Вечный шах - Мария Владимировна Воронова

Надо было контролировать хотя бы финансы, тогда я бы раньше поняла, что он по вечерам не таксует, а охотится за девушками.

Порой меня будто кто-то толкал, стряхивал сонную одурь, я озиралась вокруг и думала: нет, невозможно. Это же мой родной муж, с которым мы столько ночей проспали в обнимку… Но неумолимая логика брала свое. Занимаясь наукой в студенческие годы и позже, я читала статьи иностранных авторов про составление психологических портретов преступников, кое-что запомнила и теперь вынуждена была признать, что мой муж подходил под многие критерии. Даже его спокойствие, доброжелательность и терпеливость объяснялись с точки зрения науки. Преступник поглощен своей тайной жизнью, он весь в охоте, слежке, убийствах, а существование в обществе для него только маскировка, так называемая «маска нормальности», и ему ничего не стоит изображать из себя веселого и доброго человека. Я еще удивлялась в начале нашего брака, что могу ругать его, сколько хочу, он очень редко злился в ответ. Я самонадеянно считала, это потому, что он меня любит, а в действительности ему было просто наплевать. Получили объяснение и его долгая любовь и безропотное ожидание моей благосклонности, ведь я была для него не целью, а очередной завитушкой на маске нормальности, чтобы можно было объяснить свое одиночество неразделенной любовью. Наверное, он даже расстроился немного, когда я согласилась выйти за него, но решил, что ничего, сойдет. Это открытие было щелчком по самолюбию, но по сравнению с остальными ударами судьбы я его даже не почувствовала.

А что Лиля с Никитой, спросите вы? А я отвечу, что голос крови никто еще не отменял. Да и если как следует проанализировать, любил-то он их в основном за мой счет. Легко быть заботливым братом и дядюшкой, когда жена зарабатывает больше твоего и не ограничивает тебя в средствах.

Вообще я надеялась, что Лиля придет на помощь, но куда там! Вскоре после ареста мужа Никиту все-таки взяли на протокол, и ей стало вообще не до чего. Приезжает теперь только за деньгами, а брата даже не упоминает. Я и не знаю, верит она в его виновность или нет. Про Никиту я никогда не спрашиваю, но знаю, что лечение помогает, болезнь отступает, и шанс на ремиссию очень велик. Я бы порадовалась за него, если бы остались душевные силы.

Общеизвестно, что в горку тяжелее, чем под горку. Это правда, но есть еще один нюанс. Поднимаясь вверх, ты можешь остановиться, если захочешь, а когда катишься вниз, такое уже не получится. Будешь лететь, пока не ударишься о дно. Так случилось и со мной. Как только стало известно, что муж арестован, меня вызвали в ГУЗЛ и предложили уволиться по собственному желанию. Я удивилась, отказалась было, но мне быстро объяснили, что жена безумного убийцы не имеет права занимать ответственный пост, ибо мало ли что.

Закона такого, чтобы уволить меня за неумение выбрать подходящего спутника жизни, конечно, не существовало, но я прекрасно знала, как проворачиваются такие делишки: не хочешь на волю, пойдешь в тюрьму. Злоупотребление, растрата, всегда можно что-то натянуть, было бы желание.

Может, я и поборолась бы, но злорадные взгляды коллег меня буквально обжигали. В один момент я из уважаемой семейной дамы превратилась в зачумленную жену уголовника. Меня можно было теперь презирать, фыркать, хмыкать, ухмыляться, сторониться, словом, отыгрываться за все. Это было невыносимо, и я уволилась.

Друзья, в том числе мой бывший принц, не оставляли меня, но я видела, что под маской заботы скрывается тяга к сенсации, такая же слегка нездоровая тяга, которая побуждает людей смотреть на уродства. Я предпочла уйти в тень от такого внимания и вскоре оказалась на той самой дальней обочине жизни, которой так боялась в юности. Теперь мне редко звонят даже родители, они обижены на меня за то, что я, во-первых, вышла замуж за чудовище, хотя они меня предупреждали, а во вторых, сдалась без борьбы, не стала отстаивать свое доброе имя.

Молва бежит далеко впереди человека, в приличные места меня никуда не брали, а надо было на что-то жить и кормить Лилю, вот я и устроилась в филиал ада на земле, в психоневрологический диспансер, куда шли или фанатики, или алкоголики, или такие парии, как я, которым нет места в приличном обществе.

Я так и не сумела возненавидеть мужа. У какой-то писательницы я прочла, что развод — это как ампутация, и я попыталась мысленно ампутировать его от себя, как гангренозную ногу. Остался инвалид с культей, но омертвелая конечность хотя бы не отравляет весь организм своими токсинами. Такое будущее представлялось мне в идеале, а на практике я по миллиметру резала гнилую плоть, а она прирастала обратно.

Никак не получалось вызвать в себе отвращение к нему, ярость или хотя бы злость, потому что самым мощным напряжением воображения я не могу совместить убийцу-маньяка и человека, который в моем фартуке жарил на этой самой кухне свои любимые котлеты из кулинарии. Пытаюсь заставить себя, но не могу.

Жизнь проиграна всухую, а воли уйти из нее нет. Я сижу в депрессии, этом предбаннике смерти, и жду. Хожу на работу сутки через трое, что-то ем, не чувствуя вкуса, отворачиваюсь, проходя мимо винного отдела. Много смотрю телевизор, много сплю. Из желаний осталось только одно, чтобы соседи и сотрудники на новом месте работы не догадались, чья я жена. Слава богу, муж был прописан у Лили, этот адрес и фигурировал в суде, а соседи у меня не любопытные.

Надо бы развестись, но нет сил, да и зачем суетиться, если вскоре я стану вдовой…

Но о том, как умрет мой муж, я тоже не хочу думать.

Самое грустное, что он мне снится. Мы занимаемся любовью и счастливы. Я чувствую его теплую руку, щеку со слегка отросшей щетиной и не понимаю, что это сон.

* * *

Ирине позвонил Кирилл, и они бы очень мило поболтали, если бы не качество связи, которое, очевидно, послужило прототипом игры «испорченный телефон». По обе стороны провода приходилось орать как резаным и повторять одно и то же по десять раз, чтобы собеседник получил хотя бы примерное представление о предмете. Удалось сообщить друг другу, что они в порядке, скучают, дети здоровы, Кирилл тоже поправляется и скоро станет лучше прежнего. На этой оптимистической ноте время по талончику закончилось. Ирина положила трубку, но телефон тут же зазвенел опять, и снова частыми