Восемнадцатое мгновение весны. Подлинная история Штирлица - Эрвин Ставинский

– Так вот, господин Леман, здесь я могу с вами согласиться. Только я думаю, что многие удивятся, когда выяснится, против кого будет выдвинуто обвинение… Вы должны понять, наконец! Мы делаем абсолютно новые аппараты…

– Которые не летают да еще убивают вокруг себя людей! – перебил Пауля Леман.

– Таковы издержки науки! Ничего не поделаешь! Новое всегда дается с трудом и с жертвами. Это сложные испытания!

– Ваша деятельность в дирекции Пенемюнде также должна быть расследована.

– Ах да, я уже знаю. Тормоз в развитии. И это все? Тогда это до смешного мало, – теперь Пауль иронизировал уже не скрываясь. Леман, однако, оставался сдержанным и холодным.

– Там еще было несколько пунктов. Может быть, вас интересует случай в Пенемюнде? Обвинение в сознательном или непроизвольном подстрекательстве к саботажу!

– О, это уже более серьезное обвинение. О каком случае идет речь?

Леман посмотрел в дело и стал цитировать: «Занберг сказал, что фюреру во сне приснилось, что он на аппарате А-1 никогда не полетит в Англию. Против сна фюрера мы бессильны…».

– Это ваши слова? На заседании фракции в Пенемюнде? Что можете сказать по этому поводу?

Зандберг молчал, видимо вспоминал, когда он мог высказываться подобным образом.

– Этим высказыванием вы оказали гибельное пессимистическое влияние на рабочий коллектив и тем самым саботировали скорейшее завершение работы, – Леман закрыл папку и холодно посмотрел прямо в глаза Зандбергу.

– Я не знаю, кто был вашим человеком на заседании, – медленно начал говорить Пауль, восстанавливая в памяти имевшие место события, – но он совершенно исказил смысл моих высказываний. Если вас интересует действительное положение дел, то я вам охотно расскажу.

– Я вас слушаю.

– Однажды, после доклада министра Шпеера, фюрер сказал: «Мне приснилось, что этот аппарат никогда не будет использован против Англии. Я могу положиться на свою интуицию. Не имеет смысла поддерживать этот проект».

Зандберг замолчал.

– Ну и что же дальше? – подтолкнул его Леман.

– После этого нас собрал генерал Дорнбергер и объяснил, что и до этого мы преодолевали огромные трудности, но последним препятствием для нас теперь является сон фюрера. Естественно, что мы обменивались мнениями друг с другом по поводу этого сна.

Потом генерал Дорнбергер приказал снять фильм о результатах нашей работы над изделием. Мы с энтузиазмом взялись за дело. Нужно было доказать, что наше изделие перспективно, что мы доведем его до конца. Если вы считаете, что наша работа и мое личное поведение в связи с этим являются саботажем, что ж, пожалуйста, я готов предстать перед судом!

В кабинете воцарилась гнетущая тишина. Потом Пауль добавил:

– Я не знаю, как вы расцениваете нашу сегодняшнюю беседу, или допрос, как там у вас называется. Одно могу сказать: желание трудиться больше у специалистов после такого обращения явно не прибавится!

Леман внимательно его слушал. Во взгляде его серо-голубых глаз, во всей его позе, по-видимому, сквозило сочувствие, потому что Зандберг после некоторого молчания стал откровенно ему рассказывать обо всех проблемах, с которыми сталкиваются ученые, создавая новую технику. Так они довольно долго еще беседовали.

Наконец допрос был закончен. Отправив Зайберга в камеру и пообещав ему содействие по мере своих возможностей, Леман еще долго изучал изъятые у задержанного при обыске бумаги, приобщенные к делу чертежи, служебные записки и делал из них выписки: Москва интересовалась техническими подробностями ракет, описанием схем, рецептурой топлива.

С обер-лейтенантом Кламротом, сотрудником Управления военной разведки, у Лемана были свои отношения.

Собственно, без официального в каждом случае письменного запроса Кламрот не имел права сообщать гестапо какие-либо сведения. Однако Леман не раз помогал ему, и не только информацией службы наружного наблюдения, с чем у военных были проблемы. В свою очередь, абвер старался всячески идти гестаповцам навстречу.

Леман намеревался при содействии обер-лейтенанта собрать сведения о некоторых интересующих его лицах, в том числе и о конструкторе Зандберге. И еще ему хотелось посмотреть на дела задержанных в последние недели в той части Германии, где был расположен объект в Пенемюнде.

Как назло, в этот поздний час в кабинете, в особняке на набережной Тирпицуфер, где находилась штаб-квартира, кроме самого обер-лейтенанта, находилось его начальство, незнакомый Леману, невысокого роста, худощавый, с продолговатым, красным, обветренным лицом капитан первого ранга. Леман представился и вынужден был в двух словах упомянуть, что интересуется материалами по Пенемюнде.

Услышав это, капитан первого ранга поднялся и, расхаживая по кабинету, негромким голосом произнес целую речь. Смысл ее состоял в том, что Пенемюнде занозой сидит в военном министерстве и у них нет ни сил, ни возможностей эффективно его обслуживать. Все, что там делается, напрямую касается армии, все крайне секретно, и это не может не беспокоить абвер, а что же касается жизни прилегающего района, безопасность местных жителей, то нам, мол, нет до них никакого дела.

Он говорил негромко, но с пафосом, словно читал лекцию. При этом он обращался к Леману так, словно тот был по крайней мере шефом полиции безопасности и при желании ему ничего не стоило выделить потребные силы для оперативного обслуживания района.

Леман многое мог бы ему объяснить, но по опыту он знал, что противоречить в таких ситуациях – пустая трата времени.

К тому же он плохо себя чувствовал: боли в пояснице усиливались с каждым часом. Моряк рассуждал, а Леман сидел передним в кресле, делая вид, что внимательно его слушает, и даже согласно кивал головой; в одном месте, заметив улыбку на лице Кламрота, он тоже улыбнулся. Более всего он боялся, что забудется, хоть на мгновение потеряет над собой контроль и свалится.

Наконец моряк умолк и, сопровождаемый обер-лейтенантом, отправился в свой кабинет. Леман тоже двинулся за ними, лихорадочно придумывая предлог, чтобы отозвать обер-лейтенанта в сторону и переговорить.

Внизу, извинившись перед начальством, Кламрот отлучился в помещение, где сидел дежурный по управлению.

Леман вошел следом и, прикрыв за собою дверь, без обиняков сказал, что ему нужно посмотреть материалы по Пенемюнде.

– Откройте ему кабинет, – приказал обер-лейтенант дежурному. – И передайте унтер-офицеру Герке: пусть покажет господину Леману необходимые ему материалы!.. Извини, Вилли – начальство, это наш новый руководитель Канарис[32].

Немного погодя Леман сидел в чьем-то пустом прокуренном кабинете и при ярком свете настольной лампы просматривал наблюдательное дело на секретный объект Пенемюнде.