Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969 - Виталий Федоров

На шум сбежались и те, кто отдыхал на нарах. Около дверного проёма возникла сутолока, всем хотелось вдоволь наглядеться на легендарную реку. Дверной проём был широк, в один ряд могли встать около десятка человек. Но видеть-то хотелось всем трём десяткам. Обошлось без ссор. «Малышей» поставили в первый ряд, высоким же пришлось стоять в третьем ряду, но они не обижались. Поскольку я был среднего роста, то и стоял в среднем ряду. Кто-то сказал: «Нужно в реку монетку бросить, чтобы захотелось ещё сюда вернуться». Все начали шарить по карманам и приготовились дарить подарок Волге. Тут из третьего ряда мы услышали пение. Все обернулись, чтобы увидеть певца, а он затянул:

Из-за острова на стрежень,

На простор речной волны

Выплывают расписные,

Острогрудые челны.

Поющим оказался самый высокий в вагоне призывник из Талицы Молодцов. Вначале все так опешили, что даже забыли о намерении бросать монетки в воду. Сама панорама реки просила поддержать певца, и мы поддержали. Сначала робко, а потом присоединились все, кто мог петь. Получился настоящий хор. Это было, действительно, всеобщее вдохновение! Молодцов продолжал, а мы ему подпевали:

На переднем Стенька Разин,

Обнявшись, сидит с княжной,

Свадьбу новую справляет,

Сам весёлый и хмельной.

Наше пение услышали в соседних вагонах и тоже подхватили. Поезд двигался медленно, почти без стуков на стыках рельс. И полетела песня по-над Волгой, раздаваясь сразу из многих вагонов:

Позади их слышен ропот:

«Нас на бабу променял,

Только ночь с ней провожался,

Сам наутро бабой стал!»

Я на несколько секунд закрыл глаза и представил Стеньку Разина и его братков на расписных челнах. Река на этом месте была широкая – более километра, и по мосту мы ехали минут двадцать, продолжая песню:

Волга, Волга, мать родная,

Волга, русская река,

Не видала ты подарка

От донского казака.

Мощным взмахом поднимает

Он красавицу княжну

И за борт её бросает

В набежавшую волну.

После этих слов те, кто приготовил монетки (а таких было большинство), стали бросать их в реку. Я тоже кинул три монетки, которые оказались у меня в кармане.

После «переправы» на западный берег наш состав двинулся в направлении Саратова. А по пути у нас в вагоне разгорелась жаркая дискуссия о поступке Стеньки Разина. Кто-то считал, что это безнравственно по отношению к женщине, другие – что жестоко так поступать с человеком, а были и такие, которые говорили, мол, она была княжна и дочь врага народа. Раньше мы ехали почти молча, каждый со своими думами, а теперь начали общаться и знакомиться, появились темы для разговоров. Вот такие перемены произошли в нашем вагоне после пересечения Волги. На Молодцова смотрели как на артиста, хотя на самом деле он был водителем грузовика-лесовоза, возил лес из-за Талицы на станцию Поклевская.

Ночью мы миновали Саратов, днём остановились на полустанке, где нас покормили. Кустиков поблизости не было, но были горы соли, наверное, добытые из ближайших соляных озёр Эльтон и Булухта, а может, и Баскунчак. Эти соляные горы были высотой с пятиэтажный дом, и мы бегали за них, будто играя в прятки, благо вблизи не было никаких зданий и охраны. Соль, по-моему, была пищевая, размолотая.

С Ромой Ивановым мы встречались каждый день. Если на стоянке находились возле моего вагона, а поезд неожиданно трогался, то и ехали дальше оба в моём вагоне. Или наоборот, в его. При этом всегда находили общие темы для разговора.

Из степей мы повернули на северо-запад и ночью проехали Воронеж, а днём оказались в Курске, где была длительная стоянка. Мы стояли на товарной станции, и с этого места хорошо был виден город. Он расположен где на холмах, где на косогорах, почти по середине города протекает река. Меня удивило, что на фоне жилых домов возвышались три (а то и более) церкви, они сверкали золотистыми куполами и белоснежными корпусами. Прошло всего шесть лет после разрушительной войны. Курская битва была великим сражением. Сам город бомбили много раз с воздуха, расстреливали снарядами с земли, больше года он был в оккупации, а церкви-то выстояли, сохранились!

