Небеса в смятении - Славой Жижек

Подспудный вопрос заключается в следующем: если, когда Пауэлл распространяла свою клевету, она знала, что все разумные люди поймут, что они смешны и лживы, зачем тогда она это делала? Чтобы путем манипуляций соблазнить неразумную толпу и мобилизовать наши иррациональные инстинкты? Здесь все сложнее: да, Пауэлл осознавала, что ее клеветнические обвинения не имеют рациональных оснований, она сознательно распространяла ложь, но она как будто бы попала в собственную ловушку и отождествила себя с тем, что, как она знала, было неправдой. Она была не манипулятором, освобождающим себя от ответственности за свою ложь: она была в точно таком же положении, как и ее «жертвы».

Ее клевета имеет статус слухов, но это слухи, поднятые до уровня публичного дискурса. Пауэлл служит примером новой эры, в которой слухи открыто действуют в общественном пространстве и формируют социальную связь163. Ее способ фетишистского отрицания является оборотной стороной традиционного отрицания, принимая во внимание общественное достоинство личности («Я знаю, что у нашего лидера есть личные грехи, но я буду действовать так, как будто он их не имеет, чтобы спасти его достоинство»): «хотя на самом деле я не знаю, правдивы ли эти слухи, я буду распространять их так, как если бы они были истинны…».

Несколько десятилетий назад я столкнулся с подобной логикой во время жарких дебатов с одним антисемитом, твердившим о правдивости «Протоколов сионских мудрецов» (подложный документ с описанием секретного еврейского плана установления господства над миром, сфабрикованный около 1900 года русской тайной полицией). Я указал на то, как убедительно было доказано, что они сфабрикованы (многочисленные фактические ошибки в тексте несомненно подтверждают, что «Протоколы» являются подделкой). Но антисемит настаивал на том, что они подлинны, и в ответ на очевидный довод об ошибках в тексте заявил, что евреи сами внесли эти ошибки, дабы создать впечатление поддельности «Протоколов», чтобы неевреи не воспринимали их всерьез, а те, кто в курсе, могли бы использовать их в качестве руководства к действию, не вызывая подозрений.

То, что вообразил себе сумасшедший антисемит, Сидни Пауэлл пытается преподнести нам как факт. Она отвергает собственные заявления как нелепые, неправдоподобные и не заслуживающие серьезного отношения, сделав все для того, чтобы ее слова по-прежнему имели реальные последствия. Вот как функционирует идеология в нашу эпоху постправды. Сегодня, когда мы вовлечены в процесс постепенного распада публичного единого пространства, мы больше не можем полагаться на доверие к людям, на веру в то, что, как только мы дадим людям шанс развеять чары идеологических манипуляций, они докопаются до правды. Здесь мы сталкиваемся с фатальным ограничением хваленого «безлидерного» характера французских протестов, их хаотичной самоорганизации: лидеру недостаточно прислушиваться к людям и формулировать их интересы и желания в программу. Генри Форд был прав, когда игнорировал желания людей при разработке серийного автомобиля. Как он лаконично выразился, если бы их спросили, чего они хотят, люди ответили бы: «Лучшую и более сильную лошадь, чтобы тащить карету!» И то же самое справедливо, если говорить о политическом лидере, необходимом сегодня. Протестующие «желтые жилеты» хотят лучшего (более сильного и дешевого) коня – в данном случае, по иронии судьбы, более дешевого топлива для своих автомобилей. Им следует дать видение общества, в котором цена на топливо больше не имеет значения, подобно тому, как после появления автомобилей перестала иметь значение цена на корм для лошадей.

Но это, конечно, только один аспект настоящего лидерства. Другой, противоположный – это способность принимать жесткие решения, когда их невозможно избежать: какой группой солдат пожертвовать на поле боя, какому пациенту позволить умереть, когда не хватает ресурсов, и т. д. Как говорит старый доктор из телесериала «Новый Амстердам», «Лидеры делают выбор, который не дает им спать по ночам. Если вы хорошо спите, значит, вы не один из них». Парадоксально, но эксцесс, который не ухватить механизмами электорального политического представительства, может найти адекватное выражение только в лидере или руководящем органе, который способен навязать долгосрочный социально-экономический проект и не ограничен узким периодом между двумя выборами… Напоминает всеобщую милитаризацию? Да, грядущий коммунизм будет военным коммунизмом, или его не будет вовсе[34].

Вот как мы должны размышлять о наследии Коммуны сегодня: вместо того, чтобы погружаться в ностальгические воспоминания, мы должны сосредоточиться на том, как представить себе народную мобилизацию сегодня, в условиях рассредоточенного рабочего класса, имеющего множество противоречивых интересов. Как прекрасно понимал Гегель, Лидер (или руководящий коллективный орган) отражает не какое-то существенное содержание, которое ему предшествует, а именно «истинную волю народа». Настоящий Лидер буквально создает Народ как единого политического агента из сложного беспорядка противоречивых тенденций. Когда летом 1953 года в восточном Берлине вспыхнули протесты рабочих, Брехт написал короткое стихотворение «Решение»:

После восстания 17июня Секретарь Правления Союза Писателей поручил Распространить на Аллее Сталина листовки, В которых отмечалось, что народ Утратил доверие правительства И может вернуть его, лишь удвоив усилия. Hе проще ли было бы правительству Распустить народ И выбрать другой?

Это стихотворение обычно читается как саркастическое осуждение высокомерия партии, но что, если отнестись к нему как к реалистическому описанию всякого по-настоящему радикального освободительного процесса, в котором руководство буквально пересоздает народ, «избирает» другой народ в качестве дисциплинированной политической силы? Мы должны отказаться от мечты или надежды на то, что в какой-то момент феминистки, антирасисты, ЛГБТ+, меньшинства, трудящиеся, борцы за свободу выражения, противники языка вражды, борцы за свободу информации и т. д. объединятся в одно большое Движение, в котором транс-феминистки встанут рядом с мусульманками, а студенты, недовольные ограничением их интеллектуальной свободы, будут протестовать вместе с рабочими, едва выживающими на свою зарплату. В этой же связи Ален Бадью пожаловался, что во время протестов «Захвати Уолл-стрит» и в 2011 году в Турции и Египте протестующие в основном были выходцами из образованного среднего класса и не мобилизовали молчаливый рабочий класс. По поводу участников «Захвати Уолл-стрит» и желтых жилетов во Франции он идет еще дальше и утверждает, что рабочий класс в развитом западном мире уже является частью «рабочей аристократии» по Ленину, которая склонна к расизму, коррумпирована правящим классом и лишена какого-либо освободительного потенциала, поэтому более не является союзником. О знаменитой сцене 1968 года, когда студенты отправились на завод Renault, чтобы встретиться там с рабочими, уже не приходится мечтать; мы должны, скорее, попытаться установить связь между безработными, неуверенными