47 ронинов - Джоан Виндж

Воины развели притушенные на ночь костры и занялись приготовлением чая и завтрака. Всем хотелось поскорее узнать, как добытые сведения сложатся в стройный план действий, который обещал им Оиси. В сердцах вспыхнула надежда: возможно, не придется всю оставшуюся жизнь заниматься тяжелым физическим трудом, понапрасну растрачивая свои способности и умения… Впрочем, закон запрещал самураям подобные занятия, так что воинам суждено было влачить жалкое существование, не находя себе иного применения.

Перед ронинами открывался впечатляющий вид – прошлой ночью Оиси не заметил величия пейзажа. Местность недаром прозвали горой Будды. Некогда здесь высился огромный вулкан, извергавший лаву с такой силой, что раскаленные брызги наверняка долетали до лица самой Аматерасу. Природа веками залечивала уродливые раны: на месте грозного жерла остался громадный кратер с отвесными стенами, покрытыми толстым слоем плодородной вулканической почвы, где теперь пробивалась нежно-зеленая весенняя поросль.

Крутые склоны вели к изломанным краям котловины. Там, на самой вершине, виднелись руины древнего, давно заброшенного буддийского храма. Лучи утреннего солнца освещали остатки золоченой черепицы на крыше. Самураи повернулись к храму и склонили головы в безмолвной молитве.

Когда-то давно, еще совсем мальчишкой, Оиси побывал здесь вместе с отцом: они сопровождали молодого князя Асано, который отправился в паломничество по святым местам после смерти жены. Оиси тогда очень удивился, увидев руины древней обители. Горная порода растрескалась от частых землетрясений, и очередной обвал унес с собой половину храмовых построек.

В то время Оиси не понимал, почему господин Асано выбрал это заброшенное, гиблое место для молитв и утешения. Юный самурай, убежденный бесстрашием господина и безоговорочной преданностью отца, решительно последовал за старшими спутниками к руинам. Там, где Будда Амида некогда милостиво взирал на паломников, что приходили к нему в поисках успокоения, виднелись только обломки древесных стволов, вздымающиеся в пустоту.

Однако в развалинах древнего храма оказалось, что зияющий проем на месте разрушенной статуи открывает вид на зеленые холмы и синее небо, залитое солнечным светом, – прекрасный, счастливый новый мир, возникающий из руин прошлого.

Юному Оиси приоткрылся вид за пределами бренного существования: место, где душа отдыхает между земными жизнями в круговороте перевоплощения, раз за разом, до тех пор, пока не достигнет наконец просветления и не обретет вечного умиротворения в возвышенной одухотворенности. Только тогда юный самурай в полной мере уяснил слова сопровождавшего их монаха-бонзы: смысл жизни заключается не в поиске счастья, а в обретении мудрости…

Из-под обветшавшей арки у входа в храм выступил человек с сандалиями в руках. Он присел на каменные ступени, обулся и направился по склону вниз к лагерю самураев. «Это ронин, который укрылся в храме от ночного холода?.. Нет, – сообразил Оиси, вздрогнув от неожиданности. – Это Кай».

Полукровка шел к поляне, склонив голову, будто не замечая воинов.

Может быть, он просто решил провести ночь в храме? Или удалился в руины для молитвы, для того, чтобы очиститься духом после всех испытаний, выпавших на его долю со дня турнира в честь сёгуна, почти год назад? Неужели полукровка и в самом деле молился на пути к горе Будды? Понимал ли он, что значит молитва? Догадывался ли, что такое «святыня»? Оиси тряхнул головой, припоминая, что однажды сказал ему Басё о Кае, но воспоминание ускользало.

Самурай повернулся к товарищам, по-прежнему склонившим головы в безмолвной молитве. Он не хотел привлекать их внимания к Каю, понимая, что необъяснимое поведение полукровки может разгневать воинов, если они решат, что тот нарочно осквернил святыню.

– Прошу прощения, – наконец сказал Оиси.

Воины подняли головы и с недоуменным любопытством взглянули на самурая.

Горстка ронинов… самураи без господина… верные вассалы замерли в почтительном молчании.

– Я вам ничего прежде не рассказывал, потому что за нами следили враги и мне необходимо было удостовериться, что среди нас нет предателя. Однако пришла пора открыться. Соглядатаи Киры решили, что мы стали нищими, бродягами и больше не представляем угрозы.

Воины переглянулись. Любопытство сменилось удивлением и раздражением, однако смысла сказанного они все еще не понимали.