Из Курска поехали на юг, через Белгород, Харьков без остановок. Лишь поздно вечером поезд остановился на небольшой станции в Ворошиловградской (ныне Луганской) области. Поужинали и спать. На следующий день достигли Ставрополья. Стало понятно, что везут нас на Кавказ. На одной из остановок к нам в вагон сел старший лейтенант медицинской службы, грузин, лет где-то за тридцать, приятной наружности, с аккуратно подстриженными усиками. Говорил он с заметным акцентом. Поздоровавшись и представившись, он первым делом осведомился о нашем здоровье, самочувствии, настроении, спросил, нет ли жалоб на обслуживание. На все его вопросы мы отвечали односложно: хорошее, отличное, жалоб нет.

– А вот у нас к вам важный вопрос, – сказал кто-то из парней. – Куда мы едем и где будем служить?

На удивление в этот раз мы получили конкретный ответ:

– Мы едем в Грузию, там на границе и служить будем.

Он назвал конечный пункт нашей поездки – город Ахалцихе, где находился штаб погранотряда. Потом он начал рассказывать о красотах цветущей Грузии, живописно описывал горы и долины. Говорил, что грузины – народ хороший и гостеприимный. Воздух чист и свеж, но на высокогорье он разрежен, при беге и физических нагрузках дышать труднее, особенно курящим. Сам Ахалцихе находится в километре над уровнем моря, а заставы и того больше. Я сразу решил – курить не буду! А то уже было начал покуривать, так как многие мне говорили, что в армии без этого никак.

Некоторые из рассказа грузина решили, что мы едем на самый юг страны, и тёплая одежда, в которой мы ехали с Урала, больше нужна не будет. Кое-кто стал распродавать одежду, начиная от шапок и заканчивая обувью. Всё это не только продавали, но и обменивали на продукты питания, фрукты, самогон. Все «торговые операции» производились на остановках, особенно там, где задерживались на длительное время. Население близлежащих посёлков, узнав о нашем эшелоне, приходило целыми семьями поглазеть на «дикарей», заодно прихватив с собой деньги, фрукты, а иногда и бутылочку. Наши вагоны называли «телятниками», поскольку обычно в них возят скот и лошадей. Впрочем, ещё в таких вагонах перевозили заключённых, только двери у них были наглухо закрыты. Мы же от них отличались относительной свободой: открывали двери, когда хотели, ходили вдоль состава, подходили к киоскам и магазинам. Кто имел деньги, мог купить, что хотел. А «дикарями» я назвал нас потому, что выглядели мы уж больно экзотически. А что вы хотите – ехали уже больше недели. Наши печи-буржуйки не имели хорошей тяги, и часть дыма попадала в вагон. Паровоз тоже при движении коптил дай боже. А большинство «пассажиров» при этом даже по утрам не умывалось. Мы были закопчены и выглядели если не неграми, то мулатами точно; сверкали лишь глаза и зубы.

В дневное время мы доехали до Дагестана и остановились в Махачкале. И там я впервые увидел море и … ишака! Не знаю, что меня удивило больше. Здесь я встретился с Ивановым, и мы умылись морской водой. Я ему сказал, что нас везут в Грузию, на границу с Турцией. Он же поведал, что его путь – в Армению, на Иранскую границу. Вот такие мы выдали друг другу новости и поняли, что нам не суждено служить в одном полку. Судьба нас разлучила, но что делать? Пожелали друг другу удачной службы и возвращения домой.

Из Дагестана мы попали на Азербайджанскую землю, без остановки проехали Баку. Железная дорога проходила по Азербайджану и Армении вдоль границы СССР c Ираном и Турцией. Она представляла собой вереницу спусков, подъёмов и туннелей. Поезд двигался медленно. Была ночь, мы заснули, а утром обнаружили, что половины состава у нас нет. Значит, отцепили «армян» – ту часть поезда, в которой везли призывников для Армянского погранотряда.

В армянском городе Ленинакане железная дорога отошла от границы и повернула вглубь республики. К середине дня мы пересекли условную границу с Грузией и часа через два оказались в Тбилиси, который видели лишь мельком, так как проехали без остановки. И ещё долго поезд нигде не останавливался, а уже пора бы пообедать да «выгуляться». Ещё два часа в тряском «телятнике» и, наконец, мы прибыли на станцию Хашури. Здесь нам выдали сухой паёк и пересадили в мини-поезд, в пассажирские вагоны. Этот состав ходил по узкоколейному пути – шириной один метр, через города Боржоми и Ахалцихе в рабочий городок Вале, который находился у самой границы. Там добывали каменный уголь, который вывозили по этой узкоколейке.