество птиц сидит на ветвях деревьев, но когда проходит работник, они вспархивают и отлетают в сторону. В конюшне бьют копытами лошади. Слышно, как хрюкают свиньи, клохчут цесарки. Скрипит на дороге повозка. Вдали, за полями, я хорошо различаю вершину горы Питер Бот, и воздух пропитан запахами рассола, полегшей и высушенной жестоким солнцем травы.

А вот мужчина заходит в дом. Ясно вижу, как он приближается к молодой женщине. В руках у нее ларец с принадлежностями для шитья. Шелковая, подбитая ватой, подкладка отклеилась от его крышки. Мужчина достает из ящика банку с клеем. Он чинит ларец, а женщина поначалу глядит на него со страхом, затем с выражением благодарности. Тут он ее привлекает к себе, берет на руки и поднимается со своей драгоценной ношей по лестнице… Минуя площадку, он снова не замечает призрачной тени женщины в белом. Откуда-то издалека до меня доносятся звуки флейты и одиночные шумы, похожие на потрескивание корабельных рей под напором ветра. Когда мужчина и женщина, держась за руки, возвращаются вниз, тень женщины в белом, подавшись назад, исчезает, словно бы растворяется в воздухе.

Едва лишь она скрывается из виду, на горизонте вдруг возникает корабль. Он входит в бухту. Паруса приближаются, якоря скользят в море. В спущенных на воду шлюпках — их три, нет, даже четыре — теснятся обнаженные до пояса мужчины и женщины. Высадка производится в темноте, при полном безмолвии. Но в какой-то миг над морем вспыхивает молния, а затем, когда шлюпки уже у самого берега, еще и другая. Слышится слабое шарканье — это колонна двинулась в путь.

Порой молодая женщина тоже оказывалась на борту корабля и либо стояла, облокотившись на ограждение, либо лежала в каюте на подвесной койке, мужчина же находился на полуюте, и тогда казалось, что их разлучили, хотя они мысленно ни на минуту не расставались друг с другом.

Когда они возвращались домой, их охватывала такая ненасытная тяга друг к другу, что, видя их вместе, рядом, я окончательно убеждалась в неразрывности этих уз. Мир вокруг них замыкался, и все-таки молодую женщину явно не отпускала тревога. Нечто, тщательно ею скрываемое, продолжало ее терзать. Что именно? Нечто, бесспорно имевшее отношение к женщине в белом, но чего я никак не могла разгадать.

Женская ревность? Это было бы слишком просто. Мужчина