Корова (сборник) - Наталья Горская

– Ах ты проститутка тамбурная! – задыхается от гнева хозяйка погибшей рассады.

– Сама ты шлюха вагонная! – срывается на визг девушка, пытаясь высвободить волосы из крепкого бабьего кулака.

– Женщины, ну как вам не стыдно? – выглядывает из-за развёрнутой газеты мужчина. – Вы же всё-таки женщины, а не… не…

– А ты ваще заткнись… импотент! – вдруг рявкнула на него девица. – Женщину бьют, а он газетёнкой закрылся, мудак!

– Ха-ха-ха! – грохнул смехом весь вагон. – Ну самые болезненные для себя моменты обозначила.

Но это смех не слишком весёлый. Какая-то в нём горчинка. Должно быть, из-за гибели красоты. Все увидели, что девушка никакая не красавица, а обычная бабёнка, страшненькая и дикая. За изъянами души один за другим стали проступать изъяны её внешности. Кому-то она уже кажется кривой, другой видит её рябой, третий замечает, что она неопрятна, а лицо у неё совсем не библейское, просто никакое и всё перекошено от злости. Тут же вместо недавних «будьте так любезны» и «не соблаговолите ли вы потесниться» понеслось:

– Куда прёшь, чувырло?

– Сама хабалка!

– Чтоб тебе!..

– Ой-ой-ой, напугал, шлепок говяжий!

– Молчи, сосок свинячий.

– Сам ты порось!

Красота исчезла, а стало быть преклоняться некому и незачем.

Проходы в купе молниеносно заполняются поклажей: коробками, мешками, рюкзаками, досками и просто нижними конечностями пассажиров, у которых они все разные. Короткие и длинные, иногда даже слишком, острые и круглые, компактные и постоянно расползающиеся в разные стороны. Если у ног навалят нерушимую инсталляцию из ящиков и чемоданов, то через полчаса сидения с поджатыми под сиденье ногами затекают колени, начинают ныть голени, вообще всё начинает болеть. Хочется кричать.

Некоторые молодые люди полюбили в последнее время позу, как сидят раскрепощённые американцы: лодыжка согнутой в колене ноги размещается на бедре другой. В России такую позу считают вульгарной, но как говорится, что русскому раскорячка, то американцу – изысканность. Один ковбой тут как-то сел в эту бравую раскорячку, его как сжали багажом и ящиками с рассадой со всех сторон, так он и сидел два часа в жёстко зафиксированной позе. Уж и хотел ножонку поменять, да не тут-то было. Орал, сопротивлялся жестокой действительности, как мог, но тщетно: багаж не сдвинуть. Некуда его сдвигать, настолько плотно вагон утрамбовался. Ковбоя на какой-то станции так и вынесли вместе с багажом и ящиками, как окаменевшую композицию в виде мученика, добровольно пошедшего на самоистязания за какие-то одному ему ведомые грехи. Он расхаживался по перрону рывками в виде какой-то древнегреческой буквы, так затекли ноги от долгого нахождения в противоестественной для человеческого организма позе.

Цивилизованные пассажиры, сидящие напротив друг друга, всё же договариваются вытянуть ноги, дабы немного размять, дать застоявшейся крови хотя бы немного разойтись, совершить свой полный круг обращения. Некоторые даже получают разрешение пристроить свои конечности под сиденье напротив.

– Девушка, у меня нога в прошлом году была сломана, больно сгибать. Можно, я её вам под сиденье суну?

– Да пожалуйста. Но тогда я тоже свои под вас распрямлю.

– Да ради бога.

– Вот и славненько.

