Территория нелюбви (СИ) - Перова Алиса

— Аюшка, детка! — встречает меня домработница Люся. — Как хорошо, что я не успела уйти! Пойдём я покормлю тебя.

— Ой, да я не голодная, Люсь, — нагло вру, не желая отвлекаться от главного. — А Пал Ильич где?

— Да у себя он, — заговорщически шепчет Люся. — Но ты к нему сегодня лучше не лезь, он что-то сильно не в духе. Нервный какой-то, даже ужинать не стал.

Как это «не лезь»?! А за каким хреном я сюда припёрлась? Ещё как полезу!

Эх, слышал бы меня Вадька!

С тяжелым чувством легкого голода я выдерживаю экскурсию по кухне, с терпеливым нетерпением выслушиваю Люсины указания и с великим облегчением провожаю её за ворота.

Пал Ильич обнаружился у себя. Но не в себе.

— О-о-о, Айчик… Ик!.. Пардон… — выставляет ладонь вперёд, из которой едва не выскальзывает зажатая меж пальцев бутылка. С грустью отмечаю, что она пустая. А я думала, что он не пьёт…

Что за непруха?!

— А я думал, ты не приедешь, — Рябинин пьяно улыбается.

Кажется, мы оба ошиблись…

— Я тебе звонил… раз… много.

Раз сто! И что?! Я же вот! А ты… Эх, ты!

— Хотел… искать… опять…

— Вижу, что нашёл! — киваю на бутылку и, развернувшись, покидаю комнату.

— Ай! Айка!

В обе руки балалайка!

Не, ну что — честь на месте… всё по чести!

Вот же козёл! Как ловко соскочил… Ну и пошёл ты… На сук!

Эта мысль настойчиво сверлит мой мозг, когда я тупо и свирепо набиваю желудок остывшими шедеврами доброй Люси…

«На сук!» — мысленно, но яростно скандирую, пытаясь забыться сном… И, наверное, даже во сне.

«Козёл!» — первое, что приходит в голову, когда я просыпаюсь. В четыре утра. А второе — «Козёл наверняка протрезвел! Если, конечно, не догнался…»

«Попытка… Ещё какая пытка!» — это третье, но на решение уже не влияющее.

После душа я долго рассматриваю себя в зеркале и с тяжёлым вздохом напяливаю нижнее бельё. А ещё подумав, заматываюсь в простыню.

Ну! Пошла! С честью!..

Долго же я собиралась! Чёрт, уже светает, а я без сисек…

А как лучше сделать-то — позвать его сразу или молча рядом прилечь? Ну и чего — так и моргать рядом, пока он сам не проснётся? А если он проснётся и испугается? Как зарядит мне с перепугу по хрюнделю!..

Так и не договорившись с собой, я добрела до спальни.

Сейчас или никогда! Сейчас!

А запах в спальне совсем не рябиновый… Как из бутылки!

— Айя? — совершенно не сонный голос.

Этот вариант я как-то не продумала…

Павлик?

Не — бред! Лучше молчать.

— Айка, что случилось?

Была-не была!

Я отважно сбрасываю на пол простыню… И первое желание — удрать. Потому что Рябинин мгновенно катапультируется из постели и, путаясь в одеяле, летит на меня.

Неужели так возбудился?

Я растерянно отступаю назад, но в тот же миг поймана в крепкие и жаркие объятия… одеяла.

— Айка, ну зачем? — бормочет мужчина моей мечты, кутая меня до самого носа. Лишь бы не видеть… — Маленькая моя…

— Вы из-звините, дядь Паш, — выдавливаю из себя, не в силах победить стук зубов. — Я подумала… что нужна Вам…

Я резко дёргаюсь, пытаясь вырваться из его рук.

Бежать! Бежать отсюда!

— Айка… Айка, девочка моя, погоди… — он обхватывает меня поверх одеяла и бормочет в макушку: — Ты всё не так поняла… Ты нужна… Очень мне нужна! Больше всех на свете!.. Я же твой отец… Папа твой!

Папа…

Мозги навылет!

И лишь одна чудом зацепившаяся за ухо мысль обидно нашёптывает:

«Это стоп-слово, что ль такое, чтоб я на его честь не покусилась?..»

16.6

— Это неправда!

Закутанная в кокон из одеяла, совершенно очумевшая и обессиленная, я сижу на коленях Рябинина, не в силах пошевелиться. Мой раненый мозг просто не в состоянии обработать обрушившуюся на меня информацию и, придавленная этой шокирующей новостью, я уже в сотый раз повторяю:

— Неправда!