– То, что я вам предлагаю, завершится смертью, – признался Оиси. – Даже если мы добьемся успеха, нас повесят, как преступников, нарушивших приказ сёгуна.

Сёгун безоговорочно запретил им мстить Кире, а значит, не оставалось надежды защитить свою честь, совершив ритуальное самоубийство-сэппуку.

Оиси подробно изложил все обдуманное во время путешествия на остров Дэдзима, стараясь как можно полнее объяснить соратникам план предстоящих действий.

Самурай не знал, верил ли сёгун в невиновность Киры, но в глубине души подозревал, что верховный владыка сам пожелал захватить Ако и передать владения Кире, своему любимому советнику. Следуя примеру своих предшественников, сёгун и прежде отбирал владения непокорных даймё – таких, как князь Асано, – за малейшую, а часто и за мнимую провинность.

Однако же, по законам сёгуната, за совершенное преступление отвечали все его участники: смерть ждала всех, независимо от того, кто замыслил и совершил злодейство. Редко кто удостаивался помилования, особенно в тех случаях, когда сам сёгун находился поблизости – ведь в таком случае считалось, что преступники покушались на жизнь правителя.

Поэтому помилование Киры и последовавший за этим запрет на месть были весьма необычны. Более того, они нарушали неписаный самурайский кодекс, хотя сёгун являлся верховным господином самураев и все даймё приносили ему присягу в верности…

Все, но не Кира… Бывшие вассалы Асано по праву стремились принести упокоение душе своего господина. Сейчас уже не имело значения, что именно заставило «собачьего сёгуна» отнять у них это право – слепая уверенность в своих силах, коварные интриги Киры или колдовство.

Ронинам позволены любые действия, потому что терять им нечего. Они могут даже преступить закон, но это не означает, что их минует наказание. Подобная свобода ужасна, и немногие готовы воспользоваться ею.

Последователи Оиси с самого начала должны были осознать, что их ждет самоубийство без чести. Это не просто соблюдение гири – последнего выражения верности своему господину. Подобное обязательство не стоит брать на себя тем, кто ощущает хоть какое-то противоречие между гири и ниндзё – между чувством долга и личным сопереживанием. От соратников Оиси требовалась исключительная преданность своему погибшему господину и личная вера в необходимость свершения высшей справедливости.

Возможно, ронины умрут, пытаясь отомстить за своего господина. Тот, кому удастся уцелеть, возложит на могилу князя голову Киры, высвобождая мятущийся дух Асано от уз бренного мира, и сам последует за ним, наложив на себя руки. А если заговорщики выживут, то их выследят и бесславно казнят, как мерзких убийц. Так или иначе, ронины нарушат законы бакуфу, и на их трупы станут плевать не только товарищи, но и слуги, и самые презренные бродяги, отщепенцы и изгои.

Однако если верные вассалы добьются отмщения, то всемогущим богам будет известно, что ронины с честью выполнили свой долг и исправили содеянное зло. Законы творятся людьми, а люди совершают ошибки. Отмщение вернет в мир порядок, нарушенный людскими неправедными деяниями; более того, отмщение свершится ради спасения души князя Асано. Потомки запомнят праведные намерения ронинов, и их имена не запятнают позором.

Оиси вздохнул и произнес:

– Клянусь вам, что не буду знать ни сна, ни отдыха до тех пор, пока справедливость не восторжествует, пока наш господин не найдет истинного упокоения. И буду взывать к небесам только ради того, чтобы испросить прощения богов за убийство Киры, презренного труса, место которому в аду.

Самураи ошеломленно молчали. В глазах у многих стояли слезы, лица преисполнились скорби, и это до глубины души взволновало Оиси. Чей-то выкрик нарушил тишину, затем еще один, и еще… Вскоре все ронины с криком вскидывали руки, бросая вызов року. В их взглядах светилось мужество – эти воины готовы были сражаться до последнего и достойно встретить смерть. Самураи знали, что их дерзкие притязания обречены на провал, но тот, кто не дерзает, вообще не живет.

В ожидании завтрака Кай сидел у костра, прикрыв глаза, и слушал речь Оиси. Неподалеку Тикара рассеянно помешивал рис в котелке над огнем, восторженно внимая словам отца.

Ликующие выкрики заставили полукровку открыть глаза. Случалось, самураи с гордостью утверждали, что Путь воина – это путь смерти. Те, кто утверждают это сейчас, никогда не сражались на поле боя и вряд ли готовы защищать что-либо ценой своей жизни.