Желтая жена - Садека Джонсон

– Зачем ты это делаешь?

– Делаю что?! – заорал он в ответ.

– Притащил сюда девиц из таверны. И как раз сегодня, когда мы празднуем рождение дочери. Это же наш дом, а не бордель! – выкрикнула я в сердцах, совершенно не думая о последствиях. Но, еще не успев закончить фразу, пожалела о сказанном и съежилась, готовясь получить оплеуху. Однако Лапье только криво ухмыльнулся.

– Ради всего святого, Фиби, перестань кипятиться из-за пустяков.

Но меня душила ярость. Это была первая моя попытка завязать дружбу с женщинами, которые понимали, через что мне пришлось пройти за последние полтора года. А он все испортил своими мерзкими шутками. Я развернулась, чтобы уйти.

– Куда это ты собралась? – рявкнул Тюремщик.

– В детскую. Пора кормить ребенка.

Но Лапье сорвался с места, настиг меня и, схватив за плечи, притянул к себе.

– Не смей поворачиваться ко мне спиной! – взревел он.

– Пусти. Ты делаешь мне больно.

– Не смей, поняла?! – снова прорычал хозяин, наливаясь краской.

Две девушки, топтавшиеся на пороге гостиной, вздрогнули от его рева. В одной из них я узнала ту самую красотку с серыми глазами и медовой кожей, которая развлекала Лапье в таверне. Из детской послышался жалобный плач младенца.

– Хочешь, чтобы дочка умерла с голоду?

Он отпустил меня и грубо оттолкнул в сторону. Я сердито протопала через холл, вошла в детскую и захлопнула дверь. Джули сидела на кровати, укачивая хнычущую Эстер.

– Освободи меня от этого панциря! – выкрикнула я срывающимся голосом. Джули положила ребенка на подушку и бросилась ко мне. Пока она возилась со шнуровкой и крючками, Эстер продолжала пищать. Избавившись наконец от корсета, я осталась в одной нижней сорочке и панталонах, села на кровать и дала малышке грудь. Монро тихо подошел ко мне и положил голову на колени.

Итак, я в очередной раз попыталась примириться с судьбой, и снова судьба напомнила, что я имею дело с Тюремщиком, грубым и неотесанным животным. Мне стоило огромных усилий взять себя в руки и не расплакаться. Я оставалась с детьми до тех пор, пока они не уснули, а затем поднялась по черной лестнице на второй этаж.

Очутившись на площадке, я заметила, что дверь в спальню Лапье приоткрыта, а проходя мимо, услышала, как поскрипывают пружины матраса. Я замедлила шаг и осторожно заглянула в щелку. Тюремщик и его пассия с серыми кошачьими глазами предавались наслаждению: она лежала поперек кровати, а он склонился над ней, сжал в ладонях пышную грудь девушки и погрузился в ее плоть.

Я торопливо проскользнула к себе. Еще час назад я была матерью его первенца и хозяйкой дома, а теперь превратилась в наложницу, которую поселили в комнате рядом со спальней «массы», где в настоящий момент он развлекается с другой рабыней. Я подперла ручку двери спинкой стула на случай, если посреди ночи Тюремщику вздумается явиться ко мне, забралась в постель и попыталась уснуть.

Глава 21

Сисси

У пассии было имя – Сисси. Я понятия не имела, откуда она взялась и давно ли находится в тюрьме, однако представить, как Лапье снимает девушку с торгов и уводит из аукционного зала – точно так же он однажды поступил и со мной, – не составляло труда. Через три дня после званого ужина Тюремщик поселил Сисси в комнате над таверной. Крошечная клетушка, и все же это было отдельное жилье, которое девушке не приходилось делить с другими рабынями. Теперь в обязанности Сисси входила работа на кухне: она помогала Элси консервировать овощи, мыть посуду, кипятить белье и раздавать еду тем, кого держали в общей камере. Возвышение красивой невольницы встревожило меня. Несмотря на всю мою нелюбовь к Тюремщику, я все же беспокоилась о наших с ним договоренностях в отношении детей и не могла позволить чужой женщине угрожать моему положению в доме – во всяком случае, до тех пор, пока не найду способ переправить сына и дочь в безопасное место.

Прошла неделя. Отправившись, как обычно, в город за покупками, я столкнулась в галантерейном отделе универмага Талхимера с Корриной Хинтон. Она уговорила меня зайти в кондитерскую выпить по чашке чая. Когда мы устроились за столиком на террасе, я поделилась с ней тревогой по поводу Сисси. Коррина внимательно выслушала мой рассказ.

– Ты подарила ему дочь, белую как снег. Рубин предан тебе. А Сисси – просто чернокожая наложница, только и всего. Многие мужья обзаводятся парой-тройкой таких любовниц. Белые мужчины не считают нас полноценными людьми, но тем не менее жаждут нашей плоти. – Она глубоко вздохнула. – Можешь не сомневаться: ты его обожаемая желтая жена. Просто убедись, что Сисси знает свое место, и заставь относиться к тебе с должным почтением.

Слова Коррины придали мне бодрости. Покидая кондитерскую, я чувствовал себя во всеоружии, как будто в одной руке у меня был зажат острый меч, а в другой – сияющий щит.

Теперь небольшая компания обитателей тюрьмы Лапье регулярно посещала Первую африканскую баптистскую церковь. Однако мне по-прежнему не позволяли брать с собой детей. В одно из воскресений за ними присматривала Эбби, а Бэзил шел на службу, в следующее воскресенье няньки менялись, но дети всегда оставались дома. Однажды утром, когда мы собрались во дворе, чтобы затем отправиться в церковь, я увидела, что к нам присоединилась Сисси.

– Доброе утро, – произнесла она, глядя куда-то в сторону, и тут же поспешно отступила и спряталась за широкой спиной Элси.

Мы вышли через центральные ворота и двинулись в направлении Колледж-стрит. Наша процессия растянулась, женщины немного отстали, и только Бэзил старался идти рядом: вероятно, ему было приказано присматривать за мной. Он преданно служил своему хозяину, научился предугадывать его желания и беспрекословно выполнять приказания, в том числе касающиеся меня. Как и подобает слуге, Бэзил держался чуть позади. Я редко вступала в беседы с камердинером Тюремщика, но сейчас сбавила шаг и поравнялась с ним.

– Бэзил, – позвала я.

– Да, мисс Фиби, – откликнулся он, продолжая смотреть на дорогу.

– Хороший сегодня выдался денек, не правда ли?

– Для меня любой Божий день хорош.

– Давно вы живете в тюрьме?

– Семь лет, мэм.

– Откуда вы родом? – продолжила я расспросы: история Бэзила пока не украсила страницы моего дневника.

– Я родился на плантации Эшби, округ Стаффорд.

– А как попали в Ричмонд?

Бэзил хмурился, по-прежнему не поднимая взгляда. Я понимала, что задаю слишком много вопросов. И вообще требую от него почти невозможного: камердинер не отличался разговорчивостью, и я почти не видела, чтобы он просто так болтал с