В ответ лишь тихий вздох, а объятия становятся крепче. В голове миллион вопросов, спотыкающихся один о другой и ускользающих, оставляя меня в странном оцепенении.

— У меня есть отец, — бормочу, сама себя уговаривая.

— Конечно, есть, — охотно соглашается Рябинин, будто утешает неразумного ребёнка.

Так, хватит!

— Отпустите меня! — я снова начинаю дёргаться и луплю пятками по его ногам.

— Никуда я тебя больше не отпущу, — шепчет мне в висок. — Никогда!

Сейчас эти несколько тихих слов, произнесённых с такой уверенностью, кажутся клятвой, за которую я вдруг цепляюсь и повторяю про себя ещё и ещё… Чтобы не забыть.

Никуда не отпустит… Никогда.

Я затихаю в сильных объятиях, прислушиваясь к собственным ощущениям. И кажется, что теплее и надёжнее этих рук… приятнее и ласковее горячего дыхания в висок… важнее и искреннее этих слов не существует на свете. Что это и есть то самое, что тянуло, толкало меня к этому мужчине, будь он хоть моим дедушкой… Лишь бы только моим! И чтобы не отпускал!.. Никогда!

Мне хочется прикрыть глаза и положить голову на плечо мужчины… Только какая-то противная, как мелкая заноза, мысль не позволяет мне расслабиться…

Да вот же она! Чёрт! Рябиновская сенсации едва не заставила меня забыть, с какой целью я притащилась посреди ночи в эту спальню… Ой, дура какая! Но хуже того, что ОН тоже об этом знает!

— Вы же… знаете, зачем я сюда пришла!..

Получилось обвиняюще и капризно, но… уж как вышло. И я отважно взглянула в глаза своему… этому мужику.

— Конечно, знаю, — Рябинин устало улыбнулся и погладил меня по волосам. — Моей маленькой девочке приснился страшный сон, и она испугалась… Правда?

— Вот у этой ссыкухи и спросите! — рявкнула я.

Жесть! Куда теперь задвинуть это ночное рандеву?! Страшнее выглядит только попытка чпокнуть своего дедушку. Да-а — страшный сон — это куда эстетичнее. А может, я и правда сплю? Я больно прикусываю изнутри щеку, другую… но по-прежнему остаюсь на коленях мужчины, который прижимает меня так, словно боится потерять.

И никуда меня больше не отпустит… Никогда!

Мне так страшно, что это какая-то ошибка или злая шутка…

— Пал Ильич… Вы же не пошутили надо мной? — стараюсь, чтобы мой голос звучал бодро, но он предательски дрожит: — Я обещаю, что больше никогда… Только скажите мне честно!

Я безуспешно пытаюсь высвободить руки и вглядываюсь в карие глаза, боясь увидеть в них привычные весёлые искорки… Но неожиданно в них блестят слёзы. Слёзы?.. Этот мужчина прижимает к себе мою голову, пряча взгляд, и шумно сглатывает.

— Ты МОЯ девочка… Только моя! Моя отважная любимая дочка, — и гладит мои волосы, гладит…

Дочка…

Дочка…

Папа… дядя… дед… Плевать — я не могу это потерять!.. Мне хочется немедленно зацепиться руками, ногами, зубами… Чтобы остаться его девочкой навсегда. Пусть приказывает, рычит… Только не отпускает! И смотрит на меня так, как всегда смотрел — как на свою девочку. И называет своей любимой дочкой… хоть иногда.

Но от внезапной догадки к горлу подступает тошнота.

— Это ведь мама, Пал Ильич?.. Это она вам наплела, да? — от собственной несвоевременной прозорливости у меня снова начинают стучать зубы и резать глаза…

— Не-эт, малышка, тихо-тихо, — он целует меня в висок, в глаза, в лоб… И уже с привычной улыбкой: — Клянусь, Айка, мы с тобой одной крови — ты и я…

Я жмурюсь и невольно вздрагиваю, принимая эту ласку.

Ты и я…Одной крови…

— Но я ведь… другая, — распахиваю глаза. — Я же от какого-то самурая…

— Сочту за комплимент, — веселится Пал Ильич и, пересадив меня на кровать, отходит на несколько шагов. А я лишь сейчас замечаю, что вокруг его торса обмотана моя простыня.

— Странно, но почему мама мне не сказала, что Вы мой отец? И за что она брала у Вас деньги? Это как алименты? А ведь я на Вас совсем не похожа… И на маму тоже… Так разве бывает?..