Двадцать тысяч лье под водой (пер. Вовчок) - Жюль Верн

Я хотел уйти, но капитан удержал меня и пригласил сесть около него. Он с интересом расспрашивал меня о нашей прогулке по острову, об охоте и никак не мог понять нашей потребности в мясе, которая была так развита у Неда Ленда. Затем разговор коснулся разных других предметов. Капитан хотя и не был откровенным, но показался мне гораздо любезнее.

Между прочим мы заговорили о положении «Наутилуса», севшего на мель на том же самом месте, где чуть не погиб Дюмон-Дюрвиль.

— Этот Дюмон-Дюрвиль — один из великих моряков, — сказал капитан, — один из самых страстных и просвещенных мореплавателей. Это французский капитан Кук. Несчастный, он преодолел сплошные льды Южного полюса, коралловые рифы Океании, увернулся от людоедов Тихого океана, и все это для того, чтобы погибнуть при крушении поезда! Если бы этот энергичный человек мог размышлять в последнюю минуту своего существования, то представьте, каковы должны были быть его переживания!

Говоря это, капитан заметно волновался.

Затем мы взяли карту и проследили маршруты всех экспедиций французского мореплавателя. Мы вспомнили его кругосветные путешествия, его попытки проникнуть к Южному полюсу, что привело к открытию земель Адели и Луи-Филиппа, наконец, его гидрографические съемки главных островов Океании.

— То, что сделал Дюрвиль на поверхности морей, — сказал капитан Немо, — я сделал внутри океана, и сделал легче и точнее. «Астролябия», беспрестанно боровшаяся с ураганами, не могла равняться с «Наутилусом» — с этим спокойным рабочим кабинетом, настоящим подводным домом.

— Однако, капитан, — сказал я, — все-таки есть сходство между корветами Дюмон-Дюрвиля и «Наутилусом».

— Какое, профессор?

— Такое, что «Наутилус», как и они, сел на мель.

— «Наутилус» не садился на мель, — ответил холодно капитан. — «Наутилус» может спокойно оставаться на коралловом рифе, и мне не придется истощать экипаж мучительными работами, как пришлось Дюмон-Дюрвилю. «Астролябия» и «Зеле» погибли, а мой «Наутилус» не подвергается никакой опасности. Завтра в предсказанный день и час прилив тихо поднимет его, и он снова поплывет под морскими волнами.

— Капитан, — сказал я, — я не сомневаюсь…

— Завтра, — прибавил капитан, вставая, — завтра днем, в два часа сорок минут, «Наутилус» всплывет и без всяких повреждений покинет Торресов пролив.

Сказав эти слова, капитан слегка поклонился. Это был знак, что разговор окончен. Я вернулся в свою каюту. Здесь меня дожидался Консейль, желавший знать результат моего свидания с капитаном.

— Что капитан сказал их чести? — спросил Консейль.

— Друг мой, — отвечал я, — когда я сказал капитану, что «Наутилусу» угрожает опасность, он высмеял меня. Остается одно — довериться ему и пожелать себе спокойной ночи!

— Я не понадоблюсь их чести?

— Нет, мой друг. А что делает Нед Ленд?

— Нед Ленд, с позволения их чести, готовит паштет из кенгуру, — отвечал Консейль. — Он говорит, что паштет этот будет чудесный.

Оставшись один, я лег спать, но спал довольно плохо. Я слышал, как дикари толпились на палубе и время от времени оглушительно кричали. Таким образом прошла ночь. Экипаж «Наутилуса» не вышел из своей обычной неподвижности. Его так же мало беспокоило присутствие людоедов, как мало беспокоят солдат в бронированном форте муравьи, которые ползают по броне.

В шесть часов утра я проснулся и встал. Люк не открывали, так что запас кислорода не возобновлялся, но запасные резервуары выпустили несколько кубических метров кислорода, освежив воздух «Наутилуса».

До двенадцати часов я работал в своей каюте и капитана не видел. На судне, казалось, не делалось никаких приготовлений к отъезду.

Подождав еще некоторое время, я пошел в салон. Часы показывали половину третьего. Через десять минут прилив должен был достигнуть предела своей высоты, и если только капитан не ошибся, то «Наутилус» снимется с мели. Если же, напротив, ожидание это не исполнится, то пройдет много месяцев, пока он покинет свое коралловое ложе.

Вдруг корпус «Наутилуса» начал вздрагивать, предвещая скорое освобождение, и я услышал, как заскрежетала его обшивка на известковых шероховатостях кораллового дна.

В два часа тридцать пять минут капитан появился в салоне.

— Мы сейчас сдвинемся, — сказал он.

— А! — ответил я на это.

— Я отдал приказ открыть люк.

— А папуасы?

— Папуасы? — повторил капитан, слегка пожав плечами.

— Они не войдут вовнутрь «Наутилуса»?

— Как же они могут войти?

— Через открытый люк!

— Господин Аронакс, — отвечал спокойно капитан Немо, — через люк «Наутилуса» не всегда можно войти, даже если он открыт.

Я посмотрел на капитана.

— Вы меня не понимаете? — спросил он.

— Совсем не понимаю.

— Прошу вас следовать за мной, и вы увидите!

Я пошел за ним к центральному трапу, где Нед Ленд и Консейль с любопытством наблюдали, как несколько матросов открывали люк. Сверху между тем раздавались яростные крики и вопли.

И вот крышка люка откинулась наружу. Вскоре в отверстии показались примерно двадцать страшных лиц. Но первого же туземца, который взялся рукой за поручни трапа, отбросило невидимой силой, он перевернулся, приподнялся и побежал без оглядки, испуская пронзительнейшие крики. Десять его сородичей кинулись к трапу, но их постигла та же участь.

Консейль был в восторге. Буйный Нед Ленд бросился в погоню за дикарями, но только он схватился рукой за поручень, как его точно так же отбросило.

— Тысяча чертей! — закричал он. — В меня ударила молния!

Это слово объяснило мне все. Металлические поручни превратились в толстый оголенный электрический провод. Каждый, кто дотрагивался до них, чувствовал сильное сотрясение, и это сотрясение могло быть смертельным, если бы капитан Немо пустил по ним ток высокого напряжения.

Перепутанные, приведенные в неописуемый ужас туземцы ретировались. Мы не без смеха успокаивали и растирали Неда Ленда, который ругался как одержимый.

В это время «Наутилус», приподнятый приливом, оставил свое коралловое ложе, именно в два часа сорок минут, как предсказал капитан Немо. Лопасти винта стали разбивать волны с величественной медлительностью. Скорость корабля малопомалу возрастала, и, держась на поверхности океана, он целым и невредимым прошел опасные места Торресова пролива.

Глава двадцать третья

Aegri somnia (Беспокойные сны)

На следующий день, 10 января, «Наутилус» снова пустился в подводное плавание. Он плыл со скоростью тридцать пять миль в час. Винт вращался так быстро, что я не мог ни уследить за его оборотами, ни сосчитать их.