Но не все обладают таким, казалось бы, простым талантом такта и вежливости. Есть разновидность пассажиров, которые только сядут и сразу начинают выполнять травмирующие для окружающих кульбиты ногами. То одну на другую закинут, испачкав туфлей брюки или колготки сидящих напротив, ещё и таз выдвинет вперёд, чтоб колени доставали до ушей соседей. Досадно сие наблюдать в исполнении дам средних лет с толстыми и короткими ногами, которые не складываются должным образом, в коленях сгибаются не под острым углом, а только под тупым. Похоже на бесплодные попытки согнуть надутый воздушный шарик-сардельку. Уж поставила бы просто их на пол рядом с сиденьем, как все нормальные люди делают, но ей чешется закинуть их как-нибудь этак, чтобы почувствовать себя фотомоделью на фотосессии для сугубо мужского журнала. Закинутая при этом нога-сарделька зависает где-то между ног сидящего напротив пассажира, а из-под неё выглядывает огромное и бугристое колено другой ноги, держащей закинутую. Иногда закинутая ножища с раздутой туфлей на широкой стопе с высоким подъёмом при резких движениях поезда соскальзывает с этого колена, так как с точки зрения инженерной мысли оно и не рассчитано на подобную несущую конструкцию, и обрушивается наподобие огромной и грозной кувалды на сидящих рядом или напротив обладательницы сей «красоты». После чего обладательница таких чудо-ног как ни в чём не бывало снова пытается закинуть упавшую ножищу на прежнее место. Получается не с первой попытки, поэтому когда гигантская сарделька каким-то чудом закрепляется на совершенно круглом, как лысый череп запорожского казака, мощном колене, сидящие рядом невольно вздрагивают. Но на этом их треволнения не заканчиваются, так как обладательница беспокойных нижних конечностей может беспечно болтать зависшей над пассажирами ножищей, стряхивая на них грязь со своей неаппетитной обуви и делать вид, что изысканные леди именно так должны себя вести. Что окружающим это доставляет неудобство, учитывать не стоит: они не достойны внимания королевы. Такой «королеве» кажется, что диван напротив для того и приделан, чтобы она могла там свои безбрежные конечности разместить. Ничем не лучше выглядит такая же композиция в исполнении длинных и тонких ног, как того сейчас требует бесчеловечный стандарт подиумов.

Пассажиры напротив терпят-терпят этот канкан в ораниченном пространстве, да как рявкнут:

– Чего ножищи-то растопырила? – орёт горластая тётка глуповатой девице напротив, которая завязала в замысловатый узел длинные и голые до самого ануса ноги и при этом зацепила соседей каблуками. – К гинекологу пришла, что ли? Сесть не успеют, как начинают промежность всему вагону демонстрировать.

– А нам-то не видно! – волнуются из другого купе, кто сидит к обладательнице ног спиной, что им не доступна «этакая еротика».

– Так у неё больше нет ничего, – отряхивает брюки сидящий рядом с горластой тёткой мужик, воспитанный совсем на других идеалах красоты, – а надо хоть кого-то охмурить, вот она из кожи и лезет, даже в таких непригодных для этого условиях.

– Ничо, это пройдёт, – злобно отзывается ещё один пассажир, который тоже пострадал: девица больно ударила его по голени, когда закидывала ногу. – Какой-нибудь гопник облапает за такие-то старания, она и успокоится. Поймёт, что не стоила игра свеч.

– Ха-ха-ха!

Пожилые пассажиры начинают с каким-то нарастающим наслаждением садировать несуразную дуру, у которой в самом деле кроме ног ничего больше не наблюдается. Им радостно, что появилась возможность кого-то «построить», отвести душу, чтобы не было совсем тошно, что перед этим пришлось три часа добираться до вокзала, ждать поезд, бегать по перрону с надоевшими, но таким нужным сумками и рюкзаками. Им отрадно, что жертва не может встать и уйти, потому что вагон забит, что и муха не пролетит. То есть люди отравляют друг другу и без того пакостные условия проезда всеми подручными и даже подножными средствами и способами. Кто-то лягается, кто-то пихается, в ответ на замечания хамит, тут же получает хамство ещё большего накала. И каждый, кто больше напакостит и нахамит, натрясёт грязи с обуви или багажа на сидящих рядом, почему-то считает себя выигравшим очень значительную битву.

– Да идите вы все! – вспыхивает девица, вся сжимается и складывает свои неуклюжие костистые ноги под скамейку. Она смотрит на попутчиков таким ненавидящим взглядом, от которого они должны бы превратиться в кучку пепла. Но они и не собираются воспламеняться, а только больше переходят в наступление. Девица понимает, что взгляд её не обладает воспламеняющими качествами, хотя она и пыталась их в себе развить по советам модной литературы «Как стать круче всех прочих дураков», поэтому на глаза наворачиваются слёзы досады и уродующей любое женское лицо злобы.

– Ноги-то, ноги-то повыше задери, а то не всему вагону ещё видно, что там у тебя между них! Трусы-то хоть есть, лахудра?

– Да зачем они ей? Она ж постоянно в боевой готовности находится. А ну как бык какой подвернётся…

– Сам козёл!

– Ха-ха-ха!

– Папа, а почему люди так ругаются?

– Потому что давно не было электрички.

– А почему?

– Потому что никак не могут сделать нормальный график движения поездов, чтобы все могли нормально уехать, приехать, чтобы всем хватило места, чтобы никто не нервничал. Уставшие люди забились в вагоны, как селёдки в бочку, и начинают потихоньку друг друга ненавидеть. Но они злятся не на друг друга, а на эту неустроенность, духоту, тесноту, на невозможность как-то иначе устроить всё в жизни.

– Как иначе?